Борис Фрадкин - Дорога к звездам

• Название: Дорога к звездам
• Автор: Борис Фрадкин
• Издательство: Пермское книжное издательство
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1958

Роман  представляет собой сплав производственно-технической и фантастической литературы, рассказывает о жизни изобретателя-самоучки, который к финалу книги всё-таки создает сплав для строительства космических кораблей. Удивительная история жизни юноши Яши, начиная с детства до абсолютной зрелости. Его любовь, его целеустремлённость, идеи, потери, терзания, труд и упорство. В книге много интересных героев, нутро которых автор описал от и до. Роман добрый, захватывающий, впечатляющий, сюжет развивается очень увлекательно, в нём каждый найдёт для себя что-то интересное. Обо всём этом и не только, в книге «Дорога к звездам».

---

Надвигалась ночь. Синева неба становилась все темнее. Нагретый за день воздух оставался неподвижным.

15

К удивлению Яши, Любы дома не оказалось.

— Ничего себе, — рассердилась Анна Матвеевна, — увел жену в таком состоянии и где-то бросил.

— Да что ты, мама, как я мог ее бросить? Я попросил ее подождать, а она взяла и ушла. Наверно, она у Антонины Петровны, это же рядом с оптическим институтом.

— Так чего же ты стоишь? Беги к Антонине Петровне.

У Антонины Петровны Любы тоже не было. Перепуганный Яков рассказал, что случилось, и Антонина Петровна сразу засобиралась.

— Куда вы? — спросил Яков.

— Не знаешь куда? — вспылила теща. — Туда, где детей рожают.

— А… зачем?

— Ох, какой он бестолковый! — Любина мама невольно рассмеялась. — Да где же еще теперь может быть Люба? Проворонил жену… тетеря.

Яша едва поспевал за Антониной Петровной. Они обошли три родильных дома и только в четвертом, у парка, почти на другом конце города, дежурная нашла в книге регистрации фамилию Якимовой.

Вызвали дежурного врача. Вышла женщина в белом халате и белом колпаке. Не вынимая рук из карманов, она сказала:

— Бить вас мало, товарищи, за такое отношение к роженице. На улице ее посторонние люди подобрали. В коридоре родила, до стола не успели донести.

Яков сначала похолодел, потом его обдало жаром.

— Боже мой! — перепугалась Антонина Петровна. — Что же с ней сейчас?

— Сейчас спит. — Врач уже с участием посмотрела на изменившегося в лице Якова. — Ребенок хороший, четыре кило сто, девочка.

— Слышишь, папаша, — подтолкнула Антонина Петровна Якова, — дочка у тебя. Поздравляю!

— Правда? — обрадовался Яков. — А нельзя пройти к Любе, а?

— Еще чего, — засмеялась врач. — Идите домой. Если передать что-нибудь захотите, так завтра с трех часов дня. Идите, все будет хорошо.

На улице Яков оглянулся на двухэтажное здание родильного дома. Там осталась Люба… с дочкой. Непонятно, абсолютно ничего непонятно. Вдруг у него дочь!

— Что же ты остановился! — спросила теща.

— Да как же без Любы?

— Думаешь, тебе сейчас же отдадут твою Любу? Бестолковый. Жди теперь. Папаша… А я-то, значит, в бабушки перевожусь. Вот дела какие! Жаль, Дмитрий не дожил… Имя-то дочери не придумали?

— Да нет… — Яков потупился. — Мы думали… то есть ждали… сына. Но это тоже замечательно, — поспешил заверить он.

— Верю, верю, — улыбнулась Антонина Петровна.

Ночью Яков ворочался с боку на бок. Рядом с ним оказалась необычная пустота. Но утром он проснулся с чувством распиравшей его гордости: у него дочь! Он показался себе намного старше, мужественнее, выше ростом и шире в плечах. Однако в цехе, принимая поздравления, он краснел совсем по-мальчишески и в ответ бормотал что-то вовсе невразумительное.

А придя немного в себя, Яков с тоской вспомнил о вчерашнем разговоре у Турбовича. Вечером он сделал попытку читать Гайзенберга. Но сознание, что в доме нет Любы, мешало сосредоточиться. Днем Анна Матвеевна и Антонина Петровна отнесли Любе плитку шоколада и молока. Яше они принесли записку, начертанную неверной, ослабевшей рукой Любы: «У нас дочь. Я готова с ума сойти от радости. Как твои успехи с расчетами кристалла? Что сказал Пащенко? Обязательно напиши. Выйду через семь дней».

Яша отложил Гайзенберга и отправился на улицу. Ноги сами принесли его к двухэтажному корпусу у парка. Он постоял, глядя в окна. За которым из них Люба с дочкой? Может быть, она видит его, Якова?

Яша присел на крыльцо корпуса. Нет, он никак не мог без Любы. Будто с нею ушла половина сердца. В соседнем доме работал дежурный магазин. Не зная зачем, Яков вошел в него, постоял у прилавка. Кроме папирос, на продуктовые карточки ничего не выдавали. Он взял папиросы и купил коробку спичек.

