Виктор Мануйлов - Лестница

• Название: Лестница
• Автор: Виктор Мануйлов
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016

---

Дименский вдруг остановился, словно налетел на препятствие, постоял с минуту, молча глядя на разрисованное морозом окно, затем медленно повернулся к Теплякову: лицо его, минуту назад вдохновенное, потухло, светлые глаза смотрели виновато, и виноватая же улыбка медленно гасла на его губах.

— Мм-мда, — вымолвил он. — Извините меня, Юра: болезнь. Ничего не поделаешь. Иногда кажется: стоит лишь выйти на большую площадь, хотя бы даже на нашу площадь Свободы, не самую большую, но и не маленькую, и крикнуть. как-нибудь особенно громко, чтобы привлечь внимание, и сказать. ну, хотя бы то, что я начал говорить вам, — и все поймут, возьмутся за руки и пойдут. Но беда в том, что я и сам не знаю, куда надо идти. — Дименский помолчал, разглядывая Теплякова или, скорее всего, то, что видел вместо него, и закончил: — Ни Красная площадь, ни Манежная, ни Болотная, ни наша, бывшая Площадь Революции, ни многие другие площади для этого не годятся. А народ все-таки идет куда-то, но исключительно своим путем, может быть, тоже не понимая, куда именно, но всегда в правильном направлении. И никогда — обратите на это внимание! — никогда не идет за теми, кто глаголет на площадях, потому что всякая площадь — это не место для раздумий и взвешенных решений, а место дикой стихии. Вот вы, Юра, как относитесь ко всему этому? Из газет, в которых описывалось ваше поведение во время покушения на известную вам даму, мне известно лишь кое-что из вашей биографии: вы — солдат, человек присяги, верности долгу. Не знаю, как вас оценивают те же самые борзописцы теперь, после смерти вашего… э- э… тела, которое вы должны были охранять, но в сущности своей вы вряд ли изменились.

Дименский сел на соседнюю койку, колени к коленям Теплякова, и тот почувствовал себя на экзаменах, вытащившим билет, ответы на вопросы которого его преподаватели обходили стороной.

— Н — не знаю, — честно признался он. — Я так глубоко в нашу историю не вникал. Да и учебники. в одних — одно, в других — совсем другое. Кто прав, кто неправ, разобраться невозможно. В армии говорили так: есть страна, есть мы, призванные ее защищать, остальное не наше дело.

— В этом вся штука, — качнул лобастой головой профессор. — Хотя, если иметь в виду армию, то это вполне оправданная позиция. Какой бы страна ни была, кто бы ею и как бы ни правил, а защищать ее нужно, тем более что результирующая в исторической перспективе всегда будет выглядеть прямой линией. Мм-да. Я вас, Юра, похоже утомил своим многословием. Не сердитесь на меня. Мне, как художнику карандаш, а писателю ручка и бумага, нужны слушатели. Иначе я потеряю квалификацию, — забулькал Дименский смехом, и по лицу его разбежались добродушные морщинки.

Нет, такой человек не может быть подсадной уткой. И Тепляков осмелел.

— И все-таки, Геннадий Артурович, вас-то за что?

— Так вот же — за это самое, о чем я вам уже доложил. Понимаете, Юра, кафедра, которой я руководил, по своему оборудованию настолько отстала от современных требований, что мне стыдно читать лекции, пользуясь исключительно грифельной доской и куском мела. При этом рассказывая студентам, что за границей имеются такие университеты, в которых существуют лаборатории, оснащенные тем- то, тем-то и тем-то. Конечно, мы писали и в Академию наук, и в Минобр, и в Думу, и еще черт знает куда, и ото всюду один ответ: нет средств. И точка. И мне, старому дураку, пришла в голову идея: везде берут взятки с кого только можно. У нас — со студентов, из которых никогда не получится ни ученых, ни даже приличных инженеров, поэтому ни один уважающий себя предприниматель не возьмет их на работу. Я даже не знаю, зачем им образование. Зато есть давно установившиеся таксы: зачет — столько-то, экзамен — столько-то. Ну, выпустим мы этого дурака в свет, повертится он там, покрутится, ничего не выкрутит и не вывертит и встанет за прилавок. И поделом. Зато можно за эти деньги. нет, не купить заграничное оборудование, а самим изобрести и заказать на заводе. Хотя бы на нашем элктромоторном. И я стал брать. Но не со студентов, а с их отцов. В том числе и за то, чтобы зачислить на факультет вольным слушателем. Короче говоря, за все. Потому что не всех своих чад богатые жулики могут послать учиться в Оксфорд. И каждому доброму папаше внушал: чтобы ваш сын получил хорошее образование, надо то-то, то-то и то-то. Внесите, Христа ради, в фонд оснащения лабораторий. Ну, и вносили. Иногда довольно крупные суммы. И несколько самых необходимых приборов мы заказали. Заводчане нам их начали делать, но. но какой-то прохиндей донес — и я оказался здесь. Пока еще не на нарах, а только для того, чтобы подготовить мое сердце к радикальному изменению моего статуса. Такая вот, мой юный друг, история. Чем она закончится, пока не знаю. Да и знать, честно говоря, не хочется. А вы на какой стадии? Простите за назойливость.

