В. Бирюк - Урбанизатор

• Название: Урбанизатор
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Научная Фантастика

«Душа неслышная стремитсяВ ненасытимую волшбу…»

Urbi et orbi — городу и миру. С этой фразы начинается благословение Папы Римского, так начинались манифесты древних цезарей. Как назвать человека, который город строит? Урбанизатор? По-русски — градостроитель. Мне в ту пору «orbi» — был мало интересен. Мой «urbi» — куда как… забавнее. Рос он не по дням, а по часам. Поднимался стенами домов и мастерских, дворцов и церквей. Зарывался подземельями, тянулся улицами, прилеплялся лестницами к крутым склонам и широко раскидывался по округе. Главное — рос людьми. И — растил их. В умениях и имениях, в чинах и душах, в жизнях и смыслах. «И воздвигся град крепкий. Велик и мног людьми». Сказать-то легко… «Быстро сказка сказывается, да нескоро дело делается» — слышала, красавица, такую присказку? А как с этим бороться? Так просто же! Делать не одно дело, а много. Каждое дело в свой срок исполнится, а все вместе…

«Кто поверит, я и сам не верю —Толь на счастье, то ли на беду,У меня семь пятниц на неделеИ тринадцать месяцев в году».

«Сказок» — по семь раз во всяк день слушать приходилось. В каждую из «семи пятниц». Все «тринадцать месяцев в году».

---

О! И соотечественники есть!

Одежда марийская, рваная, морда славянская, битая. Наш человек. Иди-ка сюда, толмачить будешь.

* * *

Я уже говорил, что едва славяне вышли в 8 веке в Волжскую систему, как они начали распространяться по рекам вниз. В этом процессе была куча деталей, которые сводят с ума археологов. Потому что движение славянских общин не было ни — одномоментным, ни — однонаправленным. Общины приходили, селились, выбивали зверя, выпахивали землю и двигались дальше. «Дальше» отнюдь не всегда — «вниз по Волге-матушке». С тем же успехом могло быть и «вверх», и «вбок». Выбор шёл по сиюминутным конкретным географическим, погодным, политическим… условиям.

Помимо этого, весьма беспорядочного расселения русских общин, в определённый момент пошло более целенаправленное движение княжеских дружин и христианских проповедников. В эту эпоху — ещё довольно слабо выраженное.

А впереди основной волны русских поселенцев летели «брызги»: группы, группки, отдельные персонажи, которые, по разным причинам, убрались с Руси, пришли к этим племенам, да и осели. Кто-то был торговцев-фактором, кто-то — беглым холопом, душегубом, шишом речным, еретиком, язычником, беглым мужем, младшим сыном, неисправимым должником, заядлым охотником, проворовавшимся приказчиком, попом-расстригой, искателем приключений, авантюристом…

Не то, чтобы местные с радостью принимали всех русских. Скорее наоборот — чужаков убивали или продавали булгарам, но некоторые ухитрялись зацепиться, вжиться. Чуть позже, когда местные князьки обретут власть — таких русских, служивых местных предводителей, станет больше. Кто-то ведь строил те первые варницы на марийской земле, кто-то поставил для Коджа Ералтем невиданное в этих землях строение — первую православную церковь.

Летописи в следующем веке упоминают «Пургасову Русь» — общность русских, служивших эрзянскому князю Пургасу, живших на его земле, воевавших за него, битых русскими князьями и мордвой-мокшей.

Такие общины, общинки, отдельные личности встречаются в эту эпоху по всему Поволжью. Не сомневаюсь, что и в камышах Волжской дельты — рискую найти соотечественника. «Рискую» — потому, что отношение этих людей к русским, к людям, живущим на Руси под властью князей и епископов, большей частью — очень враждебное.

* * *

Мой толмач — тому подтверждение. Ишь как глядит злобно. Но откуда-то из угла вылез дед, из тех, кто был у меня на Стрелке. Да и проводник наш вспомнил об оставленном заложнике. И, конечно, оскал Курта… убеждает присутствующих воздержаться. От резких движений и звуков.

Я не буду пересказывать дальнейшую беседу. Потому что это невозможно пересказать. Когда сотня мужиков орёт со всех сторон хриплыми, у кого — со сна, у кого — с боя, голосами… Главное — чтобы ручонки не распускали. «Ручонки» — с железом.

Суть? Так я об этом уже… Средневековые армии после боя становятся очень аморфными. Рассыпаются и расползаются. Как гнилой сапог.

Вчерашний бой был классикой тактического безобразия. Сначала, примерно две-три сотни «унжамерен» толпой вывались на лёд озерка в нескольких верстах отсюда. Где их уже ждала толпа марийцев.

Прикол в том, что многие здешние озёра — старицы. Длинные и узкие. Мари толпились вдоль, «по оси», «унжамерен» — повалили с краю. Просто иначе — не подойти. Мари сразу бы разбежались, но снег глубокий. Они всё равно разбежались бы, но из-за снега у нападавших не получилось стремительной атаки. А потом им помешала сотня волонтёров из «горных». Это народ более злой, более мотивированный. А ещё — чуть лучше вооружённый и обученный. Ветеранов среди них — большинство. Просто так, «с улицы», в добровольцы — и не идут, и не берут.

Две толпы сошлись на льду озерка. Развернувшись, точнее — перетолпившись. «Унжамерен» в четыре шеренги, мари… как бы не в двенадцать. «Шеренги» — очень сильное преувеличение. И стали толкаться.

