Михаил Кубланов - Иисус Христос — бог, человек, миф?

• Название: Иисус Христос — бог, человек, миф?
• Автор: Михаил Кубланов
• Издательство: Наука
• Жанр: Религиоведение
• Год: 1964

Как возникло христианство? Каков облик того общества, в котором оно создавалось? Что мы знаем о центральном персонаже евангельских рассказов — Иисусе Христе? Эти вопросы получили яркое освещение на страницах данной книги.

Читатель с интересом прочитает главы, раскрывающие идеи века — ведущие социальные и нравственные идеи, которые христианство, преломив сквозь призму религиозной фантазии, обернуло божественным откровением. Его внимание привлечет рассказ и о религиозных исканиях эпохи, и о проявлениях скептицизма и вольнодумства по отношению к религии. Его не оставит равнодушным и проблема «Христа» до Христа — проблема земных корней христианства, происхождения его образов, сказаний, обрядности.

В книге приводятся некоторые данные и о новейших открытиях и исследованиях, например об открытиях в районе Мертвого моря, находках ранних папирусных списков некоторых новозаветных произведений, открытии в районе Верхнего Египта запрещенных церковью евангелий, посланий, деяний.

Незнакомые читателю слова и понятия объясняются автором в приложенном к книге «Аннотированном словаре имен, названий и терминов». Приведенные в книге иллюстрации в ряде случаев публикуются впервые в советской литературе.

---

Среди плеяды ученых, внесших свой вклад в научную критику новозаветной литературы, немало теологов. Многие из них стремились очистить христианство от нелепостей и противоречий и применить его к современным условиям. Однако объективно их критика помогла установить недостоверность евангельских сказаний, примеры которых мы приводили выше.

Предметом спора в упомянутой выше дискуссии является лишь вопрос о существовании или отсутствии в мифах о Христе некоего исторического зерна, вокруг которого затем и наслоились разнообразные легенды и различные идейные и религиозные учения, нашедшие свое литературное оформление и некий синтез в Новом завете.

С. И. Ковалев отвечает на этот вопрос отрицательно. Он отвергает реальное существование некоего маленького проповедника одного из локальных религиозных движений того времени, который затем, в процессе формирования христианства был превращен религиозным мифотворчеством в великую фигуру, утратившую земные и реалистические очертания. «Исторически, — заявляет С. И. Ковалев, — формирование христианства шло не от человека к богу, а наоборот, от бога к человеку»[168].

А. Робертсон отвечает на этот же вопрос положительно. Рациональное зерно могло быть, и его следует искать в социальных движениях в Палестине I в. н. э., связанных с эссенами. «Вокруг распятого вождя этого движения, — пишет он, — или, что более вероятно, вокруг слившихся легенд о нескольких вождях был создан первоначальный евангельский рассказ»[169]. Отвечая на контраргументы своего оппонента, он в послесловии ко второму русскому изданию своей книги пишет: «Я не попал в эвгемерическую ловушку. Речь идет не об обожествленном человеке. Речь также не идет и об очеловеченном боге. Речь идет, как я пытаюсь разъяснить, о двух противоположных движениях: 1) о народном мессианизме, движении, которое „связывалось с именем то одного, то другого вождя и было в состоянии пережить смерть многих из них“ — одним из таких вождей был Иисус Назарянин, и 2) о мистическом культе „Христа Иисуса“, пропагандировавшемся Павлом и другими для противодействия народному мессианизму. Речь идет… об этих двух противоположных движениях… сливающихся в одно для того, чтобы выжить. Это объективное слияние противоположностей отражается в теологической догме о богочеловеке, который является не двумя, а одним Христом. Прекрасный урок диалектики, которым пренебрегают буржуазные ученые, но, разумеется, не марксисты!»[170].

Полемика С. И. Ковалева и А. Робертсона примечательна еще и в том отношении, что оба ученых — советский и английский — стоят на позициях материалистического понимания исторического процесса и что различные решения, выдвигаемые ими, идут в русле общей для обоих марксистской методологии.

В этой связи необходимо еще раз со всей определенностью подчеркнуть, что вопрос об историческом ядре евангельских персонажей не является ни решающим, ни первостепенным в идейной борьбе атеизма против богословия. Как раз апологетическое богословие стремится представить дело таким образом, будто в истории происхождения христианства центральным стержнем, причиной и следствием является Иисус Христос.

Личность Иисуса Христа, его смерть и воскресение являются «центром центра, собственным сердцем современного христианства», пишет современный православный апологет[171], отвергая тем самым самую постановку вопроса о социальных и идейных предпосылках этой религии. Его католический собрат также усматривает особенность первой христианской общины исключительно «…в том абсолютно центральном месте, которое занимает там личность Христа, его смерть и воскресение»[172].

Таких же взглядов в общем придерживается и ряд зарубежных клерикальных ученых, усматривающих в евангельском Христе с его «парадоксом воплощения», его воскресением и сотворенными чудесами центральный стержень истории христианства. «Я глубоко убежден, — пишет один из них, — что историческое явление бога в Иисусе из Назарета должно быть краеугольным камнем любой веры, если она действительно христианская»[173].

