Франсуа Фенелон - Французская повесть XVIII века

• Название: Французская повесть XVIII века
• Автор: Франсуа Фенелон
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1989

Французская повесть XVIII века разнообразна по форме и по содержанию, в ней нашли воплощение все литературные направления эпохи — просветительский реализм, сентиментализм, предромантизм.

В сборник вошли произведения великих писателей XVIII века — Монтескье, Вольтера, Руссо и Дидро; таких известных прозаиков, как Лесаж, Мариво, Прево и др., а также писателей менее популярных, но пользовавшихся в свое время известностью и типичных для эпохи — Кейлюс, Вуазенон, Мармонтель, Казот и др.

---

Подобно тому как волны бушующего моря стихают от веяния зефиров, так волнение народа улеглось от слов Аспара. Повсюду слышались одни лишь крики радости, по всем храмам гремело имя Исмении младшей.

Аспар надоумил Исмению принять чужеземца, так много свершившего для Бактрианы, и обставить прием с величайшею пышностью. Было решено созвать вельмож и людей из всех сословий и провозгласить его главнокомандующим всего бактрианского войска; царица должна была вручить ему меч. Главнейшие в царстве сановники расположились вдоль стен огромной палаты, меж тем как народ толпился посреди нее и при входе. Царица восседала на троне в пышнейшем одеянии. Над челом ее сияли самоцветы; по обычаю, принятому на таких торжествах, она была без покрывала, и лик ее был ликом самой красоты. При появлении Арзаса народ разразился приветственными криками. Мгновение Арзас молчал, почтительно опустив глаза, затем проговорил глухим и срывающимся голосом:

— Государыня, если есть в мире что-то, что могло бы возвратить душе моей толику покоя и утешить меня в моих горестях…

Царица не дала ему договорить; вначале лицо его показалось ей лицом Арзаса, затем она узнала и голос супруга. Сама не своя и обо всем позабыв, она порывисто встала с трона и пала к ногам его.

— Мои несчастия были горше твоих, любезнейший мой Арзас, — молвила она. — Увы! С того рокового мгновения, что разлучило нас, я полагала, что никогда более мне не видеть тебя. Муки мои были ужасны.

Затем, то ли желая выразить любовь свою на другой лад, то ли смутясь пылкостью своего порыва, она поднялась с живостью, и лик ее зарделся румянцем скромности.

— Бактриане, — молвила она, — тот, пред кем зрели вы меня сейчас коленопреклоненною, мой супруг. Я счастлива, что смогла явить вашим взорам свою любовь. Я сошла с трона, ибо не делила его с супругом, и призываю в свидетели богов, что без него на престол более не воссяду. Я упиваюсь блаженством при мысли, что величайший подвиг, озаривший мое царствование, был свершен им и свершен ради меня. Вельможи и простолюдины, граждане моего государства, полагаете ли вы, что тот, кто царит над моей душой, достоин царить над вами? Одобряете ли вы мой выбор? Признаете ли Арзаса государем? Ответьте мне, говорите.

Едва царица вымолвила последние слова, как весь дворец огласился приветственными кликами: повсюду раздавались имена Арзаса и Исмении.

Все это время Арзас пребывал словно в бесчувствии. Он хотел было заговорить, но голос отказал ему; хотел пошевельнуться, но остался недвижим; он не видел толпы и почти не слышал приветственных кликов: радость повергла его в такое смятение, что душа не смогла ощутить сразу всю полноту блаженства.

Но когда по велению Аспара народ удалился, Арзас припал к руке царицы:

— Ардазира, ты жива! Ты жива, любезная моя Ардазира! Скорбь день ото дня приближала меня к смерти. Как боги вернули тебя к жизни?

Она поспешила поведать ему, как одна из рабынь подменила яд снотворным зельем. Три дня она лежала без движения, затем ее вернули к жизни: первое произнесенное ею слово было имя Арзаса; глаза ее открылись для того лишь, чтобы зреть его; она велела искать его, искала сама. Затем ее привезли к Аспару, и по смерти сестры он возвел ее на престол.

Аспар недаром подготовил все таким образом, чтобы встреча Арзаса и Исмении всех поразила. Недавний бунт не изгладился у него из памяти. Он рассудил, что взял на себя немало, возведя на престол Исмению, а потому было бы неуместно создавать впечатление, что он же способствует возведению на престол и Арзаса. Он положил себе за правило никогда не делать самому то, что могут сделать другие, и любить добро независимо от того, кто творит оное. Впрочем, зная, сколь возвышенны характеры Арзаса и Исмении, он желал, чтобы они проявились во всей красоте своей. Он хотел, чтобы супруги снискали себе то преклонение, которое приносится в дань величию души всегда, когда величие это очевидно. Он стремился привлечь к ним любовь, которую питают к тем, кто познал великие несчастия. Он хотел, чтобы им в удел досталось восхищение, которое обыкновенно вызывают те, кто способен на высокие страсти. Наконец, он полагал, что ничто другое не могло бы в большей мере способствовать тому, чтобы в сердцах всего бактрианского народа Арзас утратил звание чужеземца и обрел звание бактрианина.

