В. Бирюк - Урбанизатор

• Название: Урбанизатор
• Автор: В. Бирюк
• Жанр: Научная Фантастика

«Душа неслышная стремитсяВ ненасытимую волшбу…»

Urbi et orbi — городу и миру. С этой фразы начинается благословение Папы Римского, так начинались манифесты древних цезарей. Как назвать человека, который город строит? Урбанизатор? По-русски — градостроитель. Мне в ту пору «orbi» — был мало интересен. Мой «urbi» — куда как… забавнее. Рос он не по дням, а по часам. Поднимался стенами домов и мастерских, дворцов и церквей. Зарывался подземельями, тянулся улицами, прилеплялся лестницами к крутым склонам и широко раскидывался по округе. Главное — рос людьми. И — растил их. В умениях и имениях, в чинах и душах, в жизнях и смыслах. «И воздвигся град крепкий. Велик и мног людьми». Сказать-то легко… «Быстро сказка сказывается, да нескоро дело делается» — слышала, красавица, такую присказку? А как с этим бороться? Так просто же! Делать не одно дело, а много. Каждое дело в свой срок исполнится, а все вместе…

«Кто поверит, я и сам не верю —Толь на счастье, то ли на беду,У меня семь пятниц на неделеИ тринадцать месяцев в году».

«Сказок» — по семь раз во всяк день слушать приходилось. В каждую из «семи пятниц». Все «тринадцать месяцев в году».

---

«И дорогая не узнает, какой у дурня был конец».

Теперь — дорезать. Главное — не торопиться, не подходить близко, не убедившись в полной утрате боеспособности. В его — беззащитности, в моей — безопасности.

Тут-то и требуется максимум терпения. Попасться на уловку, позволить подыхающему таракану укусить напоследок… Это очень глупо. Но у меня есть развлечение — напарник подыхающего героя. Сначала этого — потом того. С обязательным предварительным контрольным уколом в голову.

Вот где разница! У киллера — контроль после, у меня — до.

Лучше бить копьём в лицо. В глаз. Это наверняка. Даже если ещё живой, если прикидывается, притворяется — перестанет. Однако большинство лежат на животе или на боку. Умершие мгновенно, убитые сразу — в сердце, в голову — падают по-разному, чаще на спину. Но таких мало. Обычно у человека есть ещё время и силы, чтобы как-то… Инстинктивно наиболее удобная поза — поза эмбриона. В неё и сворачиваются. Тогда удобнее бить за ухом или в основание черепа. Но всякие… шлемы, местные варианты боевой горжеты — часто мешают. Можно — по-павианьему. Но подобраться неудобно. Приходится подцеплять тело длинным копьём и кантовать. Становясь постоянно так, чтобы этот… эмбрион-переросток гарантированно не смог вдруг развернуться и ударить внезапно образовавшимся в руке топором по моим ногам.

Вот и хорошо, вот и… гарантированно.

* * *

Временами меня охватывает ужас. Ужас от самого себя, от дела, которым я занимаюсь. От той «расчленёнки», которая образно называется «вырезание стрел на поле боя», от методичного убийства беспомощных людей, которая есть часть обычного здесь «сбора трофеев после победы».

Ведь я же «эксперт по сложным системам»! Взрослый цивилизованный мужчина! С «комком нервов» и «средиземноморским загаром»!

Был. Когда-то. «Загар» — «сошёл». Вместе с кучей понятий, представлений, табу, которые казались незыблемыми, казались частью меня самого, моей души.

Анна Франк в своём дневнике отмечает, как через несколько дней после начала оккупации у их знакомых украли велосипеды: «Голландцы лишились своей знаменитой честности».

«Навыки, оказавшиеся неуместными и отмершие за ненадобностью».

«Неадекватность» — симптом многих заболеваний. Шизофрении, Альцгеймера, диабета, беременности… Я — нет. Я — адекватен. Я старюсь соответствовать окружающему меня человечеству. Вести себя уместно. Без шизофрении, беременности и прочего. Хорошо делать необходимое, обычное здесь мужское дело — убивать беспомощных раненых людей.

Впрочем, почему — «мужское»? Женщины тоже хорошо это делают:

«Но если ты ранен и брошен в песках
И женщины бродят с ножами в руках
Нащупай курок и нажми впотьмах
И к богу ступай. Ступай солдат королевы».

Что ты смотришь на меня, парень? Со смертной тоской во взоре. «Курок» не нащупать? А и не надо — я тебя так… не больно — копьём в глазик. Прямо в этот твой… взор. Как здесь принято.

«С волками жить — по-волчьи выть».

Вою. Адекватно. Своим предкам.

* * *

Я вот чего не понимаю: в первой жизни видел немало мальчишек, и не только малолетних, которые в совершенном восторге рассуждают о войнах, о средневековых — в частности. Как это здорово, красиво, героически… И как бы хотелось бы… ну типа… поучаствовать. Я не про реконструкторов — про реал. Вообразить… а лучше — попасть. Красота! Мечта! Счастье!

Подросток может попасть в средневековую битву только в роли отрока-оруженосца. Вот это, то чем я сейчас занимаюсь: дорезание и обдирание — одно из его основных занятий. После чистки коня, поиска проституток и подставляния спины при посадке господина в седло.

