Эмиль Золя - Радость жизни

• Название: Радость жизни
• Автор: Эмиль Золя
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1957

---

— Все может быть! Но, как хотите, это странно, что молодой человек целыми днями сидит у постели больной девушки. Я его ни в чем дурном не подозреваю, сохрани бог, я только высказываю свое мнение. Ничего не поделаешь, если потом будут неприятности.

Но, заметив смущение Луизы, она добавила:

— Да и дышать воздухом этой комнаты вредно. Полина может легко его заразить ангиной. У этих девушек, с виду таких упитанных, на самом деле часто больная кровь. Хочешь, скажу правду? Так вот, я не считаю ее здоровой.

Луиза мягко продолжала защищать свою подругу. Она такая милая! Это был единственный ее довод против того, что у Полины якобы и злое сердце и плохое здоровье. Луиза возражала против злобных выпадов г-жи Шанто из присущей ей потребности ощущать вокруг себя атмосферу благополучия и уюта. Это не мешало ей выслушивать с ясной улыбкой ежедневно повторяющуюся клевету на Полину. Она возражала и как будто возмущалась резкостью выражений г-жи Шанто, но в то же время вся розовела от тайного удовольствия при мысли, что ее любят больше, что теперь она любимица в доме.

У нее было что-то общее с Минуш: она тоже любила ластиться ко всем и была добра, пока не посягали на ее удовольствия.

Каждый вечер повторялись одни и те же разговоры, и каждый вечер они обрывались одной и той же фразой, которую г-жа Шанто медленно произносила, тихо, как бы про себя:

— Нет, Луиза, не такая жена нужна моему сыну…

Затем она распространялась о тех качествах, которыми, по ее мнению, должна обладать ее невестка: и г-жа Шанто упорно смотрела прямо в глаза девушки, как бы желая внушить то, чего она не могла высказать. Пока г-жа Шанто говорила, перед Луизой вставал ее собственный портрет: молодая, хорошо воспитанная барышня, светская, умеющая устраивать приемы, скорее привлекательная, нежели красивая, и притом очень женственная. Г-жа Шанто не выносит девушек с мальчишескими манерами, которые грубость выдают за прямоту. О материальной стороне, действительно важной для нее, она упоминала лишь вскользь: конечно, приданое не принимается в расчет, но так как ее сын — человек с богатым будущим и широкими замыслами, то само собой разумеется, что он не может связать себя невыгодным браком.

— Знаешь, моя милая, будь Полина даже нищей, приди она к нам буквально в одной сорочке, брак был бы давным-давно заключен… Но разве я могу равнодушно смотреть, как деньги тают в ее руках? Многого ли она добьется, не правда ли, с шестьюдесятью тысячами франков?.. Нет, Лазар достоин лучшего, я никогда не соглашусь отдать его сумасбродке, которая будет дрожать над каждым куском и в то же время разоряться на пустяки!

— О, деньги ровно ничего не значат, — отвечала Луиза, потупившись. — А между тем они нужны.

И, несмотря на то, что о приданом Луизы не упоминали, казалось, двести тысяч франков лежат тут же на столе, освещенные мягким светом висячей лампы. Г-жа Шанто так воодушевлялась, будто видела их перед собою, осязала их; она как бы отстраняла рукой жалкие шестьдесят тысяч франков той, прежней невесты, мечтая завоевать сыну новую и завладеть ее нерасхищенным состоянием. Она успела заметить тяготение Лазара к Луизе до того, как болезнь Полины приковала его к ней там, наверху. Если и Луиза любит Лазара, то почему бы им не пожениться? Ее отец, несомненно, согласится, особенно, если брак будет заключен по любви. Г-жа Шанто хотела пробудить страсть в девушке и весь вечер нашептывала речи, смущавшие Луизу:

— Мой Лазар такой добрый! Ведь его никто не знает. Даже ты, Луиза, не подозреваешь, до чего он умеет быть нежным… Да, можно будет позавидовать его жене. Ей не придется сомневаться в его любви… При этом всегда здоров, а кожа тонкая, как у цыпленка. У моего прадеда, шевалье де Ла Виньер, была такая белоснежная кожа, что он приходил на костюмированные балы в глубоко вырезанном платье, как женщина.

Луиза краснела, смеялась и с большим интересом выслушивала все эти подробности. Она готова была просидеть всю ночь в столовой, наслаждаясь этим ухаживанием матери от имени сына, признаниями добродетельной сводни, допустимыми только в беседе двух женщин. Но Шанто начинал клевать носом над газетой.

— Не пора ли нам ложиться? — спрашивал он, зевая.

Затем, с трудом припомнив, о чем шла речь, он добавлял:

— Что ни говорите, а она не злая!.. Я буду очень рад, когда она наконец спустится вниз и будет сидеть рядом со мной за обедом.

