Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

• Название: В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)
• Автор: Александр Русов
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00628-1

В книгу вошли лирико-драматическая повесть «Записки больного» и два трагикомических романа из цикла «Куда не взлететь жаворонку». Все три новых повествования продолжают тему первой, ранее опубликованной части цикла «Иллюзии» и, являясь самостоятельными, дают в то же время начало следующей книге цикла. Публикуемые произведения сосредоточены на проблемах и судьбах интеллигенции, истоках причин нынешнего ее положения в обществе, на роли интеллектуального начала в современном мире.

---

Под нашими окнами целый день толпы любопытных детишек. Они просто прелестны! Такие чудесные, беззубые мордашки. Все они страшно важные. Одна крошка позволяет называть себя только Иваном Тимофеевичем. Мы сегодня страшно проспали, и я боюсь опоздать на почту. Господин меня понимает? У меня сегодня чудесное, игривое настроение, жаль, что ты там… Я стала шалунья, вот увидишь…

Как твои химия с физикой? Будут пятерки, правда?

Я хочу гордиться тобой, my heart.

Целую, целую, целую…

И н д и р ч и к

Мои письма бросай в печку, чтобы их не стащили и не прочли.

Московская область, Шатурский район

Действительно, трогательные письма. И в то же время не без воспитательной направленности. Что, разве Индира была старше тебя?

На восемь месяцев.

Понятно. Она хотела воспитать достойного мужа. Ну и как, оправдал ты ее надежды? Получил пятерки по химии и физике?

Получил.

А как с английским? Видно, английские слова, встречающиеся в письме, как-то связаны с экзаменом по этому предмету?

С английским тоже все было в порядке.

Что ж, руль ваших отношений находился действительно в надежных руках…

14.6.58

Дорогой мой!

Страшно волнуюсь за твои экзамены. Очень прошу тебя заниматься как можно больше. Теперь это особенно важно, чтобы легче было перед экзаменами в институт.

А я совсем бездельница. Целыми днями гуляю. Кругом восхитительные леса, и так хочется больше быть среди этой девственной природы. Я невыносимо устала от города, от шума и вообще сама не знаю от чего. Прежде у меня никогда не было такого страстного желания побыть в тишине.

Хочется отдохнуть, отдохнуть… В последнее время я стала такая издерганная и слабая. Это, верно, и ты заметил. Как-то не чувствую в себе сил. За десять дней, разумеется, я не отдохну, как хочется, но все равно довольна.

Милый Тиль! Какие здесь удивительные, прелестные вечера. Небо просто сказочное. Я, кажется, уж писала тебе об этом. В Москве мы совсем не чувствуем природы. А я ведь мечтательница и неисправимая фантазерка.

Правда, Телелюечка?

Целую

Твой маленький  И н д и р ч и к Московская область, Шатурский район

А твоя Индира довольно самокритична, ты не находишь?

Она всегда была требовательна к себе.

Стало быть, пока вы там вкалывали, в поте лица готовились и сдавали экзамены на аттестат зрелости, она, так сказать, интересовалась процессом в целом и, в меру сил, вдохновляла тебя на подвиги? Понятно. Дитя природы… И Шатурский район она покинула только затем, чтобы поспеть к выпускному вечеру?

Да. Потом опять уехала.

Куда?

На юг.

Ты ничего не путаешь?

Да нет же, вот письмо.

19.7.58

Моя курортная жизнь, Телелюечка, кажется, будет происходить в Адлере. Мои впечатления от этого городишка очень серенькие. Я ожидала совсем другого. Центр страшно замусорен, но на нашей улице много зелени и довольно тихо. Народу здесь масса, но за все это время я не встретила хоть сколько-нибудь симпатичного лица. Возможно, из-за этого такая грязь: каждый бросает мусор себе под ноги. Меня эти господа особенно выводят из себя в ресторане за обедом: просто противно смотреть.

Умоляю, милый, писать мне чаще. Жду писем со всякими подробностями — прежде всего относительно твоих занятий и вообще тебя.

Адлер

Расскажи про выпускной вечер.

Я уже смутно помню, что мы делали в школе, но ближе к утру отправились гулять.

Скажи, Индира участвовала в церемонии «последнего звонка»?

Да, нас провожали первоклашки, дарили нам маленькие колокольчики на память, а мы им — цветы.

Ну это ты сочиняешь, приятель. Такой обычай: получил распространение позже — наверно, когда кончала школу Пигалица.

