Мэри Кайе - Далекие Шатры

• Название: Далекие Шатры
• Автор: Мэри Кайе
• Издательство: ЛитагентАттикусb7a005df-f0a9-102b-9810-fbae753fdc93
• Жанр: Современная проза
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-389-12617-6

Английский аристократ по рождению, Аштон был воспитан простой индийской женщиной Ситой и считал себя индийцем. Он всегда верил, что счастье ждет его в зеленой долине за заснеженными вершинами гор под названием Дур-Хайма, что означает Далекие Шатры. Однако перед смертью Сита признается, что она не родная его мать и на самом деле он англичанин. Мальчика отправляют в Англию, чтобы он получил достойное образование. Окончив престижную военную академию, Аштон возвращается в Индию в надежде сделать достойную карьеру и встретить старых друзей. Однако через некоторое время молодой человек понимает: он так и не стал англичанином, но и жители Индии не считают его своим.

По долгу службы Аш сопровождает двух индийских принцесс в княжество, где должна состояться их свадьба. И во время этого долгого путешествия он влюбляется в одну из принцесс, Анджали, и хотя та отвечает ему взаимностью, влюбленные понимают, что им никогда не быть вместе. Казалось, они будут разлучены навсегда, но события начинают развиваться самым непредсказуемым образом…

«Далекие Шатры» – одна из величайших литературных саг нашего времени, стоящая в одном ряду с такими шедеврами, как «Унесенные ветром» Маргарет Митчелл и «Поющие в терновнике» Колин Маккалоу.

---

Аш попытался пошевелиться и обнаружил, что привязан веревкой к гробу. Этого он не помнил. Он сел, чувствуя головокружение и плохо соображая, и принялся возиться с мокрым узлом, еле шевеля онемевшими пальцами. Голос, который он с трудом узнал, хрипло проговорил:

– Хвала Аллаху! Так, значит, ты живой!

Обернувшись, Аш увидел, что лицо у Зарина посерело и осунулось от изнеможения, что он потерял тюрбан и форма на нем промокла до нитки, словно он только сейчас вылез из воды.

Аш попытался ответить, но не мог выговорить ни слова. Зарин сказал сиплым голосом:

– Ты ни разу не пошевелился, когда мы, точно гонимый ураганом лист, неслись по быстрине через каньон длиной в милю и когда мы попали в водовороты и плот кружился волчком. Я был уверен, что ты умер: ты перекатывался туда-сюда на привязи, словно труп, не поднимая ни головы, ни руки, даже когда тебя накрывало волной.

– Я… я не спал, – запинаясь, пробормотал Аш. – Не мог спать. Я даже глаз не сомкнул… во всяком случае, мне так кажется…

– А, это опиум, – сказал Зарин. – Не стоило давать тебе так много. Но зато он позволил тебе малость отдохнуть. Я как будто состарился прежде времени. Надеюсь, что больше мне никогда не придется пережить подобной ночи. У меня руки-ноги как деревянные.

Зарин глубоко воткнул шест в мокрый песок, закрепляя плот у берега, и устало выпрямился. Он боролся с рекой всю ночь, в одиночку и не имея возможности расслабиться хотя бы на минуту – даже на несколько секунд, чтобы выяснить, не ранен ли Аш тяжелее, чем казалось, и не умер ли или не умирает от потери крови. Ладони у Зарина были натерты до крови и покрыты волдырями от тяжелого шеста, служившего единственным средством управления плотом; все мышцы сводило судорогой от перенапряжения, так что он еле шевелился. Вдобавок он изнемогал от голода, жажды и промок до нитки. Но если европеец утолил бы жажду речной водой и отправился бы на поиски съестного, Зарин сначала совершил ритуальное омовение, а потом обратился лицом в сторону Мекки и принялся читать молитвы, какие правоверный произносит на рассвете.

Аш давно выучил эти молитвы. Ему было необходимо знать их (и читать, чтобы видели окружающие) в те годы, когда он разыскивал Дилазах-хана по всему Афганистану, и позже, когда он по наущению Уиграма Бэтти вернулся туда под видом афридия. Он произносил молитвы ежедневно в должные часы – они являлись такой же частью маскировки, как одежда, которую он носил, или язык, на котором разговаривал, и пренебречь ими означало бы привлечь к себе внимание. Поэтому как только Зарин приступил к ритуальным действиям, Аш тоже поднялся на ноги, обратился лицом в сторону Мекки и машинально начал бормотать знакомые молитвы. Но он не дочитал их до конца. Зарин прервался, повернул голову и сердито бросил:

– Чуп! Ты здесь в безопасности. Ни к чему ломать комедию!