Другой оттенок этой абсолютизации личности Иисуса заметен в словах современного зарубежного историка христианства, который писал, что «Иисус в свою эпоху стоял совершенно один среди своего народа. Он сражался с религией Торы. Но он закончил эту борьбу абсолютно одиноким, без всякого союза с какой-либо духовной или политической силой античного мира»[174].

Таким образом, сведение истории формирования христианства к личности Христа, изображаемого богочеловеком, носителем божественного откровения, гениальной личностью, одиноко возвышающейся над своей эпохой и своими современниками, не связанной с ними никакими социальными и идейными связями, роднит своей идеалистической основой христианских богословов с рядом зарубежных ученых клерикального толка.

В научной полемике с этими направлениями важно развенчание самой постановки вопроса о Христе как «центре центра» истории христианства. И авторы некоторых популярных брошюр и лекций, сводившие весь пафос своей полемики с христианством к тезису «Христа не было», незаметно для себя смещали центр тяжести всей проблемы происхождения христианства в сторону личности Иисуса Христа.

История раннего христианства — это не история проповеди Христа, не история внедрения беспрецедентных, сотворенных на небесах нравственных устоев, уникального вероучения и готовой церковной организации, как это утверждает догматическое богословие. Христианство не упало на землю как метеор и не является продуктом «божьего глагола». Оно порождено в первую очередь теми социально-экономическими и политическими условиями бытия различных общественных групп Римской империи, которые мы уже рассмотрели. Оно — результат синкретизма и синтеза — механической смеси и органического соединения различных социальных, идейных и религиозных течений первых веков нашей эры, на основе которых и созидались новые нормы. Так называемый pax Romana (римский мир) — лицемерная декларация внешнего благополучия, прикрывавшая глубокие социальные и нравственные язвы римского общества — явился и фоном и ареной формирующегося христианства. Энергия обездоленных низов общества питала различные оппозиционные движения эпохи. Специфика времени и давление военно-бюрократической государственной машины придавали этим социальным движениям религиозную окраску. Поиски социальной справедливости и отвечающих ей новых нравственных устоев сочетались с религиозными исканиями. И все они в общем отражали проблему, которая могла быть выражена вполне житейским вопросом: как жить? Это была проблема века. И хотя решалась она различными общественными группами по-разному, вставала она одинаково перед всеми.

Корни успехов раннего христианства заключались как раз в том, что в условиях кризиса рабовладельческого способа производства и надвигающегося кризиса всей формации, в условиях все более явственно проступающего банкротства этических норм, вызванных несостоятельностью всего рабовладельческого уклада, в условиях углубляющегося кризиса самой римской государственности христианство сделало попытку дать ответ на все эти проблемы века. Разумеется, этот ответ базировался на противоречивых началах, присущих самой эпохе и отразившихся в рассмотренных выше идеях эпохи. Дух бунтарства и дух непротивления, идея всеобщей любви и идея ненависти к угнетателям и поработителям, вера в загробное воздаяние и неверие в потустороннее существование — все эти противоречивые начала отразились в многочисленных течениях внутри самого христианства и отложились в противоречивых евангельских поучениях, выдававшихся за изречения Иисуса. В конце концов революционная идея равенства всех людей — эллинов и скифов, варваров и иудеев, обрезанных и необрезанных, рабов и свободных — идея, являвшаяся, вероятно, знаменем многих раннехристианских бунтарских движений, была выхолощена в идею равенства перед богом, равенства в первородном грехе. Но в первоначальном христианском движении она должна была иметь земной, а не потусторонний характер.

Сходным образом христианство вобрало, частично переработав, и религиозные идеи века, среди которых важнейшей являлась идея о небесном освободителе — мессии. Ожидание его близкого (первоначально) прихода и суда давало иллюзорный выход социальным чаяниям общества. Оно порождало надежду на божественное установление мира социальной гармонии и справедливости. А легенда о его воскресении после смерти позволяла надеяться на конечное воскресение уверовавших в него. Все эти движения общественной мысли, все эти старые и новые мифы формирующееся христианство могло группировать вокруг личности некоего проповедника, одного из многих «пророков» и «чудотворцев» эпохи.

Вопрос об историческом зерне евангельского мифа о Христе, вопрос о том, стоял ли (или нет) у истоков христианства некий безвестный иудейский проповедник, который позднее религиозным мифотворчеством и христианской апологетикой был превращен в великую, неземную мистическую фигуру, безусловно представляет интерес для истории. В связи с этим можно заметить, что научные достижения последних десятилетий, столь разрушительно отозвавшиеся на христианской догматике, вселяют уверенность в возможность исчерпывающего решения и этого вопроса. Упоминавшиеся выше открытия апокрифических евангелий, посланий, деяний, апокалипсисов в Верхнем Египте открывают возможность сопоставления их с каноническими новозаветными произведениями. Это принесет свои плоды и в решении вопроса о характере, составе, хронологической последовательности и новозаветных произведений. Дальнейшее изучение кумранских материалов, уже открывших столь блестящую страницу в истории науки, несомненно позволит нам более всесторонне уяснить влияние идеологии, обрядности, этических установлений и социальных идеалов этой еретической по отношению к официальному иудаизму секты на раннехристианские установления и идеалы.