Петр Краснов - Атаман Платов (сборник)

• Название: Атаман Платов (сборник)
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9533-2547-9

Два исторических романа, включенные в данную книгу, связаны незримой нитью времен.

Атаман Платов, в молодости возглавивший легендарный поход в Индию, прерванный из-за смерти императора Павла I, вошел в историю как герой Отечественной войны 1812 года. Имя атамана, храбрость, воинское умение и везение приводили в ужас противников.

Герой романа Василия Николаевича Биркина – ветеран Русско-японской войны – не ищет спокойной жизни, а записывается добровольцем во 2-й кавказский саперный полк и едет служить в бурлящий страстями Тифлис, где набирает ход кровавый маховик революции.

---

Во Владикавказе я хотел сделать остановку, чтобы посмотреть этот город, а главное – знаменитый Казбек. Во Владикавказе же служил в пулеметной роте и мой давнишний друг и приятель по реальному училищу. У меня было сильное желание навестить его, и мы списались о дне приезда. Мой приятель встретил меня на вокзале и отвез в гостиницу, а не к себе на квартиру.

– Почему? – удивился я.

– Так, – был уклончивый ответ. – Я снимаю маленькую комнату у капельмейстера 81 полка, тебе там не понравится, да и тесно.

– Но в гостинице дорого, а я думал пожить у тебя с недельку.

– Ничего, в гостинице тоже хорошо, я ведь здесь временно и недавно. Меня из 82 полка назначили во вновь сформированную пулеметную роту, – говорил мой приятель.

– Работы много и работа интересная. Люди, как на подбор, молодцы. Забрался как-то к нам в казарму агитатор, а они его арестовали. Революционеры думали было устроить здесь вместе с горцами дебош и интересовались настроением пулеметной команды. Все подсылали узнать, как и что… Ну, после ареста двух разведчиков и притихли. Пулеметы не кишка для поливания улицы. Боятся нашу роту страшно. Да как и не бояться! Восемь пулеметов! снесем в минуту любую толпу. Офицеры молодцы…

– Вот только одно неприятно и тяжело, – продолжал приятель с легким вздохом, – почти все дни приходится нам сидеть в казармах, а когда тревожное время, то и ночи проводим там.

Особенно беспокойно было после бунта в Самурском полку. Слыхал об этом?! Там солдаты убили несколько офицеров и ранили самого командира полка… Все агитаторы проклятые! Они переодевались в солдатскую форму, приходили в казармы и развращали солдат, сбивая их с толку своими речами до того, что те теряли самообладание.

Следствие выяснило полностью, что бунт у Самурцев был подготовлен агитаторами. Нам потому сейчас же было отдано секретное приказание: не выходить из казарм. Опасались, как бы и наши Апшеронцы не устроили дебош. Тут ведь этих агитаторов хоть отбавляй. Каждый кинтошка агитатор! Весь Кавказ – это настоящее осиное гнездо! Не доглядишь, – и живо насмерть ужалят кинжалом.

Ты только подумай, – даже к нам, к пулеметчикам, забрались. Н-ну, можешь представить себе?! В пулеметную роту, в которую из всей дивизии набраны самые лучшие, отборные люди, – и тех пришли с толку сбивать. Наши пулеметчики их немножко погладили сперва, – мой друг сделал выразительный жест, – а потом прямо в жандармское управление.

Начальство сильно взволновано всеми этими революциями и приказало офицерам быть в казармах и днем и ночью. Вот мы и держим очередь: в роте постоянно два офицера налицо. Прямо как в кадетском корпусе!

А всему виной – газетные писания. Ведь это благодаря им наши унтера потеряли силу. Как можно было позволить писать так открыто, что будто наши унтера забивали солдат, мучили их, а офицеры-де ничего не делали… Ближе к солдату! – вопили газетчики, – а то офицеры были далеко от солдат, и мы-де оттого проиграли войну… Наш солдат был будто забит и неразвит…

Солдаты и окрысились против унтеров, стали пугать их, что укажут революционерам, чтобы те убили наиболее ретивых, или дома-де, в деревне, расправятся. Унтера после этого притихли, а солдатня еще больше распустилась. До такой степени, что пришлось вот особые пулеметные роты создавать и держать их отдельно от полков.

Мы, офицеры, все уже получили смертные приговоры, да только не боимся. Мы всюду громко говорим, что за каждого убитого офицера наколотим гору кинтошек… Вот они и не решаются нас трогать.

Все, что рассказывал приятель, меня уже не удивляло. Я сам достаточно видел, главным образом в Сибири. Мне было лишь непонятно и жалко, что общество само, своими руками, как бы умышленно старалось развалить армию, оплот порядка и права.

Не зная совершенно офицерской работы, общество вздумало учить нас… И добились того, что дискредитировали своими критическими и неосновательными рассуждениями офицеров, а еще больше наших помощников, фельдфебелей и унтеров. Тем ничего и не осталось другого, как покинуть сторону офицерства и перейти на сторону солдат.

