Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

• Название: Переяславская рада. Том 2
• Автор: Натан Рыбак
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1953

Историческая эпопея «Переяславская рада», посвящена освободительной войне украинского народа под водительством Богдана Хмельницкого, которая завершилась воссоединением Украины с Россией. За эпопею «Переяславская рада» Н. С. Рыбак удостоен Государственной премии СССР.

---

Сказать по правде, ротмистр Заборовский не был человеком робким или боязливым, но эта проклятая и несчастная для короны польская война с Хмельницким и его чернью приучила постоянно ожидать неприятностей. Какие еще рыцарские обязательства могут быть у простой черни! Да и сам посол папа коронного гетмана Олекшич одной веры с этими схизматиками, хотя король, не только пан Потоцкий, с доверием отнесся к шляхтичу. Что ж, Адам Кисель тоже был греческой веры. А муж, достойный уважения.

Если бы коронный гетман послушал ротмистра Заборовского, лучший способ усмирить дерзкую чернь и проклятых казаков — это сейчас же выступить на Украину всеми хоругвями, предать огню все города и села, учинить расправу над всем населением. Кого не удастся зарубить, тех продать в неволю татарам и туркам. Чтобы ни одного еретика на этой земле не осталось! А тогда расселить здесь своих посполитых и держать их тоже в узде. Старый пан Заборовский писал ему из-под Вроцлава, что коронная чернь стала дерзкой и непокорной, чинш платит неисправно, с панщины бежит, каждую ночь того и жди, что пустят под крышу красного петуха.

Жаль, что сам ротмистр не может поехать на родину. Он уже научился на этих польных землях обращаться с чернью и теперь показал бы своим хлопам, как нужно уважать пана!..

Но по всему, что знал ротмистр Заборовскпй, выходило: так, как он хочет, поступать не можно. Так по крайней мере уверял его подсудок Кароль Бурчак. А подсудок хорошо разбирался в этих делах, недаром был правою рукой у пана коронного гетмана. Говорил подсудок:

— На Украину всем войском пойдешь, а московиты ударят через Литву, зайдут в спину, мы здесь завязнем, а они на Варшаву и Краков пойдут. С двух сторон мы теперь под угрозой, мосьпане!

Даже теперь стало горько во рту, когда вспомнились эти слова брацлавского подсудка. Откуда столько хитрости у черни и казаков украинских? Кто их научил? Матерь божия!

Едут за спиной пана ротмистра гусары, а он и о них теперь думает с сомнением. Кто знает, что там в головах у них творится… Хотя все они родовитые шляхтичи, но сколько жалоб! То жалованья еще не получали, то недовольны, почему вдруг сняли с зимних квартир, а то просто воевать неохота… И у гусарского ротмистра нехорошо на душе.

Неужто и вправду было такое время, когда чернь и казаки дрожали от одного движения коронного шляхтича? Рассказывал отец, как это было во времена короля Сигизмунда III. Хорошее было время! Вино лилось реками в маетках на Украине. Чернь молча покорялась всем приказаниям шляхтичей. Казаки реестровые только то и делали, что исполняли повеления коронных гетманов — татар или турок воевали, охраняли рубежи Речи Посполитой. Если бы судила доля ротмистру Заборовскому жить в те благословенные времена! Так нет! Даже мороз по коже пробежал.

Хотя и ночь теплая, и небо по-весеннему звездное, и тишина кругом, но ротмистру кажется могильной эта подозрительная тишина. Он останавливает своего коня у последней хатки Меджибожа, откуда вьется дорога на юг, гуда, где схизматы творят свою волю.

Там, где-то далеко в Чигирине, а может, и в Субботине, — Хмель со своими разбойниками. Хочется последними словами обругать иезуитов, которые похвалялись Хмеля со свету свести. Живет — и все! Однако нужно воздать должное братьям иезуитам. Ротмистр Заборовский даже вздрагивает, вспомнив, что как раз в эту минуту где-то в Виннице ждет монах Себастиан. Сказать по правде, он бы туда не пошел, хотя бы и сам король повелел.

Конский топот, донесшийся издалека, заставляет ротмистра Заборовского насторожиться. Он слышит, как за его спиной гусары вытаскивают сабли из ножен, и он сам достает пистоль, пристально взглядываясь в ночную темень. По топоту можно догадаться, что едет только один конный. Может, это монах Себастиан? А может, его слуга? А может, разведчик казацкий? Но последнее маловероятно. Не будет же разведчик так подъезжать к местечку! Должно быть, монах или слуга его. Так или иначе, нужно быть наготове. Ротмистр шепотом приказывает гусарам:

— Если вздумает бежать, взять живьем!

Гусары рассыпались полукругом и застыли.

Ждать пришлось недолго. Конь смело вымчал всадника прямо на ротмистра Заборовского. Молодой месяц осветил статную фигуру казака, который крепко сидел в седле, слегка наклонившись вперед. Он сказал по-польскн:

— От полковника Богуна и монаха Себастиана к его милости пану Олекшичу имею важные вести. Прошу проводить.