Вы победили? Рыцари пошли обмывать и хвастать? — Вперёд! На поле боя за трофеями. Основной, наиболее массовый объект вашего внимания — сапоги. Что здешние сапоги, даже в мирных условиях, нужно раз-два в месяц штопать — «каши просят» — я уже… Что в боевых обстоятельствах любой сапог стаптывается — будто в огне горит…

Русский кирзач — уникален. Не только кирзовым голенищем, но и его кроем. У него один шов. Русские гражданские сапоги до Первой мировой, или прусские армейские времён франко-прусской — двухшовные. Поэтому сделать «гармошку» на кирзаче… можно. Дембеля добиваются желаемого складчатого эффекта в несколько заходов с горячим утюгом и под прессом. Потому что голенище упорно держит форму трубы.

Здесь таких нет. Европейские рыцари вообще в железных тапочках воюют, «саббатоны» называются.

Обувь у вашего господина «горит» и «просит каши» постоянно. А вам приходится изображать донского казака Тита Бородина в ходе подавления антисоветского восстания.

Много за слободой оказалось порубанных хохлов. Титок ночью заявился на квартиру, вносит вьюки в хату. Тряхнул их и высыпал на пол восемь отрубленных ног. «Сдурел ты, такую твою?! — говорит ему товарищ. — Удались зараз же с этим!» А Титок говорит ему: «Не будут восставать, б…! А мне четыре пары сапог сгодятся. Я всю семью обую». Оттаял их на печке и начал с ног сапоги сдирать. Распорет шашкой шов на голенище, стянет. Голые ноги отнес, зарыл в стог соломы… А после я пытал: верно ли это? «Верно, — говорит, — так снять не мог, на морозе одубели ноги-то, я их и пооттяпал шашкой. Мне, как чеботарю, прискорбно, что добрые сапоги в земле сгниют. Но теперь, — говорит, — самому ужасно. Иной раз даже ночью проснусь, прошу бабу, чтобы к стенке пустила, а то с краю страшно…»

Поработаете оруженосцем — тоже будете искать себе бабу. Не для того, о чём вы думаете, а чтобы к стенке пустила.

* * *

Это я к тому, что мне, видать, промежду двух баб сразу — спать придётся.

Русские и мордва носят, преимущественно, лапти. Даже и зимой во множестве. А вот за Волгой, мари и меря куда больше в сапогах ходят. Пришедшие «лоси» все мои обувные запасы вытрясли — надо пополнять. Вот я топором… такая здоровая секира попалась… Верно Тит говорил: «на морозе одубели». Придётся оттаивать.

Часть 71. «И дики тех ущелий племена, Им бог — свобода, их закон…»

Глава 385

Это «ледяное безмолвие»… очень холодное. И — утомительное. Две версты длиной, версту шириной. Его пришлось пройти вдоль раз шесть. Или — восемь? Мы на них наступали, потом отступали, потом окружали, потом добивали. Потом пошли обратно, обдирая и собирая хабар в кучи. Потом снова, в два захода, собирая барахло.

Ночь. По берегам, на самой реке — пары жёлтых глаз. Цепочками. Волки с округи собрались. Как бы не той же численности — под сотню. Несколько стай с разных лесов. Вроде — и знакомцы с наших мусорок есть. Мы их там не всех на шубы перевели — кое-кто и сбежать сообразил.

Когда такая толпа голодных зверюшек из темноты на тебя смотрит… А потом они нашли под берегом в сугробе спрятавшегося чудака из «унжамерен». И съели. Заживо. Шумно так. Был чудак живой, кричал там, вопил — стал… тихий.

Потом волки начали на нас наступать. Окружили и давай… перебежками с разных сторон.

Мда… Нервно стало.

Тут пришёл Курт и сказал «гав». И они передумали.

В темноте, на морозе кантовать этих… одубевших. Но у нас нынче материально-техническое положение такое… Любой тряпочке рады будут. Которую приходиться снимать с этого… свежемороженного мяса.

У одного из покойников в сумке нашёл… пеммикан? — Не, откуда здесь измельченное сушеное мясо бизона с ягодами? Просто полоски чего-то очень вяленого. Вкусно. Хоть и не бизон. Никогда не пробовал, но — не… Ну вот, пожевали и продолжим. Снимем с этого «небизона» подштанники, отрежем ухо и… Я уже поел, теперь пусть его волки кушают.

Волки, куда лучше нас находили спрятавшихся, ещё живых и уже мёртвых, «унжамерен». Кто-то успел убежать под правый берег, где стеной у обрыва лежал снег, кто-то забрался в редкие намёты на самом льду. Бесцельно, как казалось, бродивший по снежной равнине «серый хозяин», вдруг зарывался в снег, через мгновения к нему кидались ещё 3–4 зверя. Рычали, выкидывали снег, схватывались между собой… Потом кто-то из них уволакивал в сторону человеческую руку или ногу. С какими-то волочащимися по снегу… ошмётками? Нитками? И жадно грыз на льду. Рыча и клацая зубами на каждого пробегавшего мимо сотоварища.

Я уже совсем замучился, уже собирался бросить всё это… занятие, как вдруг, с правого берега, смутно темнея на белом снегу в наступившей темноте, выкатилась коротенькая цепочка лыжников.

Был очень неприятный момент… Когда я, с перепугу, судорожно пытался найти в пустом колчане хоть одну стрелу. Но тут передний, здоровущий даже в темноте, крикнул знакомым голосом:

— Ты… эта… ну… Здрав будь. Воевода.

Могута. Уф-ф. Как-то даже и не холодно совсем стало.

Вынимать из моего главного охотника новости — занятие специфическое. Но — вытащил. Как при аборте — кусками.