Натан Рыбак - Переяславская рада. Том 2

• Название: Переяславская рада. Том 2
• Автор: Натан Рыбак
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1953

Историческая эпопея «Переяславская рада», посвящена освободительной войне украинского народа под водительством Богдана Хмельницкого, которая завершилась воссоединением Украины с Россией. За эпопею «Переяславская рада» Н. С. Рыбак удостоен Государственной премии СССР.

---

И вот Магомет-Гирей заговорил:

— Почто ты, ясновельможный гетман, князь великой Украины, соединился с Москвой? Не лучше ли было тебе быть в дружбе с нашим царством и, по примеру нашему, покориться царю царей, мудрому и храброму султану Мохаммеду? Ведь Бахчисарай оказывал тебе помощь, когда восстал ты против шляхты и короля. А ты нас теперь своей дружбой не жалуешь, а враждуешь с нами и грозишься… Негоже поступаешь, гетман, аллах покарает тебя. Не быть тебе по смерти в раю. Не быть.

Хмельницкий улыбнулся, начал спокойно:

— Горячишься ты, хан, не задумываешься над словами. Кому в пекле быть, кому в раю — не наша забота. О том есть кому заботиться. А вот насчет помощи вашего царства должен знать: правда, просил я у Ислам-Гирея войско. Пошел со мною перекопский мурза Тугай-бей под Желтые Воды и Корсунь. Но не татары разгромили польское войско, а казаки; татары же только пленников захватили. А под Зборовом орда ясырь взяла великий и снова нам помоги не дала, порушив договор и промысел учиняя над беззащитными женщинами и детьми. Дали мы вам свободу по Днепру плавать для торговли. А вы за то как отблагодарили? Под Берестечком за нашей спиной с поляками сговорились и предали нас. Вам обязан я позором берестечским. Еще на моей памяти ходили вы в кожухах и плисовых штанах, а теперь надели златошитые кафтаны — и все это награблено ордой у казаков. Не хватит времени перечислить все обиды, какие вы нам причинили, но я напомню их тебе, чтобы не считал меня трусом. Вспомни, как под Берестечком бился я против стотысячной армии ляхов. Два дня бились казаки, а на третий день хан Ислам-Гирей, брат твой, командовавший правым крылом, в то время, когда казаки начали уже одолевать врага, внезапно, с позором, без всякой причины побежал с поля битвы. Когда же я захотел остановить его, он задержал и меня и свел на нет то, чего уже добились мои казаки. Взял за это бакшиш от поляков брат твой и предал меня. Вот какова татарская ваша дружба и слово ваше.

Тихо было в шатре. Слышно было только, как тяжело дышат мурзы. Лаврин Капуста поглядывал по сторонам, хотя и был спокоен, ибо весь шатер неприметно окружили чигиринцы, и если бы несчастье какое замышлено было, то сотник Терновой голос подал бы. Да разве пожертвует хан головой визиря Сефера-Кази.

Хмельницкий разгладил усы, коснулся рукой булавы, заткнутой за пояс, и продолжал:

— Из-за предательства хана пришлось нам снова панов-ляхов на Украину пустить. А вы опять, в третий раз, поклялись на Коране вечную дружбу с нами держать. И мы хоть и не поверили вам, а все ж думали— попробуем. И что ж? Под Жванцем вы снова изменили и стали помогать полякам. Вам, конечно, выгодно, если между Украиной и Речью Посполитой раздор. Ведь иначе не вольно будет вам ходить на Польшу и Украину, ясырь великий брать, продавать на галеры людей христианских, бесчестить в своих гаремах наших девушек и женщин. Заботясь о своей выгоде, подговорили вы ляхов на новую войну. А они послушались вас, дали вам сто тысяч злотых в упоминки. А вы им чем помогли? Вы, басурманы, всегда мешали нам мириться. Когда видели, что мы слабее, — вроде бы нам помощь против ляхов оказывали, а если ляхам трудно, то вы к ним в союзники нанимались. Вижу я вашу хитрость как на ладони и скажу прямо: рад, что имею случай тебе о том сказать, дабы ты над словами моими хорошо поразмыслил и больше на нашу землю ходить не пробовал.

Хмельницкий закурил трубку, и хан Магомет-Гирей чихнул — табачный дым защекотал нос.

— Правдивы слова мои, твоя светлость, — заметил Хмельницкий. — Видишь, даже чихнул.

Хан обиженно пожал плечами. Причмокнул губами, уперся пальцами, унизанными перстнями, в колени и визгливо заговорил:

— Перед покойным Ислам-Гиреем, предшественником нашим, не смел ты, ясновельможный гетман, такие речи говорить, а теперь снисходительность наша породила в тебе задор.

— Если, как ты думаешь, хан Ислам-Гирей был так отважен, что и я его боялся, почему же он в Чигирин не пришел и не прибил свой щит на воротах Чигирина? Он-то и подговаривал меня идти вместе с вами и ляхами на наших братьев русских, Москву воевать. А когда считалось, что между нами мир, он же посылал своих мурз грабить наши села и города, уводить людей в ясырь. Конечно, стремления ваши известны мне доподлинно: жаждете одного — обессилить народы русские, уничтожить их, землю нашу разорить. Вот теперь, взяв упоминки от польского короля, ты враждуешь с нами и Москвой.