Тепляков наморщил лоб, пытаясь найти ответ на заданный вопрос. Но в это время в дверь постучали.

— Входите! Открыто! — своим поставленным голосом откликнулся Дименский.

Дверь отворилась, и на пороге появился бывший следователь Данила Антонович Шарнов в накинутом на милицейский мундир белом халате, с пакетом в опущенной руке.

— Разрешите?

— О! Шарнов! — воскликнул Дименский радостно. — Заходите, Данила Антонович! Милости просим!

Шарнов приложил к губам палец, и профессор, выставив вперед ладони, сделал несколько приглаживающих движений: мол, все понял, молчу-молчу-молчу!

Только сейчас Тепляков обратил внимание на руки Дименского, на ладони, покрытые бурыми нашлепками мозолей, с обожженными пальцами, еще не совсем зажившими царапинами и ссадинами, — они походили на руки слесаря, но никак не профессора.

Шарнов закрыл за собой дверь, приблизился, пожал каждому руку.

— А вы снова-здорова, профессор? — укоризненно покачал он головой.

— Так ведь, дорогой мой Данила Антонович, всё, знаете ли, как-то не так. Странные людишки нас окружают, новая формация — никак не привыкну.

— А я к Теплякову, — сообщил Шарнов. — Вот и пришлось вырядиться. Так что вы меня не выдавайте.

— Ни-ни-ни-ни! — замахал руками Дименский. — А вы, стало быть, знакомы. Оч-чень хорошо! А то я смотрю, мой юный друг несколько скукожился.

— Есть от чего, есть от чего! — поспешил на помощь Теплякову Шарнов. — Я на минутку. Пока меня не успели разоблачить.

— Все понял! — воскликнул громким шепотом Дименский, встал, подошел к двери, приоткрыл, выглянул, затем вышел и так же тихо прикрыл.

Шарнов осторожно опустился на соседнюю кровать, прислонил пакет к тумбочке.

— Хороший мужик этот Дименский, — произнес он с теплой улыбкой. — Но не от мира сего. Да. Вот и страдает. Впрочем, речь не о нем. В общем, Юра, дело такого рода. Пока наверху в глубоком раздумье. Ты держишься прежней версии: сексуальные домогательства. Дело в том, что родственники Укутского добиваются такого процесса, который бы показал, кто в этом мире хозяин, а кто ему бессловесный слуга. Следовательно, слуга всегда неправ. Соображаешь? Оказывается, Укутских этих довольно много. Но большинство из них не местные. Когда папаша Мих-Миха отправился в мир иной, они не проявлялись. Теперь решили, что пришел их черед. Среди них имеются и весьма влиятельные люди. Идет, так сказать, консолидация семьи. Местные Укутские

— так, мелочь. Я думаю, что все это проявится в ближайшее время. Учти, ты не одинок. Скукоживаться тебе нельзя. Усек? Ну, то-то же. Мы тебе поможем. Вот пока все, что я хотел тебе сказать. Поправляйся. Я тут кое-что тебе принес. Апельсины там. Разберешься. Ну, бывай.

Только возле двери Тепляков поблагодарил бывшего следователя. И тут же позвонил Машеньке, предупредив ее, что в ближайшие два-три дня не сможет с ней встретиться. Машенька приняла это сообщение спокойно, попросила лишь звонить ей как можно чаще: похоже, она куда-то торопилась. Возможно, слова Теплякова не дошли до ее сознания. Между тем ее спокойствие и торопливость вызвали в его душе нестерпимую тоску, он почувствовал себя брошенным и несчастным.

Глава 25

Маша Яловичева в тот день действительно торопилась и лишь поэтому так спокойно восприняла звонок Теплякова и сообщение о невозможности встречи с ним в ближайшие дни. Она только что вернулась из школы и теперь примеряла свои немногие наряды, крутилась возле зеркала, поворачиваясь то так, то этак, и все они ей не нравились, все казались устаревшими, выжившими из моды, а иные были коротки или тесны.

В эти суетливые минуты как раз и позвонил Тепляков. Если бы не его звонок, она, быть может, и не вспомнила о своем наряде, в котором ходила с Тепляковым в театр, так ему понравившемся. Белое платье из шифона с подкладкой, пышным подолом, белыми перчатками до локтей было куплено на распродаже летом минувшего года специально для выпускного бала. Маша после того испорченного театром вечера убрала его в мамин шифоньер, в надежде, что придет время, когда она блеснет в нем не только на выпускном балу, но и рядом с Тепляковым в каком-нибудь особенном месте, может быть, даже и в театре, но не в этом, а в другом — красивом, с красивыми и нарядными артистами, куда придут такие же красивые и нарядные зрители.