Были сбиты с толку даже и многие офицеры, вообразившие, что вся суть только в них самих. Эти офицеры тоже стали смотреть с пренебрежением на унтера и безжалостно уничтожали их права и обычаем наросшие традиции. А вместе с тем уничтожалась и та стальная прослойка, что была между народом и барами, охраняя последних от народного недовольствия.

И, действительно, нельзя было не удивляться тому, как высокообразованные люди, считая себя в праве трактовать каждый вопрос, не замечали того, что доходят иногда в своих рассуждениях по поводу армии до абсурда. Как они не понимали, что стоит убрать городового, и жулики немедленно залезут ни к кому другому, как к ним самим, к барам, просто потому, что они богаче других.

Обрушиваясь в своих писаниях на жандармерию, на полицию и на армию, – борзописцы совершенно не понимали, что рубят сук, на котором сидят сами.

Вот уж, истинно, правда сказано, – если Господь захочет наказать, то прежде всего отнимет разум.

Долго мы беседовали на эту близкую тему с моим другом. Нам было ясно, как день, что дарование свобод привело бы сперва к гибели армии в лице офицерства, а потом и к гибели самого государства.

Вечером мы обедали в гостинице и пили знаменитое кахетинское. Потом гуляли в тенистом чудном саду, который почему-то называется трэк. Ни вечером, ни ночью, ни на другой день я не мог оторвать глаз от волшебной снежной вершины Казбека. Особенно хорош вид с моста. Алмаз и есть, как назвал его Лермонтов. Сам Владикавказ неважный городишко, но красив, а ночью, при луне, – так прямо загляденье. Город для отставных военных, – как рекомендовали его жители.

Следующий вечер мы закутили. Собрались офицеры: казаки и пехотинцы, и наша беседа затянулась до утра, обильно политая кахетинским. Адовое вино. Если бы не омская подготовка, я бы, наверное, сдал. Однако выдержал испытание с честью.

Глава VI. Погибельный Кавказ

Мне давно хотелось проехать от Владикавказа до Тифлиса по Военно-Грузинской дороге, о красоте которой идет, по справедливости, такая слава. Но тогда это не удалось. Революция и здесь давала себя знать. Банды пошаливали сильно по дороге. Дилижансы не ходили.

Во Владикавказе делать было нечего, и я, пробыв там всего три дня, тронулся дальше по железной дороге. Боже мой, какая красота! Нет сил оторваться от окна. Громаднейшие горы тянутся все время с правой стороны железнодорожного полотна. День был немного сумрачный. Тучи толпами ходили по небу и сбивались под горами и около них.

Вот высокая гора могучим взмахом уходит ввысь. Она выше облаков. Ее вершина то откроется, то опять затянется флером туч. До гор, верно, далеко, они кажутся поэтому то синими, то совсем черными. Это тени от облаков. Но горы так велики, что расстояние до них представляется небольшим. – Верст пять, – говорят неопытные пассажиры. Какое пять! Может пятьдесят, если не больше. За пять верст можно было бы различить лес, даже деревни, а теперь все сливается вместе с массивом гор. Переливы так причудливы, особенно у снеговых вершин, что временами невозможно разобрать, виден ли снег нагорный, или только просвет между тучами. Поезд мчался мимо другой горы.

– Смотрите, какая громадная! – кричат пассажиры.

– Да это не гора, а облако, – отвечают другие.

– Нет, что вы, – гора!!

– Да как же гора, если она движется.

– Ах, да! В самом деле движется.

– Да, да, конечно это гора, смотрите, смотрите: облака разорвались и видна сама гора. Вон там, открылся громадный, темный утес.

– Боже мой, как дивно красиво! – шепчет около меня какая-то пассажирка. Душа так захвачена зрелищем, что не замечаешь окружающих людей. Разговоры смолкли, лишь слышны восклицания о красоте и величии гор. В руках у всех бинокли.

Наступила ночь и горные виды показались еще прекраснее. Всходит луна, освещая все фосфорическим, зеленоватым блеском. Дикие причудливые чудовища ходят по горам. Это тучи и облака придают самые фантастические очертания. Нет сил оторвать глаз от красоты природы. Красоты Господней, а не человеческой, красоты могучей и захватывающей до самозабвения.

Легли спать поздно, утомившись необыкновенным зрелищем. Наутро горы отодвинулись и уже они не такие высокие, но зато слева плещется море, от которого тоже нельзя оторвать глаз. В белых гребешках прибоя, в этом колыхании громадных волн чувствуется нечеловеческая мощь. Смотришь на зеленоватую воду, уходящую до самого горизонта, и знаешь, что стоит ей только раскачаться, когда потянет сильным ветром, и грозные, страшные волны пойдут по этому беспредельному водному пространству.

С оглушительной силой бьют волны в берег. Дико ревет и стонет море. Замирает душа у человека, и благодарит он Бога за то, что далеко от него эта грозная стихия.

До самого Баку любуются пассажиры на море. Жарко, страшно жарко в вагоне. Станций больших не попадается, все какие-то полустанки. Даже воды на них нет, ее привозят сюда в цистернах. Растительности тоже никакой. Солнце сожгло все побережье. Ни деревца, ни кустика. Песок и камни лежат по всей длине узкой полосы, между горами и морем.