Матильде Асенси - Последний Катон

• Название: Последний Катон
• Автор: Матильде Асенси
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-040289-2, 978-5-9713-6048-3, 978-5-9762-3496-3

Спортивный самолет разбился.

Погибли и пилот, и пассажир — состоятельный африканец Абу-Рух Ясус. Но почему несчастным случаем заинтересовался Ватикан?

Почему к расследованию катастрофы подключают лучшего ватиканского палеографа Оттавию Салину — да еще и выделяют ей в помощь самого надежного из тайных агентов Ватикана и известного историка из Александрии?

Возможно, дело в таинственных знаках, обнаруженных на теле погибшего?

Или виной всему — старинная серебряная шкатулка с таинственными кусочками дерева, найденная в его вещах?

Оттавия и ее помощники начинают расследование и постепенно понимают — возможно, им предстоит раскрыть одну из величайших загадок христианства!..

---

Вокруг выложенного на полу залы мраморного круга на уровне с ним находилось двенадцать странных полукруглых удлинённых отверстий. Если бы мы не имели дело с христианской сектой ставрофилахов, я готова была бы поклясться, что это зловещие ботросы, жертвенные ямы, в которые лились возлияния в честь умерших и где обезглавливали приносимые подземным богам жертвы. Они были не очень большими и скорее походили на норы мелких тварей, равномерно и аккуратно расположенные по кругу, а над их сводом находились странные рельефы, которым я в первый момент не придала особого значения. Между ними горели закреплённые в железных кольцах факелы.

Великолепные львы, поддерживавшие гигантский саркофаг, были высечены из белого мрамора. По мере того как я подходила к гробнице, моё изумление нарастало, так как на её боковых сторонах красовались прекрасные горельефы с невероятными сценами, а все украшения и инкрустации на ней были из чистого золота, включая два кольца толщиной с мой кулак, которые, по меньшей мере теоретически, должны были служить для переноски этой громадины. Из этого драгоценного металла были также когти львов, их глаза и зубы, карнизы на крышке и орнамент в форме лавровых листьев, обрамлявший резьбу по порфиру. Вне всякого сомнения, этот саркофаг был достоен короля, и когда я подошла поближе (крышка или плита оказалась выше уровня моей головы), рассмотрев изображённую на одной из стенок сцену, я убедилась в своих предположениях: рельеф был разделён на две части, в нижней из них виднелась толпа, в мольбе вздымающая руки к выделенной центральной фигуре в византийских императорских одеждах. Эта фигура раздавала пригоршни монет и находилась в окружении важных придворных и высокопоставленных сановников.

Я обошла саркофаг кругом, чтобы оказаться в его ногах, и увидела рельефный медальон с той же фигурой императора на коне, в сопровождении двух намного меньших фигур, несущих короны, пальмы и щиты. Всё ещё не веря своим глазам, заметила, что вокруг головы этого императора был нимб святого и что на щитах была вырезана монограмма Константина. Не в силах поверить в появившуюся у меня в голове абсурдную идею, я продолжила обход и очутилась перед другим боковым рельефом. Высеченная на нём картина изображала восседающего на троне Христа Пантократора, перед которым этот монарх склонялся в проскинесисе, то есть в традиционной для поклонения византийским императорам позе, когда проситель становится на колени и касается лбом пола, вытягивая руки в жесте мольбы. Вокруг головы фигуры снова был нимб, и черты лица были такие же, как в двух предыдущих сценах, так что было ясно, что речь идёт об одном и том же императоре и что именно его останки находятся в этой каменной гробнице.

— Чёрт возьми, невероятно! — послышался в этот момент у меня за спиной голос Фарага, потом он присвистнул. — Оттавия, спорим, ты не знаешь, кто этот старый крылатый Геркулес с сердитым лицом?

— О чём ты, Фараг? — недовольно ответила я, поворачиваясь к нему. Над отверстием одного из ботросов старательно раздувал щёки и дул упомянутый Фарагом Геркулес, державший в руках молодую девушку.

— Это Борей! Не узнаёшь? Воплощение холодного северного ветра. Смотри, как он дует в раковину, а волосы ему покрывает снег.

— Почему ты так в этом уверен? — упрекнула я его, подходя поближе, но получила ответ, прочтя находящуюся под фигурой надпись: «Βορεας». — Ладно, не отвечай, уже знаю.

— А там, напротив, Нот, сто процентов, — сказал Фараг, торопясь туда, чтобы проверить свою догадку. — Точно, Нот, тёплый южный ветер, приносящий дожди.

— То есть над каждым из этих двенадцати полукруглых отверстий расположен ветер, — подытожил Кремень, не двигаясь с места.

Да, это были двенадцать сыновей наводящего ужас Эола, почитавшиеся в древности как боги, ибо они являли собой всё могущество сил природы. Для греков, да и не только для них, ветры были божествами, от которых зависела жизненно важная смена времён года, которые собирали облака и вызывали бури, волновали моря и приносили дожди, и, кроме того, именно от них зависело, нагреют солнечные лучи землю или сожгут её. Но вдобавок, как если бы всего этого было недостаточно, они осознавали, что человек умирает, если ветер не проникает в его тело посредством дыхания, так что от этих богов полностью зависела жизнь.

