Виктор Мануйлов - Лестница

• Название: Лестница
• Автор: Виктор Мануйлов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016

---

И он, схватив Машу за руку, потащил ее наверх.

— Пусти! — отбивалась Маша. — Не хочу я ничего смотреть! А-а! — вскрикнула она от боли.

И тут, едва они вышли в раздевалку, появились Лешка Семибратов и Толька Каретников.

— Владька, чо ты к ней привязался? — спросил с угрозой Лешка. — Тебе, чо, Фаровой мало?

— А вы кто такие, блин! Следите за мной, чо ли? Че суете нос свой в чужие дела? Хотите, чтоб оторвали? По морде захотели?

— От тебя, чо ли?

— А хоть и от меня!

Владька отпустил Машину руку, и она отскочила в сторону. В это же время мимо них быстро проскочили в зал Райка и Нинка, обе красные, будто из бани. Все проводили их изумленными взглядами.

— Ребята! Ребята! — заговорила Маша, раскинув руки. — Пожалуйста, успокойтесь! Очень вас прошу! Лешенька! То- лик! Умоляю! В конце концов, я же понимаю, что.

— Иди, Яловичева! Иди! Мы тут сами разберемся! — решительно подтолкнул ее к двери в зал Толька Каретников, в то время как Владька и Лешка почти сблизились, продолжая оскорблять друг друга.

Маша бросилась к двери, влетела в зал, ворвалась в круг танцующих, крикнула:

— Ребята! Там Чубаров с Семибратовым и Коретниковым.

— Ну чего ты орешь? — спросил Денис Кругляков, остановившись со своей партнершей, спросил с такой досадой на губастом и щекастом лице, как будто ничего важнее, чем закончить танец, для него не существует.

Да и другие, притормозив, как-то неодобрительно поглядывали на Машу. И она, не ожидавшая от своих одноклассников подобного равнодушия, крикнула в отчаянии:

— Вы! Вы-ы!.. Как вам не сты-ыдно? Вам только бы. а они там драться собрались! Пьяные! Мы же на праздник пришли, а они — драться! — Глаза ее заблестели еще не пролитой слезой, и она кинулась вон из зала.

Все, кто быстрее, кто не спеша, потянулись в раздевалку.

А там происходило что-то дикое: два рослых парня-охранника держали Лешку и Тольку, заломив назад их руки, а Владька бил их кулаками. в лицо.

Маша ахнула и бросилась вперед. Она оттолкнула Владьку и встала, раскинув руки, закрыв собою мальчишек.

— Уйййй-диии! — заревел Владька. — Убь-ююю!

— Сволочи! Гады! Ублюдки! — кричала Маша в лицо охранников. — Ни совести у вас, ни чести! Холопы!

Раздевалка полнилась молчаливыми ребятами и девчонками.

Охранники что-то поняли и толкнули избитых мальчишек в сторону молчаливо стоящего класса. Затем подхватили упирающегося и матерящегося Владьку под руки и поволокли по лестнице на второй этаж.

Лешку и Тольку, с окровавленными лицами, окружили, повели в туалет — умываться.

Открылась раздевалка. Сумрачный пожилой дядька в униформе раздавал одежду и обувь.

— Молодые, а напились, как эти самые. как бомжи, — ворчал он. — На дармовщинку-то. А еще и драться. Иди на улицу и дерись, коли невтерпеж. А тут — культурное заведение. И чему вас в школе только учат? — и сокрушенно качал седой головой.

Маша ехала домой на трамвае. Рядом молча стояли девчонки и мальчишки из ее класса. Не глядя друг на друга, таращились в промерзшие окна. Все случившееся в ресторане разрушило представление Маши об окружающем ее мире до такой степени, что хотелось куда-то бежать, чтобы забыть, забыть и никогда не вспоминать. Но перед ее мысленным взором то возникали Нинка и Райка, копошащиеся на диване, то согнутые фигуры Алешки и Толика с вывернутыми назад руками, то лицо Владьки, тупо ожесточенное, слышались его хриплые выдохи при каждом ударе, и сами удары: чвяк! чвяк! чвяк! — от которых у Маши до сих пор вздрагивает все тело.

Мир рухнул. Привычный мир, со своими маленькими радостями и огорчениями, победами и поражениями, где все было расписано и разложено по полочкам, очерченный невидимыми границами, выходить за которые мало кто стремился, а если кто-то и делал робкий шаг за его приделы, то на таких смотрели с удивлением и недоверием. А иногда, но очень редко, с восхищением. За границами привычного мира текла взрослая жизнь. Она вторгалась в привычный мир незаметно, раздвигая его границы, так что Маше казалось, что ни в ней, ни вокруг нее не меняется ничего. Зато она была уверена, что все сразу же изменится, едва они покинут школу и перешагнут восемнадцатилетний рубеж.