— Кто пан есть? — спросил сурово ротмистр, — Должен знать, с кем говорю.

— Это пусть вас не беспокоит, — решительно ответил по-польски всадник, — скорее ведите меня в корчму.

— Я должен знать, с кем беседую, — настаивал ротмистр.

Подозрение, что с неожиданным приездом этого всадника явилось что-то худое, возникло в голове Заборовского. Где же монах и его слуга? Но спрашивать об этом всадника было бы неосторожно. Откуда знает он про шляхтича Олекшича? И об этом спрашивать не следовало. Матка бозка!.. Голова кругом. А впрочем, если он проводит неизвестного в корчму, все объяснится, Ведь неизвестный один и, кажется, даже без пистоля за поясом. Что он может поделать против сотни гусар? И все-таки ротмистр еще раз спросил:

— Прошу назвать себя.

— Вы слишком настойчивы. Это неучтиво и не к лицу настоящему рыцарю, — резко ответил незнакомец.

— Эта дерзость может вам стоить головы, — пригрозил Заборовский.

Но что было делать? Оставалось только проводить неизвестного в корчму.

…Шляхтич Олекшич проснулся от того, что ротмистр Заборовский изо всей силы тряс его за плечо. Слуга, разбуженный менее благородным способом — ударом ротмистровой ноги в спину, — протирал заспанные глаза кулаком, опрометью выскочив в сени.

— Пан Олекшич, — повторял ротмистр Заборовский, все еще не отрывая своих рук от плеча шляхтича: тот хотя и раскрыл глаза, но еще ничего не видел, — пан Олекшич, гонец от Богуна…

Только при этих словах Олекшич вскочил на ноги и уставился глазами в неизвестного, который стоял, словно нарочно, в темном углу. Тусклый рассвет неуверенно вливал в горницу свое слабое сияние. Свеча погасла, когда ротмистр резко распахнул дверь, и теперь в горнице стоял полумрак. Но и при этом немощном свете, в котором тускло и невыразительно вырисовывались только фигуры людей, Олекшич, пристальнее приглядевшись к неизвестному, пошатнулся, сел от неожиданности на скамью. Ротмистр, решив, что ему худо, кинулся к нему и потому не заметил, как неизвестный предостерегающе приложил палец к губам. Олекшич удивленно, с тревогой в голосе выговорил:

— Вы?!

— Я, пан Олекшич, — ответил неизвестный.

От неожиданности у Олекшича затряслись руки. Как лунатик, встал он со скамьи.

— Прошу, пан ротмистр, оставить нас.

Все еще дрожащими руками он набросил щеколду на дверь, едва только ротмистр вышел из комнаты.

— Неужели вы, собственною особой, — все еще не веря глазам своим, повторил Олекшич.

— Как изволите видеть, я. Когда дело идет о моей чести, я привык являться сам к тому, кто намерен истолковать ее по-своему. В свое время вы именно за это уважали меня, как изволили не раз мне говорить в те давние дни…

— Пан Богун! — радостно воскликнул Олекшич. — Пан Богун! У меня нет слов, чтобы выразить свое уважение к вам, свое восхищение вашим проницательным разумом. Неужели имею счастье видеть вас своими глазами?!

— Да, ваша милость, перед вами Иван Богун, если именно к нему вы писали свое письмо и ему адресовали грамоты король и Потоцкий.

— Прошу садиться. — Олекшич полой кунтуша вытер скамью и еще раз сказал: — Прошу садиться, пан полковник.

— А я думаю, пан Олекшич, лучше будет, если мы с вами сядем на коней и выедем ненадолго в степь, чтобы без свидетелей переговорить обо всем.

— Но кто нам здесь помешает, пан полковник?

Предложение Богуна не понравилось Олекшичу. Зачем ехать куда-то в степь? Нет ли здесь какой-то ловушки? Но ведь сам Богун не побоялся и приехал к нему? Это также значило немало. На всякий случай Олекшич спросил:

— Вы один, ваша милость?

— Если не считать моей сабли, — любезно улыбнулся Богун, — один, ваша милость.

— Сабля при вас больше стоит, чем тысяча казаков. Да что тысяча — десять тысяч! — заискивающе развел руками Олекшич.

— Я вижу, — сказал Богун, — что вы сомневаетесь… Нам нужно поговорить глаз на глаз, и я ручаюсь за вашу жизнь в степи…

— Так же, смею заверить вас, как я за вашу тут, — недвусмысленно намекнул Олекшич на своих гусар.

Богун только улыбнулся при этих словах.

— А вы, ваша милость, словно помолодели, — сказал Олекшич и торопливо добавил: — Верно, потому, что женились.

Легкое облачко на миг затуманило взгляд Богуна. Откуда и иезуит и шляхтич знают о его женитьбе? Почему это интересует их? Еще по дороге, едучи в Меджибож, он думал об этом. Но не для того прискакал он сюда среди ночи, чтобы выяснять, откуда шляхтич, иезуит и все прочие черти из их шляхетского логова знают, как он живет.