Джасинда Уайлдер - Стриптизерша (ЛП)

• Название: Стриптизерша (ЛП)
• Автор: Джасинда Уайлдер
• Жанр: Современные любовные романы

Вы спросите, как я попала в эту ситуацию? Всё просто: отчаяние. Когда ты либо сталкиваешься с бездомными и голодающими, либо раздеваешься за деньги, выбрать легче, чем можно себе представить. Правда, это не упрощает дело. О, нет. Я ненавижу это, на самом деле. Ничего в жизни я не желала больше, чем уйти и никогда не возвращаться в какой-нибудь бар снова, никогда не слышать, как пульсирует бит техно в моих ушах, никогда больше не чувствовать пристальные распутные взгляды возбужденных мужчин.  Однажды я встретила мужчину. Он в моём клубе, в самом центре. Он наблюдает, как я выполняю свою рутинную работу, и его взгляд полон голода. Не тот тип похоти, к которому я привыкла. Это нечто другое. Нечто более страстное, глубокое и собственническое. Я знаю, кто он, разумеется. Каждый знает, кто такой Доусон Келлор. Он самый сексуальный мужчина по версии журнала «People». Он – самый горячий голливудский актёр. Он тот, кого выбрали на роль Ретта Батлера в долгожданном ремейке «Унесённых ветром».  Он тот тип мужчины, который может заполучить любую женщину во всём мире лёгким взмахом руки. Так почему же он смотрит на меня, будто собирается завладеть мной? И как мне сопротивляться ему, когда он смотрит на меня своими отравляющими, переменчивыми, подвижными глазами? Я девственница, а он – американская икона мужской сексуальности. Я стриптизёрша, а он мужчина, привыкший получать всё, что хочет. И он хочет меня. Я знаю, что мне следовало бы сказать нет, я знаю, что он худший игрок... но что известно моему разуму, мое сердце может не знать. А затем все запуталось...

---

А потом, о, Боже, его пальцы проникают между моими бедрами, я развожу их, чтобы облегчить ему доступ, он надавливает средним пальцем, и мы двигаемся вместе. Сначала неуклюже, но потом мы находим общий ритм, и его пальцы… о, Боже, то, как он трогает меня, заставляет меня кончить меньше, чем за дюжину движений. Я содрогаюсь и хватаю воздух открытым в безмолвном крике ртом, а через несколько мгновений все повторяется, и я не могу дышать, а он страстно двигается, словно это его главная цель.

Доусон переворачивается, я лежу на нем, на спине. О, да.… Одна его рука лежит у меня на лобке, заставляя меня испытывать оргазм за оргазмом, а вторая на моей груди. Он берет мою руку, и мы вместе ласкаем мои соски, он входит в меня настолько глубоко, что я едва могу это выносить, но я принимаю его. И мне это нравится, мне это нужно.

Доусон снова бросает мне вызов, кладет мою руку на клитор, и мы ласкаем меня вместе. Это самая эротичное, что я могу представить, пока он не убирает свою руку и не смотрит на меня. Обеими руками он ласкает мои соски, и я не могу сдержать стоны, теперь я сама себя ласкаю так, как даже он не может. Я чувствую свой внутренний ритм, от медленного к быстрому, из-за которого мне не хватает дыхания на крик. Я издаю хриплый стон и изгибаюсь. Я чувствую, что Доусон смотрит, как я себя ласкаю, знаю, это сводит его с ума, и поэтому я двигаю рукой энергичнее.

Я не узнаю себя.

Я лежу на мужчине, которого знаю считанные недели. Я люблю его, а он любит меня. Его член глубоко внутри меня, и я ласкаю себя, пока он теребит мои розовые соски пальцами. Я выкрикиваю его имя, а он шепчет мое, и мы теряемся друг в друге.

Это — рай.

... но я не узнаю себя.

Он взрывается. Доусон кричит мое имя, а я выкрикиваю его, и он кончает. И я кончаю еще раз. Его руки сжимают мою грудь, одна рука перемещается мне на бедра, прижимая к нему с каждым толчком, а наши голоса сливаются в мелодию, наши тела танцуют с красивой синхронностью в прекрасно совпадающих движениях.

Что за женщина делает это? Занимается любовью с такой дикой и отчаянной чувственностью?

Я почти вижу нас, вижу себя сверху. Мои груди вздрагивают от каждого толчка мужчины подо мной. Его руки сжимают меня, и я подставляю свою грудь для его прикосновений, потому что они мне нравятся. И я… моя собственная рука между бедрами, касается самых сокровенных частей. Моя вторая рука закинута назад и цепляется за лицо и шею Доусона. Его глаза следят за мной, за движениями моей руки, за моими грудями.

— Боже, я люблю тебя, — шепчет он, кончая.

Кто я? Кто я такая, чтобы этот мужчина любил меня?

Я не студентка. Я не стриптизерша. Я не танцовщица, я никто. Я просто Грей Амундсен. Но этот шикарный человек, этот полубог… он любит меня.

Почему?

Что во мне такого, что он так ко мне относится? Что я могу предложить?

Я не знаю ответа на этот вопрос, но он знает.

Так почему я не спрашиваю?

Потому что мое горло перехватывает. Он мог бы увидеть панику на моем лице, но он позади, перекатывается на бок, все еще не выходя из меня, все еще твердый, все еще пульсирующий отголосками удовольствия. Я тоже еще содрогаюсь, дрожа от накатывающего оргазма. Часть меня дрожит из-за паники. Он этого не замечает. Выскальзывает из меня, встает с кровати и идет в ванну. Я слышу, как он моет руки, потом возвращается, проскальзывает в постель и прижимается ко мне. Его достоинство все еще слегка приподнято, и он прижимается им к моей попке. Несмотря на панику, мне нравится это ощущение.