Арзас упивался счастием, казавшимся ему несбыточным. Ардазира, которую мнил он умершею, была ему возвращена: Ардазира была Исменией, Ардазира была царицей Бактрианы. Ардазира сделала его царем. От восхищения ее величием он переходил к восхищению ее любовью. Ему был мил царский венец, ибо венец сей не только не означал для Арзаса свободы от уз, но непрестанно напоминал ему, что он принадлежит своей Исмении; ему был мил царский престол, ибо перед глазами у него была рука, возведшая его на оный.

Исмения впервые изведала радость оттого, что она великая царица. До возвращения Арзаса она обладала огромным могуществом, но ей не хватало сердца, способного понять ее: средь толпы придворных она была одинока; десять миллионов человек лежали у ног ее, а она полагала себя покинутой.

Прежде всего Арзас призвал к себе гирканского царевича.

— Ты предстал предо мною, — молвил он, — и оковы пали с рук твоих; в царстве счастливейшего из смертных не должно быть несчастливцев.

Хотя я победил тебя, но думаю, что в мужестве ты мне не уступил; согласись, однако же, прошу тебя, что ты уступаешь мне в великодушии.

Царица нравом была сама кротость, и природная ее гордость исчезала всегда, когда ей надлежало исчезнуть.

— Прости меня, — молвила она гирканскому царевичу, — если я отвергла пыл, который не мог быть законным. Супруга Арзаса не могла быть твоею: тебе должно сетовать лишь на судьбу.

Хоть Гиркания и Бактриана не образуют единого государства, сии царства созданы для обоюдного союза. Пусть Исмения не смогла пообещать любовь, но дружбу она обещает.

— Я удручен таким множеством несчастий и осыпан таким множеством благодеяний, — отвечал царевич, — что сам не знаю, взыскан я судьбою или обойден.

Я двинулся на Бактриану с оружием в руках, дабы отмстить за презрение, хоть презрен не был. Небеса не могли благоприятствовать моим замыслам, ибо ни ты, о царица, ни сам я того не заслуживали. Я возвращаюсь в Гирканию; и там я вскоре позабыл бы о своих горестях, если бы одною из них не была та, что мне довелось узреть царицу и не суждено будет зреть ее более.

О государыня, весь Восток будет воспевать твою красоту, она прославит наш век меж всеми другими, и для грядущих племен имена Арзаса и Исмении станут самыми лестными обозначениями для красавиц и влюбленных.

Неожиданное событие потребовало присутствия Арзаса в одной из провинций; он должен был покинуть Исмению. Какие нежные прощания, какие сладостные слезы! То был повод не столько для огорчения, сколько для того, чтобы дать волю чувству. Горечь разлуки сливалась с мыслью о сладостной встрече.

Покуда царь был в отсутствии, его попечениями все в жизни Исмении: любой миг, любое место, люди, события — все обрело свойство напоминать ей о супруге. Он был далеко, а дела его говорили о том, что он подле нее; все наводило ее на думы об Арзасе: самого Арзаса при ней не было, но тот, кого она любила, был при ней неотлучно.

Арзас беспрестанно писал Исмении. Она читала:

Я видел великолепные города, стоящие близ границ твоих владений; я видел у ног своих бессчетные толпы коленопреклоненных людей; все говорило мне, что я царствую в Бактриане; но я не видел той, кто сделала меня царем, и не был им более.

Когда бы небо ниспослало мне напиток, дарующий бессмертие, ты испила бы из того же кубка, или мои уста не коснулись бы его; ты обрела бы бессмертие вместе со мной, или я умер бы с тобою.

Он сообщал ей:

Я нарек твоим именем город, заложенный по моему приказу; мне кажется, жители этого города будут счастливейшими из наших подданных.

В другом письме, где Арзас говорил о прелестях ее все, что может найти любовь самого нежного, он присовокуплял:

Я говорю об этом не из стремления угодить тебе, но для того лишь, чтобы развеять докучные думы, и чувствую, что, когда беседую с тобою о тебе, на душе у меня становится покойнее.

Наконец она получила следующее письмо:

Прежде считал я дни, теперь считаю мгновения, и мгновения кажутся мне длиннее, чем дни. Прекрасная царица, чем меньше становится расстояние меж нами, тем тревожней у меня на сердце.

После возвращения Арзаса к нему отовсюду пожаловали послы — иные показались необычны. Арзас восседал на троне, установленном в парадном дворе царского дворца. Первым предстал перед ним посланник парфян{63} на великолепном скакуне; не спешиваясь, он сказал так: