Владимир Джунковский - Воспоминания (1865–1904)

• Название: Воспоминания (1865–1904)
• Автор: Владимир Джунковский
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-8242-0147-5

В. Ф. Джунковский (1865–1938), генерал-лейтенант, генерал-майор свиты, московский губернатор (1905–1913), товарищ министра внутренних дел и командир Отдельного корпуса жандармов (1913–1915), с 1915 по 1917 годы – в Действующей армии, где командовал дивизией, 3-м Сибирским корпусом на Западном фронте. Предыдущие тома воспоминаний за 1905–1915 и 1915–1917 гг. опубликованы в «Издательстве им. Сабашниковых» в 1997 и 2015 гг.

В настоящий том вошли детство и юность мемуариста, учеба в Пажеском корпусе, служба в старейшем лейб-гвардии Преображенском полку, будни адъютанта московского генерал-губернатора, придворная и повседневная жизнь обеих столиц в 1865–1904 гг.

В текст мемуаров включены личная переписка и полковые приказы, афиши постановок императорских театров и меню праздничных обедов. Издание проиллюстрировано редкими фотографиями из личного архива автора, как сделанные им самим, так и принадлежащие известным российским фотографам.

Публикуется впервые.

---

Было очень весело и оживленно, цыгане пели чудно до шести утра. Время прошло незаметно. Великие князья уехали в три часа, оставались еще принц Александр Петрович Ольденбургский и Евгений Максимилианович, конечно, и Сергей Александрович. Принцу была сделана огромная овация. После тоста, провозглашенного ему князем Оболенским, «ура!» гремело в течение 10-ти минут, не умолкая. Принц был, по-видимому, тронут. Он ответил на тост следующими приблизительно словами: «Вот, господа, исполнилось 40 лет, как я начал службу в Преображенском полку, сначала субалтерн-офицером, ротным, батальонным и наконец полковым командиром, затем был вашим бригадным и дивизионным командиром и могу сказать, что всегда находил в вас горячее, теплое участие во всех своих горестях и радостях, которыми делился всегда с полком, поэтому позвольте, господа, провозгласить тост за здоровье семьи, родной моему сердцу, семьи Преображенского полка». Его бросились качать, донесли до коляски и бежали за ним с полверсты. Он уехал в пять часов, а Сергей Александрович оставался еще до семи и все подливал шампанское, как раз до полного солнечного затмения, которое было в этот день.

Когда ушел Сергей Александрович, я тоже собрался уйти, но меня не пустили Озеров, Бельгард и Новосильцев, заставили остаться и еще выпить несколько стаканов. Не помню, но кажется только в 9 часов утра я вернулся к себе, но не лег и поехал на дачу к моей матери в Лигово, хотя был не в полном порядке. Приехав туда, я проспал, кажется, 12 часов кряду и чуть не опоздал на следующий день в полк – ко времени выступления на большие маневры.

8-го августа мы выступили на большие маневры, которые были в районе между Финским заливом, Нарвой, Гатчиной и Царским Селом. Наш отряд защищал Петербург.

Великий князь Сергей Александрович уехал с Елизаветой Федоровной в Ильинское, в командование батальоном вступил полковник Евреинов.[154] Маневры продолжались до 14-го августа, пришлось делать очень большие переходы. Один переход, как я помню, был в 35 верст, это когда мы подходили к Ямбургу. Я страшно устал, на другой день опять пришлось маневрированием сделать верст двадцать. Государь все время следил за маневрами. Первые три дня погода была убийственная, лил дождь, мы не успевали обсушиться, к тому же было очень холодно, по ночам 4–6 градусов. Помню, как в первую же ночь я был назначен в полевой караул,[155] это была как раз самая сырая, холодная из ночей. Дождь моросил все время, у меня в карауле был взвод, мы стояли впереди бивака, шинель моя промокла насквозь, обратилась в губку, я сидел на барабане, глаза слипались, страшно хотелось спать, а под утро я так продрог, что зуб на зуб не попадал, я не мог никак дождаться смены. Это была очень тяжелая ночь. Весь день пришлось идти в мокрой шинели, не во что было переодеться. Один из дней мы стояли на дневке в Анташах, имении Гершельмана в 30-ти верстах от Красного, где жила моя сестра, так что я провел у нее весь день и мог обсушиться, а то в сырой палатке никак нельзя было. Я жил в палатке с моим другом Гольтгоером. Кормили нас, несмотря на такие ужасные условия, очень хорошо, я удивлялся, как это повар умудрялся готовить на походной плите, под дождем, и все у него выходило так вкусно. Столовая у нас помещалась в большом турецком шатре, обшитом войлоком, привезенном полком с турецкой войны еще в 1878 г. В нем было тепло и уютно.

14-го августа был последний день маневров, мы ждали в этот день нашего производства в офицеры. Погода в это время уже совсем установилась. Последний бой был близ села Высоцкого в 18-ти верстах от Красного в присутствии государя.

Около 11-ти часов государь повелел дать отбой. Тотчас два трубача-красавца из конвоя на белых лошадях выскакали вперед и проиграли отбой. Тотчас эти звуки были подхвачены трубачами, горнистами и барабанщиками и понеслись по всем направлениям. Нам, коим предстояло быть произведенными в офицеры, приказано было идти в село Высоцкое. Мы забыли всякую усталость и почти бегом кинулись к назначенному месту. К счастью, Преображенский полк был недалеко от этого места, я быстро добежал.

Часа полтора прошло, пока все камер-пажи и юнкера военных училищ собрались к Высоцкому, некоторым пришлось идти очень далеко. Пока мы ожидали сбора всех, ко мне подошел князь Георгий Максимилианович, поздравил меня заранее и сказал, что у него лежат в кармане две депеши, которые он пошлет в минуту производства моей матери и моей сестре. Меня это до слез тронуло и взволновало. В эту минуту подъехала великая княгиня Александра Иосифовна с великой княгиней Екатериной Михайловной и, подозвав меня, сказала мне, что нарочно только для меня приехала в Красное Село, чтобы поздравить меня офицером. При этом она прибавила, что у нее для меня приготовлен образок, которым она меня благословит, когда позовет меня к себе, и который я должен буду всегда носить. Прощаясь со мной, она просила передать привет моей сестре. Я не знал, как благодарить ее и, когда она мне подала руку, то я, вопреки этикету, взял ее руку двумя руками и поцеловал ее.

В эту минуту раздалась команда «смирно», я побежал на свое место, показался государь с императрицей.

Подъехав к нам, государь поздравил нас офицерами, высказав надежду, что мы, по примеру своих прежних сотоварищей, послужим честно отечеству.

«Ура», восторженное, громкое, счастливое, вырвалось из наших грудей. Это была потрясающая минута, императрица вызвала своих камер-пажей и вручила им каждому по номеру высочайшего приказа, государь дал лично такой же приказ фельдфебелю Багговуту.

Нам, остальным, приказы были розданы военным министром.

Счастливые, радостные поехали мы в Красное Село; Патон, Давыдов, Вельяминов и я сели в бричку, заранее приготовленную.

В Красном Селе поспели как раз к поезду. Моя мать ждала меня в Петербурге на квартире, она ужасно обрадовалась, увидев меня.

Вся офицерская форма была разложена у меня на диване, я быстро скинул все пажеское и оделся в офицерскую форму. Странно было, как-то не верилось, что я офицер. Это была удивительно приятная минута. Мы пошли с матерью в Казанский собор, помолились у чудотворной иконы, затем проехали к Грессеру, который нам дал свою коляску, и мы отправились на кладбище на дорогую могилу отца, отслужили панихиду и оттуда на поезде на дачу в Лигово.

Дома я нашел массу подарков, между ними дамасскую шашку от баронов К. К., Е. К. Фелейзен при очень милом письме Гурли Логиновны Фелейзен.

На другой день надо было явиться в корпус, представиться директору и откланяться ему. Директор Дитерихс нас встретил очень любезно, пригласил нас пройти в церковь, где мы выслушали молебен. Очень торжественно было это молебствие, много мы все передумали за ним, и я думаю, что среди нас не было никого, кто бы не обратился к господу с чувством задушевной благодарности за все проведенные дни и годы в стенах корпуса, о которых я, по крайней мере, сохранял в душе своей самые дорогие воспоминания. Ведь мы никто не могли сказать тогда, как сложится наша дальнейшая самостоятельная жизнь. Но мы не могли не чувствовать, что обязаны корпусу многим, что если в нас и были у каждого свои недостатки, то этому виной был не корпус, который старался выработать из нас честных, безукоризненных слуг царя и отечества, приучить к добру, правде и любви к ближнему, внедряя в нас заветы Мальтийских рыцарей:

1. Ты будешь верить всему тому, чему учит церковь.

2. Ты будешь охранять церковь.

3. Ты будешь относиться с уважением к слабому и сделаешься его защитником.

4. Ты будешь любить страну, в которой родился.

5. Ты не отступишь перед врагом.

6. Ты не будешь лгать и останешься верным данному слову.

7. Ты будешь щедр и будешь всех благотворить.

8. Ты везде и повсюду будешь поборником справедливости и добра против несправедливости и зла.

В день празднования столетия со дня основания Пажеского корпуса как такового государем был утвержден особый знак[156] для всех окончивших Пажеский корпус. Знак этот представлял собой Мальтийский крест с соответствующими датами и должен был напоминать бывшим пажам заветы рыцарей этого ордена.

Я забыл в свое время, при описании корпуса, упомянуть о римско-католической мальтийской церкви Иоанна Иерусалимского, сооруженной при Пажеском корпусе по повелению императора Павла I во время бытности его Великим Магистром ордена. С тех пор и установилась связь между пажами и рыцарями этого ордена. Церковь эта находилась во дворе корпуса, в ней покоился прах герцога Лейхтенбергского в особой часовне, пристроенной в 1852 г. его женой великой княгиней Марией Николаевной. В храме хранились богатые ризы, принадлежавшие мальтийскому ордену, риза, вышитая императрицей Бразильской – сестрой герцога Лейхтенбергского. После смерти последнего были перенесены в церковь все церковные принадлежности из домашней церкви герцога и среди них пальмовая ветка, которую в вербное воскресенье на острове Мадейра держал во время служения герцог.