Мари превосходили противника численно. Но построились… точнее — столпились так, что не могли реализовать своё превосходство. Да они бы врагов просто стрелами истыкали! Но обе стороны стрелять через головы не умеют. Об этом я уже…

Весь бой свёлся к вопросу об умениях примерно сотни бойцов с каждой стороны в первых двух рядах. В принципе, в этих рядах силы были равны. И тут, теперь уже с фланга марийской армии, выскочили удмурты. И тоже — застряли в снегу. Они даже на лёд озерка не смогли спуститься! Но начали кидать стрелы. Издалека. «Далеко» здесь — за полста шагов.

Я уже говорил несколько раз: навесной лучный бой очень неточен. По сути — стрельба по площадям. Но если противник стоит в густой колонне… У мари было куда больше стрелков. Но удмурты распределились цепью и прятались за заснеженными лапами тамошних елей. Получив град стрел, основная масса мари побежала. Бросив наиболее боеспособных бойцов, рубившихся с «унжамерен».

— Потери?

Опять хай, переходящий во взаимные оскорбления, хватания за грудки и попытки мордобоя. Через полчаса общего крика получаю приблизительную картину. «Полчаса» — это быстро, они уже с заката «советуются» — устали.

У «горных» — осталась половина, у мари — примерно с полсотни погибших и раненых. И четыре сотни — ушедших!

— К-куда ушедших?!

Ушедших в табор беженцев. Причём часть… какая-то… вообще не вернётся. Уйдут за Волгу, спрячутся в лесах…

Короче: от спасения народа перешли к спасению своих личных семей — ешов. Или правильно — ешей?

— А как у врага? Потери? Нынешнее местоположение? Разведку кто-нибудь посылал?

Снова крик и ругань. Никто не посылал, знать они о врагах ничего не знают, и знать не хотят, чтоб они все сдохли…

Шаманы начинают какие-то ритуалы по изгнанию злых духов, каждый — свой. Потом сцепляются между собой…

Тут тишком подкрадывается один из «дедов-послов». Дёргает меня за рукав. Подтаскивает какого-то замёрзшего замученного парня. Толмач переводит:

— Этот мальчик… мой урлык. Ходил, смотрел. Он скажет.

«Урлык» — это кто? Неважно.

Парнишка… мало видел, ещё меньше понял. Главное: потери у противника — не существенные. 10? 20? Не больше. Охренеть…

После боя и бегства марийских отрядов удмурты пытались пройти верхом, по горам через лес. Их шуганули стрелами. Снег там глубокий, рельеф… неприятный, овраги поперёк маршрута. Мораль: противник полезет по реке.

— Так, уважаемые. Слушайте сюда. Кугырза! Мать…! Тихо! У нас есть два пути. Первый — простой. Я ухожу. Мне такой исход нравится. Ни труда, ни забот, ни опасностей. Второй… Вы знаете мою цену.

— Нет! Ни за что! Никогда! Мы не будем рабами!

— Тогда вы будете мертвецами.

— Мы закроем ворота! Они не пройдут! Наши боги на нашей земле…!

— Вы уже бились с ними. Вас было больше, на вашей земле. Их — осталось, вас — стало меньше. Завтра — совсем не будет. Сколько человек смогут укрыться в этих стенах? Триста? Пятьсот? А там, в лесном таборе — вдесятеро. Ваш народ. Они умрут. Да и те, кто останется здесь… «Унжамерен» не смогут взять, но смогут осадить. Вы будете есть друг друга с голоду?

Снова сплошной хай. На пару тонов выше. Я плюнул, прихватил толмача и отогревшегося «урлыка», сходили к Ветлуге, посмотрели снизу. Да уж, какое бы войско не было, а лезть наверх тут можно только по этому оврагу.

Снова вернулись в селище. Ночи зимой длинные, но не бесконечные. Доорались они до чего-нибудь? Снова увёртки, уловки…

— Мне надоело. Время уходит. Или — всё, или — ничего. Вы отдаёте себе в мои руки полностью. В холопы. Или — нет. Чтобы стать трупами. Я ухожу.

Забавно. Вот передо мной почти сотня взрослых мужчин. Элита. Их главный «классовый» интерес — сохранить народ. То «стадо», которое они «пасут, стригут и погоняют». Без народа — они ничто. В лучшем случае — просто заурядные мужички. И они готовы потерять всё, потому что не хотят отдать часть! Часть своей власти, своего образа жизни.

Как при язве желудка отказаться от резекции: «оно ж всё моё!». Очередная «обезьяна с кашей в кулаке». И — в мозгах. Обезьянник.

Прогулялись поверху вдоль реки, посмотрели пейзаж с точки зрения «удмурто-проходимости». Абсолютно не танко-опасное направление. А вот лесовики… Прогулялись по табору. Жалко. Людей жалко. Кое-кто осмелился прямо спросить:

— Русский воевода, ты мой еш к себе примешь?

«Еш» — малая семья, 6–7 человек. Одну-то я приму. И десяток… поднатужившись. Но здесь-то счёт на сотни.

— Нет. Иди к своему кугураку. И поставь его раком. Чтобы он прочистил свои мозги. И понял, что никакое барахло, никакие слова не имеют значения. После того как народ погибнет.

— А мы за Волгу уйдём!

— Можно. Вы же экзогамные фратрии… э… Каждый эрзя обзаведётся второй женой. А ты будешь навоз выносить. Если с голодухи не сдохнешь и волкам не попадёшься. Нынче на Волге здоровенные стаи обретаются. Человечинкой прикормленные.