Следуя по часовой стрелке, здесь были старый Борей во всей своей грубой мощи, как его и описал Фараг; затем шёл Геллеспонтий, символизируемый бурей; потом Апелиот — полная фруктами и зерном земля; благотворный Эвр, «добрый ветер» с востока, «легкотекущий» Эвр, изображённый в виде зрелого мужчины с зарождающейся лысиной; Эвронот; Нот, южный ветер, представленный в виде юноши, с крыльев которого стекала роса; Либанот; Липс — безбородый юнец с раздутыми щеками, несущий «афластон»[50]; юный Зефир, западный ветер, который вместе со своей возлюбленной нимфой Хлоридой рассыпал цветы на свой чёрный ботрос; Аргест, запечатлённый в виде звезды; Фраский, увенчанный облаками; и, наконец, ужасный Апарктий с бородатым лицом и хмурым лбом. Между двумя последними из них находился вход в пещеру, через который мы вошли.

Фигуры четырёх важнейших ветров: Борея, Эвра, Нота и Зефира, были более крупными и законченными; остальные были меньше и не так хорошо проработанными. По красоте эти изображения византийского типа можно было сравнить с напольными рельефами, запечатляющими гордыню в Великой клоаке. Их, несомненно, выполнил один и тот же художник, и очень жаль, что его имя не сохранилось в истории, так как его работы были на высоте лучших произведений скульптуры. Возможно даже, хотя нужно всё проанализировать, что он работал только на братство, что придало бы его творениям исключительную дополнительную ценность.

— А что с саркофагом? — вдруг спросил Глаузер-Рёйст, отрываясь от ветров.

— Правда, впечатляет? — проговорила я, подходя ближе. — Размеры колоссальные. Обратите внимание, капитан, что надгробная доска на уровне вашей головы.

— Но кто в нём похоронен?

— Не уверена. Мне нужно осмотреть горельеф верхней крышки.

Фараг тоже подошёл к порфировой громадине, с любопытством оглядывая её. Я направилась к изголовью, чтобы посмотреть последний из боковых рельефов прежде, чем дерзнуть сформулировать сумасшедшую гипотезу, крутившуюся у меня в голове. Но все мои сомнения развеялись при виде классического профиля, тонко прорезанного на лавратоне пурпурного камня: в окружении лаврового венка здесь виднелось то же лицо с выпуклыми глазами и бычьей шеей, которое изображено на солидусе, кусочке золота, известном среди историков как «средневековый доллар», могущественной монете, созданной в IV веке императором Константином Великим.

— Это невозможно! — закричал Фараг так, что я подпрыгнула. — Оттавия, ты не поверишь, тут такое написано!

Я безуспешно поискала Фарага глазами, пытаясь определить, откуда идёт его голос, но это не удалось мне до тех пор, пока его второй возглас, раздавшийся прямо надо мной, не заставил меня поднять голову. Там, наверху, на четвереньках на надгробии, широко открыв глаза, с остолбеневшим видом стоял профессор Босвелл собственной персоной.

— Оттавия, клянусь, ты не поверишь! — не унимался он. — Клянусь, ты не поверишь, Оттавия, но это правда!

— Профессор, хватит нести чепуху! — загремел справа от меня голос капитана. — Будьте добры объясниться!

Но Фараг не обратил на него никакого внимания и продолжал смотреть на меня с безумным видом.

— Басилея, клянусь, это невероятно! Знаешь, что тут написано? Знаешь что?

Услышав, что он снова называет меня Басилеей, сердце моё заколотилось.

— Если ты не скажешь, — осторожно начала я, сглатывая слюну, — вряд ли я смогу догадаться, хотя некоторые подозрения у меня есть.

— Нет, нет, ты даже не догадываешься! Это невозможно! Даже за миллион лет тебе не отгадать имени того, кто лежит здесь внутри!

— На что спорим? — шутливо спросила я.

— На что хочешь! — с уверенностью воскликнул он. — Но не очень поднимай ставки, потому что ты всё равно проиграешь!

— Император Константин Великий, — заявила я, — сын императрицы Елены, нашедшей Святой Крест.

На его лице изобразилось ещё большее недоумение. На несколько мгновений он онемел, а потом пробормотал:

— Как ты догадалась?

— По вырезанным на порфире сценам. На одной из них изображено лицо императора.

— Хорошо хоть мы ни на что не поспорили!

По словам Фарага, на надгробии, кроме христограммы императора, была простая надпись, гласившая «Константинов энести», то есть «здесь Константин». Это было величайшим историческим открытием, важнейшей за последние века находкой. На каком-то этапе, между 1000-м и 1400 годом, гробница Константина навсегда затерялась в пыли сандалий крестоносцев, персов и арабов. Но мы сейчас находились у саркофага первого христианского императора, основателя Константинополя, и это ещё раз доказывало, что ставрофилахи всегда были готовы спасти всё, что имело отношение к Честному Кресту. Как только мы разрешим проклятую аллегорию Чистилища и я покончу со своей многолетней работой в тайном архиве, как я это планирую, я закроюсь от всех в ирландской общине в Конноте и подготовлю ряд статей о Животворящем Кресте, ставрофилахах, Данте Алигьери, святой Елене и Константине Великом и сообщу всему миру о местонахождении важнейших останков императора. У меня не было ни малейшего сомнения по поводу того, что я получу все известные академические награды, и это очень поможет мне залечить моё тщеславие, уязвлённое уходом из могущественного Ватикана.