В. Бирюк - Урбанизатор

• Название: Урбанизатор
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Научная Фантастика

«Душа неслышная стремитсяВ ненасытимую волшбу…»

Urbi et orbi — городу и миру. С этой фразы начинается благословение Папы Римского, так начинались манифесты древних цезарей. Как назвать человека, который город строит? Урбанизатор? По-русски — градостроитель. Мне в ту пору «orbi» — был мало интересен. Мой «urbi» — куда как… забавнее. Рос он не по дням, а по часам. Поднимался стенами домов и мастерских, дворцов и церквей. Зарывался подземельями, тянулся улицами, прилеплялся лестницами к крутым склонам и широко раскидывался по округе. Главное — рос людьми. И — растил их. В умениях и имениях, в чинах и душах, в жизнях и смыслах. «И воздвигся град крепкий. Велик и мног людьми». Сказать-то легко… «Быстро сказка сказывается, да нескоро дело делается» — слышала, красавица, такую присказку? А как с этим бороться? Так просто же! Делать не одно дело, а много. Каждое дело в свой срок исполнится, а все вместе…

«Кто поверит, я и сам не верю —Толь на счастье, то ли на беду,У меня семь пятниц на неделеИ тринадцать месяцев в году».

«Сказок» — по семь раз во всяк день слушать приходилось. В каждую из «семи пятниц». Все «тринадцать месяцев в году».

---

Вынимать из моего главного охотника новости — занятие специфическое. Но — вытащил. Как при аборте — кусками.

Смысл простой: вскоре после моего ухода, к Кудыкиной горе вышли 6 воинов «унжамерен». Потыкались вокруг частокола, послушали ругательства на марийском, русском и эрзянском. Покидали издалека стрелы. Полезли на гору к вышке — их там ждали. Шуганули. Поскольку вышка работала — все подробности оперативной обстановки сразу становились всем известны. Такой вариант «войны он-лайн», только по оптическому телеграфу.

Через час прибежал Чарджи с гриднями и поубивал всех находников. Потом и Могута подтянулся. Чарджи велел ему посмотреть сожжённую вышку. На предмет возможных остатков вражеского отряда. Да глянуть, на всякий случай, вдоль Волги.

Забавно, но никаких желаний помочь своему господину и сюзерену в тяжком и опасном ратном труде — озвучено не было. В чём Могута, совершенно не стесняясь, и признался:

— Тебе помогать? А надо? Мы ж знаем, что ты их поубиваешь. Ну. Вона скока набил. А нам ты другое велел: посты держать, лес смотреть… А чо? Чёт… не?

Их безусловная вера в мою победоносность… радует, конечно. Но так же и поморозиться можно!

Ребята Могуты запалили «правильный» костёр в промоине на берегу, куда оттащили совершенно сомлевшего, замёрзшего Салмана. Сухан тоже, по моей команде, сразу расслабился и захрапел. Могута со своими подручными продолжили разделывать мороженные трупы и стаскивать барахло. А я подводил итоги.

У нас было 90 стрел. Мы их все выпустили. Примерно треть — вырезали и пустили повторно. Снова вырезали. С десяток гожих осталось. Остальные… или раненый её ломает, или её не вытащить, или в совершенно неприличное состояние приходит наконечники или оперения. Треть пущенных стрел попадают в кости. Хотя у меня наконечники стальные, кованные, но всё равно.

80 стрел — наши потери.

У противника… Судя по отрезанным ушам — 68 покойников. Странно, мне казалось — противников больше было. А, понял. Нескольких мы просто не нашли. Штук 5–6. С десятка полтора — успели уйти с поля до нашего с Суханом выхода им в тыл. Это, вероятно, те, кто успел получить серьёзные ранения в самом начале. И — «сопровождающие их лица». В тот момент все были полны энтузиазма, с лёгкими ранами — остались в строю.

Догонять? Нет сил, риски… Поздно, не будем. А вот послание надо отправить.

— Сухан, ты спишь?

Идиотский вопрос. Кажется, существует только один ответ: «Нет».

«Зомби» открывает один глаз и молча смотрит на меня.

— Нужен живой, сильный, безрукий пленник.

О! Кажется я своего зомбяку озаботил. Пленных после Салмана оставалось пятеро. Но трое уже… Из живых — один постарше, другой молодой. Оба, судя по одежде — не из простых. Паники в глазах нет ни у одного. Которого?

— Молодого. Руки сжечь. Особенно — пальцы.

Сухан перекатывает выбранный экземпляр на бок, втыкает его головой в снег, прижимая связанные за локти за спиной руки, впихивает кисти страдальца в огонь. Короткий взвизг. И — тишина. Прерываемая только треском огня и скрипом зубов.

«Белый индеец». Воин не должен показывать своего страха, своей боли. Нельзя дать врагу возможности лишний раз почувствовать своё превосходство.

Мне нравится такой обычай. Когда вопят, орут… давит на уши. Раздражает. Молчки — комфортнее. А о своём превосходстве… Я и так знаю. Зачем его чувствовать? Тем более — «лишний раз».

Могута приличный костерок построил. С горящими брёвнами под снеговой стеной. Жар огня отражается снегом, тепло — хоть раздевайся. Смолистая сосна хорошо горит, вот в её пламени и горят руки «унжамерен».

Сухан резко переворачивает парня от костра на спину, в снег. Волосы уже пыхнули, одежда на спине, рукава уже занялись.

Живой? — Живой.