Не знаю, как в других школах, но в нашей такой обычай был. Как сейчас помню лицо той девочки с курчавыми волосами, тянувшейся изо всех сил, чтобы повесить красную ленточку с колокольчиком на мою склоненную шею. Она была ужасно серьезная, и от напряжения у нее оттопыривался мизинчик. Она так походила на маленькую Индиру! А тот мальчик с расчесанными на косой пробор волосами, что вешал колокольчик на шею Индиры, напомнил мне самого себя…

Поехали дальше. Занятия в школе кончились. Последний звонок. Пора начинать налаживать новую жизнь, натянуть поводья, взмахнуть кнутом, крикнуть: Н-ноо! Время, вперед!

Кажется, наши часы отстали.

Отстали или убежали вперед?

Что-то стрелок не видно, темно.

Вот нас и мотает в деформированном пространстве…

Сегодня какое число?

Двадцать девятое мая.

Значит, завтра вместе с Дядей Аскетом в преддверии экзаменов на аттестат зрелости ты должен отправиться в двухдневный поход по маршруту Тучково — Звенигород?

Вы встретились на вокзале. Дядя Аскет предстал перед тобой в видавшей виды линялой ковбойке и в белых брюках времен сладостной довоенной курортно-черноморской жизни. Ростом значительно ниже тебя, он был к тому же замечательно худ, что в полной мере выявилось лишь по прибытии на станцию Тучково и даже несколько позже, когда, вынужденные раздеться, вы вброд форсировали стремительную, хотя и мелкую в том месте, Москву-реку. За спиной у дяди болтался рюкзак. Вещей в нем было немного, но любой груз, казалось, заведомо превышал вес носильщика.

В соответствии с исповедуемой им философией, уходящей корнями в ранний эллинизм, Дядя Аскет одевался порой вызывающе плохо, хотя никакого вызова обществу в тех старых белых брюках, заправленных в не менее старые черные носки, заметь, быть не могло. В тот жаркий майский день Дядя Аскет отдал им предпочтение лишь по вполне рациональной причине: светлая материя меньше поглощает солнечное тепло, нежели темная. Вообще твоего дядю до такой степени не заботили условности большого света, что в одну из его самостоятельных туристических вылазок на дачу к знакомым местные мальчишки приняли его за диверсанта и наверняка задержали бы, сдав  к у д а  н у ж н о, вроде как вы с Бубнилой — того шпиона, если бы не вовремя подоспевшее вмешательство солидных, уважаемых людей, для которых подозреваемый оказался дорогим и почетным гостем.

Он уже тогда мало ел, не ездил на такси и вообще старался обходиться минимальным, хотя у него, как ни у кого, может, другого, была возможность жить иначе. Богатство Дяди Аскета — а был он действительно богат — увеличивалось непрерывно без каких-либо целенаправленных усилий с его стороны за счет непрерывного увеличения разницы между постоянными доходами рядового инженера и все сокращающимися, в силу мировоззренческих принципов, жизненными потребностями. Убежденный холостяк, он надежно, выгодно и с большой пользой для государства хранил деньги, которые ему просто не на что было тратить, в сберегательной кассе. Своим личным примером Дядя Аскет воспитывал у окружающих высокое уважение к жизненной энергии, переведенной в овеществленный общественно-полезный труд. Примерно такой в свете минувших лет видится философия Дяди Аскета. От всех видов роскоши, от всего необязательного он отказался сознательно, с истинным мужеством и, что называется, без противоборства, как Лев Толстой отказался в свое время от мяса, Рэй Брэдбери — от автомобиля, Уильям Сароян от литературных премий… Или кто там еще имел смелость, гордость и мужество от них отказаться?

— Ну что? Давай вперед! — сурово сказал Дядя Аскет вместо приветствия, едва ты приблизился, и, не дожидаясь ответа, сиганул по платформе с такой скоростью, что ты с трудом поспевал, опасаясь потерять в толпе его уже успевшую загореть по весне сверкающую тонзуру, обрамленную венчиком давно не стриженных, легких, как пух, и потому трепещущих на ветру волос.

Ты нагнал его у второго или третьего вагона от головы поезда. Вы вскочили в тамбур. Дядя Аскет дернул вбок скобу двери, но та не поддалась. Ты стал помогать, но дергали вы вразнобой, и дверь все не трогалась с места, будто припаянная намертво. Наконец вы попали в лад, половинка двери стремительно покатилась вправо, и вас понесло вместе с ней.

— Хлюпики, понимаешь, — недовольно проворчал дядюшка, потирая ушибленное место и встряхивая рюкзак за спиной, чтобы поправить лямки.