Михаил Лакербай - Тот, кто убил лань

• Название: Тот, кто убил лань
• Автор: Михаил Лакербай
• Жанр: Классическая проза

---

"Стафа" — итальянское слово, означающее стремя, а "стафета" — гонец. Передать эстафету еще означало — передать наказ от поколения поколению.

Об одном случае такой своеобразной эстафеты — эстафеты аламыса — мне и хочется сейчас рассказать.

История эта берет свое начало в обороне города-героя Севастополя в дни Великой Отечественной войны. Черным кольцом в 1941 году окружили немецкие фашисты этот прославленный город. Шли ожесточенные бои.

У Мекензиевых гор, на холме, имевшем важное стратегическое значение, стояла наша батарея, где наводчиком одного из орудий служил молодой абхаз Нури Смырба. На этом участке враг стал усиленно нажимать, и наши бойцы были вынуждены временно отступить. Случилось так, что под ураганным огнем фашистов вышли из строя все бойцы батареи. В живых остался только Нури. Он понимал, почему враги так обрушились на этот холм, и знал, что если им удастся его занять, то с высоты они еще больше усилят свой уничтожающий огонь. И юноша твердо решил ни за что не подпускать фашистов к холму. Он быстро заряжал орудие и стрелял, стрелял, сдержав фашистов до подхода высадившейся с кораблей гвардейской Чапаевской дивизии. Гвардейцы разбили врага, выручили и Нури, и его орудие, с которым он так и не расставался потом до самого Берлина.

Об этом подвиге молодого артиллериста-абхаза писала фронтовая газета. Вступив в Чапаевскую дивизию, Нури встретился здесь с другом детства, Джарназом Абухба, с которым вместе учился в сухумской школе, жил в одном интернате. С тех пор они стали и вместе воевать.

Под самым Берлином Нури был убит и посмертно удостоен звания Героя Советского Союза. Джарназ тоже отличился в боях за Берлин и был награжден боевым орденом.

Вернувшись после окончания войны в родное село, Джарназ часто рассказывал односельчанам о своем друге.

Однажды в колхоз "Апсны Капш" приехал из Сухуми работник абхазского литературно-художественного журнала "Алашара". Услышав от колхозников про рассказы Джарназа о подвигах Нури, он обратился к нему с просьбой написать свои воспоминания о герое для журнала.

— Вы были свидетелем его подвигов, — сказал он Джарназу. — Опишите их, пожалуйста. Если одной статьи будет мало, напишите несколько. Мы обязательно напечатаем.

— Я не писатель и не журналист, — ответил Джарназ. — Но хочу, чтобы светлая память о моем друге, беззаветно защищавшем Родину, сохранилась, и постараюсь, как смогу, написать...

Спустя некоторое время Джарназ принес в редакцию свои воспоминания. Вскоре они были опубликованы в журнале. Редакция перевела ему гонорар в колхоз через сельскую почту.

Как-то вернувшись с поля домой, Джарназ узнал, что на почте для него получены деньги из Сухуми.

— Я стал журналистом, — похвалился он своему деду за ужином.

— Каким образом? — спросил старый Лагустан.

— Помнишь, я показывал тебе абхазский журнал. Там рассказывалось о Нури Смырба, моем фронтовом товарище.

— Да, да, помню, как же! Хорошо ты написал о своем друге. Славный был малый!

— Мне прислали за эти воспоминания солидные деньги. Завтра утром пойду получать их.

— Какие деньги? За что? За эту самую статью?

— Да, — ответил Джарназ.

— И ты возьмешь их? — серьезно спросил Лагустан.

— А почему бы и нет?

Дед задумался, а затем, нахмурив брови, произнес:

— Получишь деньги за воспоминания о человеке, с которым дружил с детства и который погиб на твоих глазах, защищая Родину... Нет, дад, ты не пойдешь за этими деньгами и не возьмешь их ни завтра, ни послезавтра — никогда, слышишь? Разве аламыс тебе это разрешит?..

Перевода Джарназ не взял, и деньги спустя месяц ушли обратно в Сухуми.

В редакции "Алашары", где мне рассказали об этом случае, знали, почему Джарназ отказался от гонорара, но не смогли сообщить всех подробностей. А меня они очень заинтересовали, и я стал искать случая встретиться с Джарназом Абухба из села Ахуца. К счастью, он не заставил себя долго ждать.

Встретились мы с Джарназом в сельском клубе в воскресный день на собрании колхозников, где оглашали итоги соревнования двух табаководческих бригад. Одну из них возглавлял он сам. Кстати сказать, его бригада вышла первой в соревновании.

После собрания Джарназ вызвался проводить меня к общему нашему приятелю, у которого я должен был переночевать. В пути мы и разговорились. Я задал ему вопрос, верно ли, что он отказался получить гонорар за свои воспоминания о погибшем друге. И Джарназ без утайки рассказал мне о словах старого Лагустана, повлиявших на его решение, — словом, все то, о чем я уже поведал читателям.

Я не мог не увидеть необычайной чистоты чувств, проявленной и дедом и внуком.

— Ваш отказ от гонорара мне нравится, — искренне признался я. — Но ведь вы могли хотя бы пожертвовать эти деньги кому-нибудь, ну, к примеру, сиротам из детского дома.

Джарназ с удивлением взглянул на меня и сказал:

— Что я — дореволюционный князь? Или какой-то благодетель, чтобы делать эффектные жесты?! Пусть государство отдаст кому надо — оно ведь лучше знает, куда направить деньги.

Признаюсь, я был очень приятно смущен.

Это была своеобразная эстафета, эстафета аламыса через поколения.

Обещание.

Перевод автора

Нас было трое в купе: двое мужчин и одна очень интересная, средних лет женщина. Вечерний ветер шевелил оконные занавески. Становилось прохладно. Мы мчались к желанному всеми и родному мне югу и старались говорить только о приятном. Мы говорили о дружбе, о любви, о чести, об абхазском аламысе...

Неожиданно женщина встала со своего места и, взволнованная, начала ходить взад и вперед по купе.

Глядя на нас прекрасными бирюзовыми глазами, она сказала:

— Я уверена, что у каждого из нас есть на совести не одно невыполненное обещание, хотя вы и могли его свободно выполнить... Я имела счастье знать человека, выполнившего свое обещание при совершенно невероятных обстоятельствах, и поэтому не забуду его никогда в жизни...

Мы попросили ее рассказать об этом человеке, а один из нас даже спросил: "Это ваша первая любовь?" Она тихо ответила:

— О, нет! Я этого человека видела всего лишь два раза в жизни. Любовь — это не то слово, уважение — тоже не то. Скорее всего — преклонение перед величайшим благородством души... — Она снова села и продолжала говорить, не отрывая взгляда от потемневшего неба за вагонным окном.

— В прошлом году мы с мужем поехали в Сухуми. Помимо пленительной природы Абхазии, нам очень хотелось познакомиться с абхазским народом, которого я еще совсем не знала и о котором слышала так много лестного....

У входа в гостиницу "Абхазия", где мы остановились, к нам подошел приятель мужа и представил своего друга — невысокого и стройного молодого абхаза. Он хорошо говорил по-русски и оказался приятным, остроумным собеседником.

Перед нами на щите висела афиша. Она извещала о заключительном спектакле гастролировавшего здесь Тбилисского театра оперы и балета — опере "Даиси".

Заговорили о театре, об этой опере. Мне ее очень расхваливали еще в Москве. Но, как нам сказали в гостинице, билеты на этот спектакль были проданы задолго до нашего приезда.

— А жаль, мне так хотелось послушать "Даиси", — я не могла удержаться от сожаления.

— Я помогу вам, — сказал юноша.

— Обещаете? — спросила я.

— Да, — ответил он серьезно. — Обещаю достать вам билеты или пропуск и принести сюда, в гостиницу, за час до начала спектакля. Раньше не смогу. Я должен немедленно выехать к себе в деревню — там неотложное дело...

Мы поблагодарили его и поднялись к себе в номер.

Прошло два дня. Вечером должен был состояться спектакль. Мы с мужем были уже одеты и ждали нашего нового знакомого.

Я волновалась — он уже опаздывал на полчаса... Наконец я увидела его, торопливо подходившего к нашей гостинице. Вскоре он постучал в дверь и вошел. Попросив извинения за опоздание, он пригласил нас пойти с ним. В вестибюле театра он протянул нам пропуска.

— А разве вы не пойдете с нами? — спросил муж.

— Извините, но я не могу пойти, — сказал он с грустью.

— Почему же? — поинтересовалась я. — У меня сегодня умерла мать, — ответил он упавшим голосом.

Мы до того растерялись, что даже не смогли сразу выразить ему свое сочувствие. У меня невольно вырвалось:

— Зачем же вы сейчас пришли сюда?

— Я обещал вам, — сказал он, а затем, еще раз извинившись, попрощался с нами и вышел из театра.

Я была потрясена этим чувством долга у человека, которого постигло огромное горе. Он ушел, и мы долго смотрели ему вслед. Мне уже не хотелось идти в театр... Я думала о силе воли этого человека. Подумать только, суметь при таких обстоятельствах найти в себе силы выполнить пустяковое, в сущности, обещание, несмотря на то что вдруг навалилась такая страшная беда, такое непоправимое горе — смерть матери!