Развязываем руки. Держит в растопырку, старясь ни к чему не прикоснуться. Как крылышки у бегущего пингвина. Ставим на лыжи. У парня плотно сжатые глаза, из которых текут слёзы. И сжатые зубы. Из которых чуть слышен вой и скрип. Надеваю ожерелья. Фирменный знак — уши мёртвых врагов. Уши, которые не услышали главную здешнюю новость: на Стрелку пришёл «Зверь Лютый».

— Эта… ну… не дойдёт.

— Почему, Могута?

— Ну… тама… волки… вот.

На просторе реки видна группа наших людей с факелами. И непрерывное движение серых теней, жёлтых глаз, рычание и урчание. Кажется, шевелится серым вся ледяная равнина реки. Сколько же их сюда собралось?! Наших они пока не трогают. Факела, оружие, голоса, движение… И к месту нашего костра близко не подходят — возле входа в промоину сидит Курт. Ага…

— Курт, ко мне. Пометь его. Факеншит! Ты что, не понял? Помочись на него. Курт, ты временами такой умный. А временами такой глупый. Делай как я.

Гонца сшибают на снег. Я, личным примером, показываю князь-волку, как нужно ставить пахучую метку. Курт присоединяется — отмечает сапоги, штаны, подол армяка и лыжи. Очень экономно.

Вообще-то это разметка территории. Курт так всю Стрелку по кругу отметил, лесные волки внутрь не заходят. А как они будут реагировать на движущийся объект? Вот и проверим.

Выводим гонца на лёд, доводим до многострадальной лыжни. Лёгкий толчок в спину. Иди, бедолага, доноси мою «не-благую» весть до своих соплеменников.

Парень неуклюже, по-пингвиньи пытается двигаться. Сколько видно — волки подходят к нему шагов на 5–7 и резко отскакивают. Будто натолкнувшись на стену. Может, и дойдёт.

«Бои по правилам», конвенции, «кодексы чести» — очень полезно. Ибо позволяет уменьшить смертность среди противоборствующих сторон. Сужают поле противостояния. В географии, во времени, в технологии и тактике. Папская анафема лучникам, «в нашей местности не воюют в пятницу, субботу и воскресенье», не бомбить «Красный крест»…

Если «стороны» в состоянии договориться, если они хоть чуть-чуть доверяют друг другу, если у них есть какие-то общие «границы допустимого». Религиозные, идеологические войны, как и этнические, национальные — размазывают «стенки коридоров».

В войнах с племенами-язычниками эти границы стираются.

«Конвенции» — соглашения между равными. Самоназвание большинства племён — «человек». «Настоящий», «могучий», «красивый»… Остальные — не-люди, не-равные. Унтерменш. «Тейповое мышление».

Я играю по правилам, которые приняты в «достопочтенном племенном обществе» — «равных» мне здесь нет. Это их мнение, и я с ним согласен.

Ещё я согласен с Чингисханом: «Недостаточно, чтобы я победил. Другие должны быть повергнуты».

Уточню: «повергнуты» так, чтобы мне никогда больше не пришлось их «побеждать».

Инстинктивный военный романтизм, как и инстинктивный гуманизм и общечеловечность приходилось выдавливать из себя по капле. У кого какие прыщи — не всем же быть Чеховыми! Выдавливать в угоду функциональности. Эффективности, оптимальности. По критериям соответствия поставленным целям — самосохранения, само-процветания, «белоизбанутости всея Руси»… Всё более становиться «Зверем Лютым». Чтобы в болотах и дебрях окружающей части мира выживало чуть больше маленьких голеньких страшненьких пищащих… детёнышей здешних обезьян.

— Если ты надеешься получить за меня богатый выкуп — ты ошибся.

Во как! Наш последний пленник излагает вполне связно.

— Откуда такое хорошее знание русской речи?

— Так… я и есть русский. Отец с Долгоруким на булгар ходил. После — на Унже осел. Женился там. Мать… её предки с под-Ростова ушли, Христа не приняли. Род мой невелик, небогат. Много за меня не дадут.

— И не надо. Я не торгую людьми. Тебя звать-то как?

— Зачем тебе? Убивать безымянного легче.

— Ха. Твоя забота о лёгкости для меня… Забавно. Я не ищу лёгких путей. И не люблю убивать. Имя?

— Страхил. Кличут меня так.

— Ну и имена у вас! Нелюдские какие-то. А «страхоморда» нету?

— У нас-то как раз — людские! Мы на человека глядим, чтобы имя ему дать. А вы — в книгу. Потому и имена у вас… корявые, книжные.

— Язычник, значит. Велесу поклоняешься или Перуну?

— То не твоя забота. Не Христу и не Аллаху.

— Как посмотреть. И с велесоидами, и перунистами я прежде уживался. Хаживали такие… молодцы под моей рукой.

— Лжа! Кто от волхвов истину воспринял — никогда…! Айкх!

Пришлось потянуться и сдёрнуть. Сдёрнуть с лапника, на котором он лежал, сунуть мужика головой в костёр. И сразу — назад, в снег. Ресницы и брови — в костре остались, бороду чуток припалило. А так… порозовел.

— Запомни на будущее. Короткое оно у тебя будет или длинное — не знаю. Но в мозгу заруби накрепко: я никогда не лгу. Всякое моё слово — правда еси. Может статься, что ты её не понял, додумал про себя неправильно, недослышал. Но лжи из уст моих — не бывает никогда.