Вернувшись на крыльцо корпуса, он, никогда не бравший в рот папиросы, закурил. Процесс курения отвлек его, успокоил. Здесь, на крыльце, Яков чувствовал себя рядом с Любой.

Неожиданно на него нахлынули воспоминания: поездка на мотоцикле, лыжные прогулки и поляна у реки… Первый поцелуй, горячие руки Любы… Ночные свидания у подъезда… Люба всегда была с ним рядом. А как они осваивали спектральный анализ! А как летали в Москву с Дмитрием Васильевичем. Теперь Люба долго не сможет летать… Это он виноват в том, что она поступилась своей мечтой…

Подошел еще мужчина, начал жестикулировать, глядя в окно верхнего этажа. Яков вскочил, встал с ним рядом. Сквозь стекло окна смотрело лицо незнакомой женщины. Любы рядом с ней, вопреки ожиданиям, Яков не увидел.

— У вас в какой палате? — спросил мужчина.

— В восьмой.

— Это по другую сторону.

— А, спасибо.

Яков обошел дом, но остальные окна оказались плотно закрытыми шторами.

Вернувшись домой, он заставил себя читать Гайзенберга. Для этого ему потребовалось очень много усилий. Перед глазами стояла Люба. И все-таки он заставил себя. Гайзенберг подтверждал Турбовича. Волновая функция признавалась только как отвлеченное математическое понятие, за которым не кроется никакой физической сущности. Перед Яковом захлопывалась дверь в мир атома, его расчеты лопались, как мыльный пузырь.

Он вспомнил спор между Турбовичем и Каргановым, свидетелем которого был однажды. Тогда речь тоже шла о волновой функции. Карганов… Отчего бы ему не посвятить в свою работу Карганова?

На другой день он отправился к профессору металлографии. У Герасима Прокопьевича только что закончились практические занятия со студентами. Он мыл под краном неуклюжие волосатые руки.

— У тебя взволнованное лицо, — сказал он, глядя на Якова. — Что произошло?

— Хочу посоветоваться с вами.

— Давай, давай.

Они сели рядом за стол. Яков положил перед Каргановым тетради с расчетами.

— У-у-у? — испугался профессор металлографии. — Да ты меня убить хочешь? Будь добр, брось мне очки. Они с твоей стороны, где-то в бумагах.

Неторопливо нацепив очки и тяжело дыша, Карганов принялся за чтение.

— Ага, вот о чем ты толковал в прошлый раз, — вспомнил Герасим Прокопьевич. — Молодец! Да ведь мне этого зараз не одолеть. Оставишь? А через недельку мы с тобой потолкуем. Значит, отважился? Люблю смелых людей. У таких все получается.

Выйдя от Карганова, Яков постоял в раздумье и решительно направился в спектральную лабораторию к Турбовичу. Почему? Может быть, его ободрили слова Карганова? Или он просто не хотел мириться с невозможностью выполнения своей работы? Ему необходимо было еще раз услышать от Евгения Борисовича это «невозможно», чтобы как следует поразмыслить.

Турбович встретил его пристальным, но дружелюбным взглядом.

— Беспокойная душа, — сказал он. — У тебя на лице написано, о чем-ты хочешь говорить со мной.

— О волновых свойствах атомных частиц.

— О волновой функции, — поправил Турбович, — а не о волновых свойствах. Это два понятия совершенно несовместимые. Ты прочел Гайзенберга?

— Да.

— Ты невнимательно читал его, если смешиваешь одно с другим.

— Во всяком случае, — возразил Яков, — я убежден, что за каждой математической формулой кроется физическая сущность.

— Увы, — сказал Евгений Борисович, — мы слишком привыкли к реальному осязаемому миру. Однако мир бесконечно малого несет с собой много неожиданностей. Вспомни: ученые считали массу тела вечным и неизменяемым его свойством. Но гений Эйнштейна убедил нас, что масса — понятие относительное, она может меняться в зависимости от скорости движения тела. Э? А время, а пространство, а траектория движения? Все это также относительное, зависящее от системы отсчета. Я вижу, ты хмуришься и смотришь на меня с открытой неприязнью. И все же не могу не быть с тобой откровенным: твой сплав остается игрой досужего воображения. Напрасно ты себя мучаешь. Займись чем-нибудь другим. Оставь в покое квантовую механику. У тебя замечательные способности. Ты станешь крупным инженером, большим ученым, но только не в квантовой механике. Кто-то успел заразить тебя метафизической верой в абсолютную непогрешимость законов. Мне очень жаль расставаться с тобой, Яков, и все же я был бы искренне рад, если бы ты предпочел моей лаборатории конструкторское бюро.

Турбович перебрасывал из одного уголка рта в другой погасшую трубку, и чертик, вырезанный на ней, показывал Якову нос. Лицо Евгения Борисовича порозовело от волнения. Он встал из кресла и прошелся по комнате. Когда он остановился перед Яковом, тот увидел в его глазах настоящую человеческую любовь. Да, да, он любил Якова, в том не могло быть сомнений. И в Якове шевельнулось ответное теплое чувство.

— Очень благодарен вам за участие в моей судьбе, — сказал он, — но вот хочу набраться смелости и сказать вам, что вы тоже кое в чем заблуждаетесь, Евгений Борисович.