И то, что мне это нравится, порождает еще большую панику. Я только что согрешила. У меня был секс с мужчиной. Три раза. Ну ладно, два. Я не уверена, что доведение его до оргазма ртом можно считать за секс, но грехом это определенно является. А то, что он делал то же самое столько раз, что я сбилась со счета? Он довел меня до оргазма так много раз. Я даже не возьмусь посчитать.

Это умножает мой грех?

Я не замужем за ним. Даже не помолвлена. Я даже не знаю его второе имя. Я не знаю, в какую школу он ходил.

В предрассветной темноте легко обвинять себя. Я не думала о своем отце, не думала по-настоящему, уже много месяцев. Но теперь я вспоминаю, как он говорил, что я проживу греховную жизнь. И это так. Посмотрите, на мою жизнь. Он был прав. О боже. Боже, прости меня. Он был прав.

Я чувствую, что Доусон снова уснул, поэтому он не слышит единственный всхлип, который я не смогла удержать. Я вздрагиваю, и его рука прижимает меня сильнее, располагаясь как раз между моих грудей. Я не могу дышать. Не могу… дышать.

Что я наделала? Что я допустила?

Именно то, что я предвидела с того момента, как увидела его. Я знала, что я паду перед ним, так и случилось. Знала, что потеряю себя, и это произошло. Я влюбилась, я согрешила.

Я попыталась найти выход в рационализации. Это не грех. Я люблю его. Он любит меня. Я не верю в это больше, ведь так? Нет, не верю. Я не просто занималась сексом, не просто трахалась. Я занималась любовью, взаимной любовью с хорошим человеком. С чудесным человеком, который всегда только и делал, что заботился обо мне и защищал меня. Поэтому я не согрешила.

Разве не так? И имеет ли значение, во что я верю?

Я как-то слышала, как отец говорил мужчине, которого поймали на измене, что не важно, верит он в бога или в грех. Он верит в тебя, и будет судить, независимо от того, веришь ты или нет.

Моя голова кружится, вертится, пульсирует.

Другие части тела тоже пульсируют.

Я выбираюсь из объятий Доусона, оставляя его в постели обнимать пустоту. Он такой умиротворенный, такой красивый. Я не могу ничего поделать, и просто смотрю на него, на короткий миг мои волнения отступают под напором его чистой мужской красоты и бурного, горячего шторма эмоций внутри меня.

Затем они возвращаются с новой силой.

Я иду в ванную, хотя ковыляю - будет более подходящим словом. Интимные части моего тела пульсируют и болят. Мои бедра дрожат и болят. Все внизу тянет, но воспоминания о том, как эта боль появилась, удивительно сладкие. И все же, несмотря на чувство вины, я не могу жалеть о содеянном. Я жалею о своем чувстве вины, жалею о своем воспитании, которое мешает мне просто наслаждаться любовью Доусона.

О, Боже, я совсем запуталась. Я переполнена до боли виной и стыдом от того, что только что сделала, но в то же время часть меня удовлетворена, спокойна, довольна и благословенна. Вина, баптистская вина говорит мне, что удовлетворение — это семя греха.

Сходив в туалет, я мою руки и нахожу в темноте одежду. Я тихо одеваюсь, отвернувшись от Доусона. Даже касание моего бюстгальтера к соскам теперь кажется чувственным, возбуждающим, потому что напоминает о том, как их касались пальцы и губы Доусона. И мои трусики тоже напоминают о нем, о том, как его язык проник в меня. Я почти поддаюсь этому пронзительному воспоминанию, но Доусон двигается, и я тороплюсь.

Я замираю, глядя, как он снова засыпает, а затем крадусь по ступенькам и выхожу за дверь с сумкой на плече и ключами от «ровера» в руке. Я не знаю, куда направляюсь, главное уйти. Я слишком запуталась и не могу думать рядом с Доусоном, потому что хочу его снова и снова — я уже хочу его. Даже несмотря на боль при каждом шаге, я все равно хочу его. Я хочу больше всего на свете.

Я покидаю район, осторожно лавируя по роскошному Беверли Хилз. Я понимаю, что остановилась на долгосрочной парковке перед ЛАКС у стойки Дельты. Я не знаю, куда меня приведет только что купленный билет, и мне все равно. Я ничего не замечаю. Я на автопилоте, борюсь с потоком вины, с бурей беспокойных мыслей, потребностей, страхов, вины, желаний.

Я не должна его любить.

Но я люблю. А почему нет?

Это был грех.

Это было величайшее удовольствие из тех, какие я знала, и каждую секунду оставшейся жизни я буду хотеть большего.

Он любит меня.

Но он едва знает меня, и что если он найдет кого-то еще? Кого-то симпатичнее? Более опытного? Что если ему придется сниматься в постельной сцене, и я этого не переживу? Тут не может быть никаких «если». Я не переживу этого. Это убьет меня.

Но я уже разрушена. Я больше не девственница.

Это не разрушение, это красота. Боль между бедрами, как напоминание о любви. О силе его желания.

Моя внутренняя борьба продолжается по замкнутому кругу, и мне становится дурно. Я слепо бреду через ворота куда-то вглубь ЛАКС. Я ничего не вижу и не слышу. Я слышу объявления, предупреждения. А потом люди в моей зоне ожидания встают и собираются возле посадочного коридора. Мне кажется, я вижу темные волосы и широкие плечи Доусона, но это не он. Он дома, у себя дома, спит. Он даже не знает, что я ушла.

Я нахожу свое место у окна в самом хвосте самолета. Я ненавижу летать, и должна испытывать страх, но у меня не остается места ни на что, кроме вины, и стыда и любви.

Я снова бегу от Доусона. В этот раз он, наверно, не пойдет за мной.