— Гетман, — разгорячась, воскликнул Магомет-Гирей, перебивая Хмельницкого, — а знаешь ли ты, сколько татар в Московском царстве? Все они нам помогать готовы. Не подумал ты, с кем побратался, с кем в союз вошел! Или у тебя больше войска, чем было у всех князей русских, поляков, угров, немцев? А ведь хан Батый истребил их, и сколько десятилетий владели татары Киевом и всеми русскими землями!

Хмельницкий, сжимая трубку в руке, засмеялся. Мурзы, ошеломленные, захлопали глазами. Хан почернел от злости. Дергал пальцами куценькую, редкую бородку.

— Гордыня неслыханная ослепила тебя, хан! — наконец сказал Хмельницкий. — Так затуманила тебе голову, что думаешь запугать меня, как малоопытного и неразумного отрока. Возможно, будь здесь мой сын Юрась, тебе бы посчастливилось, но он в Чигприне уже, а меня ты не запугаешь. Хорошо знаю, и ты это знай, что царства Сибирское, Казанское, Астраханское, Касимовское и Рязанское не окажут тебе помощи, даже если бы и хотели того. Крепка там держава русская, и мирно живут люди в тех землях, а не военным разбоем, и не станут они жертвовать собою ради твоей прихоти. Что ты, хан, похваляешься Батыем? Я когда-то твоему брату сказал, еще под Жванцем, и тебе повторю: что Батый ваш добыл, Мамай потерял. И знай, ясный хан Магомет-Гирей: неправдой и разбоем дальше жить станешь — и себя погубишь, и весь народ свой приведешь к погибели.

Хмельницкий поднялся. Вскочил на ноги разъяренный Магомет-Гирей. Сорвал злость на толмаче — пнул его ногой.

— Ты пожалеешь о своих словах! — угрожающе сказал хан.

— Никогда, — решительно ответил Хмельницкий. — Никогда, — повторил он, уже стоя посреди своих полковников. — И даю тебе, хан, одни сутки на то, чтобы ты снялся с места и возвращался в Крым. На этом прощай.

…Напряженная тишина стояла в таборе. Казалось, вся орда слышала беседу, только что происходившую в ханском шатре. Резко прозвучал голос Мартына Тернового:

— Казаки, по коням!

Звякнули шпоры о стремена.

Гетман на глазах у всех татар спокойными шагами подошел к своему коню, которого держали под уздцы двое казаков, и сел в седло. Сели на коней полковники, выстроились за его спиной. Томиленко высоко поднял над головой гетмана белый бунчук. Точно плеск морской волны, раскатился над татарским табором гомон. Конь гетмана заржал и ударил копытом о землю, как бы пробуя дорогу. Хмельницкий потрепал рукой гриву, заплетенную красными лептами. Обвел пытливым, долгим взглядом орду, беспорядочно толпившуюся вокруг ханского шатра, и тихо сказал Богуну:

— А не мешало бы их тут и присыпать землицей…

— Прикажи, гетман… — откликнулся Богун.

Но Хмельницкий ничего не ответил. Дернул повод, и конь его тронулся. С серого неба посыпался мелкий снежок. Казацкие кони дружно били коваными копытами оземь. Выговский только теперь облегченно вздохнул: все же ему удалось до отъезда передать визирю королевскую грамоту.

И уже когда казаки отъехали далеко от татарского табора, Хмельницкий сдержал коня, давая Богуну поравняться с собой, и сказал:

— А панам-ляхам того и нужно, чтобы мы здесь с ордой сцепились. Нет, пускай уходит. Сейчас она нам не страшна. На всякий случай бери свой полк да еще полк Глуха и идите за ордой неотступно, прямо на спине у нее войдите в Дикое Поле. И дохнуть ей не давайте. Своего они дождутся. Недолго осталось им ждать. Недолго.

…А через две недели Хмельницкий своею рукой отписал на Москву, царю Алексею Михайловичу, грамоту, в которой благодарил государя от имени всея Малой Руси за освобождение ее от ярма шляхетского. «Избавил ты нас от ига польского, — писал гетман. — Волынь, Покутье, Полесье — давние исконные земли русские — должны быть под рукою твоею. Все земли русские, все люди русские должны быть в одной державе Московской».

Грамоту Хмельницкого отвоз на Москву Силуян Мужиловский.

В тихий субботний вечер, грея руки у огня, Хмельницкий сказал Ганне:

— С ханом говорил под Озерной при всем диване его, потешил душу. За многие неправды, за издевки и обиды отплатил ему. А он должен был сидеть и слушать. Наверное, пальцы кусал, когда мы уехали.

— Да ведь могли опи и что-нибудь худое причинить тебе, Богдан?

— Нет, Ганна, не посмели бы. Во-первых, визирь был аманатом, а во-вторых, не те времена теперь для Крыма… — Подумал и добавил весело: — Да и не только для Крыма. И Варшава, и Стокгольм, и Вена, и в других державах это понимают… Потому и липнут к нам, как мухи на мед… Вот пришла весть — едут в Чигирин послы шведские… Слепцы! Думают к отступничеству склонить! Недалеко видят… А цель у них одна — нам глаза затуманить, поработить и через нашу землю на Москву идти. Не понимают, что мы отныне — одна земля.