Но именно сегодня мир рухнул, разорвав все границы — и это было так страшно, что не хотелось верить в случившееся. Тем более что все так же куда-то едет трамвай, знакомо на поворотах визжат колеса на промерзших рельсах, проплывают мимо равнодушные уличные фонари, вспыхивают ярконаглые фары встречных машин, в трамвае сидят и стоят все те же люди, и какой-то парень говорит по мобильнику, как наверняка говорил он и вчера и много дней тому назад: «И когда? Завтра? А где? И куда? Да на фиг мне это нужно? Ты чо, совсем, чо ли? Я лучше.» — и парень смеется веселым раскованным смехом. Господи, неужели он не знает, что мир рухнул и никогда-никогда теперь не станет таким, каким был — светлым, беззаботным и радостным?!.

И Юра не звонит. А ей звонить ему никак нельзя: вдруг он на каком-нибудь заседании, брифинге или ведет машину. Или попал в аварию… Или. или в него опять стреляли. Не хочу! Не хочу! Не хочу!

И Маша, отвернувшись, шмыгнула носом и вытерла мокрые глаза варежкой.

Глава 26

На другой день Теплякова навестил тот же самый молодой следователь, который допрашивал его после покушения. Тыча указательным пальцем в фотографии, сделанные на месте происшествия, он снова и снова с болезненной, как показалось Теплякову настойчивостью требовал от него подробностей отношений с Укутским и его женой, а хронологию самой схватки на лестничной площадке пытался проследить с точностью до секунды.

Следуя советам бывшего следователя Шарнова, Тепляков упирал на сексуальные домогательства Мих-Миха, из-за которых все и произошло. Что касается подробностей схватки на лестничной площадке, то — опять же по совету Шарнова — выдумывать их не было нужды: они и без того красноречиво свидетельствовали не в пользу Укутского.

Но вот странность — Тепляков подробностей не помнил. В его памяти образовалась какая-то черная дыра, из которой всплывали на поверхность лишь отдельные картины: то глаза Мих-Миха так близко от его, Теплякова, глаз, что видны красные прожилки на пожелтевших белках; то его толстые пальцы, сжимающие со страшной силой предплечья. или вздувшиеся жилы на его воловьей шее и синие на них артерии, или задранную ногу в черном носке, или лоскутки кожи на разбитом затылке. что-то еще и еще, но все будто бы без всякой связи между собой.

Врачи, обследовавшие Теплякова, пришли к выводу, что он получил при падении сотрясение мозга, которое — вполне возможно — наложилось на прошлую контузию. Тепляков не помнил, чтобы он ударялся обо что-то своей головой, но он вообще мало что помнил. Однако следователь, имевший на руках врачебное заключение, недоверчиво качал головой, пытаясь наводящими вопросами внести ясность в произошедшее, но подследственный лишь мучительно морщил свой лоб и, жалко улыбаясь, нес явную околесицу. В конце концов, потеряв терпение, следователь взял с подследственного подписку о невыезде и ушел, не сказав, чем это дело может для Теплякова закончиться.

Дименский вернулся в палату. Тепляков лежал на койке, сложив на выпуклой груди мускулистые руки.

— Что-то очень уж долго он вас мурыжил, этот прилизанный чинуша, — проворчал профессор. — Говорите, уже имели с ним дело? Хуже, когда они меняются: под каждого приходится подстраиваться. Впрочем, в вашем случае в этом нет никакой необходимости. А вот мне. Ну, да, бог с ними! — Дименский порылся у себя в тумбочке, достал оттуда несколько книжонок в бумажных обложках, перебрал их одну за другой, посетовал: — Когда меня вполне вежливо пригласили лечь в больницу на обследование, чтобы решить, насколько я приспособлен к камере предварительного заключения, я как-то впопыхах взял с собой совсем не то, что нужно. А ноутбук взять не разрешили. Черт знает что! Теперь вот. — и он, кивнув на лежащие в беспорядке тощие книжонки, покачал плешивой головой. — А как без работы? Я не знаю, как обходиться без работы. Вот Лев Гумилев, если читали, сочинял свою историю кочевых народов на просторах Великой степи и запоминал возникающие в его голове идеи. Иные поэты в заключении сочиняли целые поэмы — и тоже заучивали наизусть. А у меня не получается. Я, наверное, очень разбросанный человек. Мои мысли скачут от одной идеи к другой, я пытаюсь найти между ними какие-то связи, а в результате в голове ничего не остается. Беда да и только. А я, между прочим, начал статью о состоянии нашей Вселенной. На мой взгляд — весьма актуальную по нынешним временам. Хотя я не астроном, не астрофизик, не математик, но всегда интересовался этими вопросами. — Дименский с надеждой посмотрел на Теплякова, созерцающего потолок. Спросил: — Вы, Юра, наверное, слыхали, что в конце прошлого века была принята гипотеза, будто наша Вселенная произошла в результате взрыва одиннадцать миллиардов лет тому назад?