— Да мы все будем довольны! — воскликнула с раздражением г-жа Шанто. — Мало ли что говоришь, — это не мешает любить человека.

— Бедная девочка, — заявляла в свою очередь Луиза, — я охотно взяла бы на себя половину ее страданий, если бы это было возможно!.. Она такая милая!

Тут входила Вероника со свечой. Она опять вмешивалась в разговор:

— Вы хорошо делаете, барышня, что дружите с мадмуазель Полиной. Нужно иметь каменное сердце, чтобы замышлять против нее что-нибудь дурное.

— Хорошо, хорошо, тебя не спрашивают, — возражала г-жа Шанто. — Ты бы лучше почистила подсвечники… Посмотри только, на что они похожи, особенно вот этот.

Все поднимались. Шанто старался избегать бурных объяснений и потому удалялся к себе в комнату. Обе женщины, поднявшись наверх, где они помещались друг против друга, не сразу расходились по своим комнатам. Г-жа Шанто почти всегда звала Луизу на минутку к себе; здесь она снова заводила разговор о Лазаре, показывала его фотографии, разные сувениры: молочный зуб, прядь светлых детских волос, даже старую одежду Лазара, бант, в котором он в первый раз причащался, и даже первые штанишки.

— На, возьми себе на память его волосы, — сказала она однажды вечером. — Бери, бери, у меня их много, тут образцы всех возрастов.

Когда Луиза наконец ложилась спать, она долго не могла заснуть: ее преследовал образ юноши, которого мать так настойчиво толкала в ее объятия. Томимая бессонницей, она ворочалась на своей постели, и во мраке перед ней возникал образ блиставшего своей белоснежной кожей Лазара. Часто она прислушивалась, не он ли ходит там, наверху; нет, наверное, сидит у постели уснувшей Полины! И эта мысль так волновала ее, что она сбрасывала с себя одеяло и засыпала, разметавшись на постели, с обнаженной грудью.

А там, наверху, выздоровление Полины подвигалось медленно. Больная была, правда, вне опасности, но чрезвычайно слаба из-за изнурительных приступов лихорадки, которые удивляли доктора Казэнова. Лазар по этому поводу говорил, что доктора всегда всему удивляются. Сам он с каждым днем становился все раздражительнее. Усталость, которую он испытывал в последнее время, казалось, увеличилась и переходила в какое-то болезненное беспокойство. Теперь, когда ему больше не приходилось бороться со смертью, он страдал от духоты в непроветренной комнате, от необходимости давать точно в один и тот же час лекарство, от всех тягот ухода за больной, которые он раньше принимал так близко к сердцу. Сейчас Полина могла обойтись без его помощи, и он опять почувствовал скуку своего бесцельного существования. Он то сидел сложа руки, то переходил с места на место, шагал из угла в угол, останавливался перед окном, безнадежно уставившись в пространство пустым взглядом. Иногда он брал книгу и садился возле больной, но вскоре его одолевала зевота, и он прикрывался книгой, чтобы Полина не заметила.

— Лазар, — сказала однажды девушка, — ты бы вышел погулять, мне достаточно помощи Вероники.

Он наотрез отказался. Значит, она им тяготится и поэтому его гонит? Хорош был бы он, если бы бросил ее, прежде чем поставил на ноги! Наконец, он успокоился, и Полина продолжала мягко настаивать:

— Ты ведь меня не бросишь, если выйдешь немного подышать свежим воздухом… Погуляй после обеда. Что толку, если и ты свалишься!

При этом она имела неосторожность прибавить:

— Я вижу, ты целый день зеваешь.

— Я зеваю! — воскликнул он. — Скажи еще, что у меня нет сердца!.. Вот так награда за все мои заботы!

На другой день Полина повела дело более искусно. Она сказала, что с нетерпением ждет продолжения работ по установке плотины. Приближается зима, а с нею и сильные приливы, которые унесут пробное заграждение, если к этому времени не удастся осуществить все задуманные планы. Но у Лазара уже прошло увлечение; он был недоволен самой схемой сооружения, говорил, что нужны еще дополнительные изыскания; к тому же обнаружился перерасход против сметы, а генеральный совет до сих пор не ассигновал на работы ни одного су.

Два дня подряд Полина старалась пробудить в нем самолюбие изобретателя. Неужели он капитулирует перед морем на глазах у всех местных жителей, которые и без того уже смеются над ним? Что касается денег, то ведь предполагается, что те расходы, которые пока производятся за ее счет, будут возмещены префектурой. Мало-помалу эти уговоры возымели свое действие. Лазар опять увлекся своими планами, вызвал плотника из Арроманша, с которым он совещался в своей комнате; дверь к Полине была приотворена, и Лазар мог являться к ней по первому зову.