Аш умолк с открытым ртом, пораженный скорее выражением лица Зарина, нежели злобой, прозвучавшей в резких словах. Он никогда прежде не видел (и не думал, что увидит) такого выражения – отвращения, смешанного с враждебностью, – которое пугало и ошарашивало и от которого у него почему-то перехватило дыхание, словно он в темноте с разбегу налетел на твердый предмет и задохнулся от удара. Сердце у него заколотилось, точно барабан глухо забил в груди.

Зарин резко отвернулся и продолжил молиться, а Аш пристально уставился на него, хмуря брови, словно увидел нечто такое, что он узнал, но никак не ожидал увидеть здесь…

Он всегда знал, что для индусов, поклоняющихся великому множеству богов, первостепенное значение имеет каста и единственный способ стать индусом – это родиться таковым, а потому смирился с тем, что для них он навеки останется по другую сторону незримой и непреодолимой границы, проведенной религией. Но, общаясь с Кодой Дадом, Зарином и прочими мусульманами, которые поклонялись только одному богу, с готовностью принимали новообращенных и были вольны есть и пить в обществе любого человека, независимо от его веры, национальности и сословия, Аш никогда не ощущал подобного барьера, и, хотя Коран учил их, что убийство неверного является похвальным деянием, которое награждается вознесением в рай, он всегда чувствовал себя с ними совершенно непринужденно. До сих пор…

Это выражение на лице Зарина объясняло многое: завоевание Индии Моголами, завоевание Испании арабами и все священные войны – джихады, что велись во имя Аллаха и топили в крови целые эпохи. Оно проливало яркий свет и еще на одну вещь, которую он смутно сознавал прежде, но не трудился обдумать как следует. На тот факт, что религия не даровала человечеству любовь, братство и мир, а принесла, как и было обещано, меч.

Узы, связывавшие Аша с Зарином, были достаточно крепкими, чтобы выдержать практически любое воздействие – кроме удара этого меча. Хотя на одном уровне они оставались друзьями и братьями, на другом, более глубоком, они были традиционными врагами: правоверным – последователем Пророка – и неверным, в истреблении которых состоит предназначение правоверного. Ибо в Коране написано: «Убивай тех, кто поклоняется богам, отличным от Бога, повсюду, где найдешь их; осаждай их, устраивай на них всякого рода засады».

Зарин, конечно, знал, что Ашу в целях безопасности и ради маскировки приходилось соблюдать все ритуалы мусульманской религии, но он ни разу не видел его за таким занятием. И вот сейчас, впервые увидев, причем тогда, когда необходимость в подобных действиях миновала, он узрел в происходящем лишь святотатство, а в Аше – неверного, глумящегося над истинным Богом.

«Странно, – подумал Аш, – почему я прежде не сознавал, что между мной и Зарином зияет такая же широкая пропасть, какая отделяет меня от всех кастовых индусов, и что ее я тоже никогда не смогу преодолеть?»

Он отвернулся со странным чувством утраты, потрясенный неожиданным открытием гораздо сильнее, чем мог себе представить. Казалось, земля у него под ногами вдруг разверзлась, и жемчужное утро исполнилось щемящей тоски и печали. Что-то очень дорогое ушло из его жизни и уже не вернется.

В тот переломный момент он устремился мыслями к Джали, как человек устремляется к горящему камину в холодной комнате, протягивая руки к спасительному теплу. И когда первые лучи солнца зажгли снега Сафедкоха, он произнес свою собственную молитву – ту самую, которую произносил, обращаясь лицом к Дур-Хайме во времена, когда Зарин-хан был блистательным юношей в Гулкоте, а сам он – ничтожным маленьким индусом в услужении у ювраджа: «Повсюду ты, но я тебе свершаю поклоненье здесь… Ты не нуждаешься в хвалах, но возношу тебе молитвы и хвалы…»

Он молился и о Джали тоже: чтобы с ней не приключилась никакой беды и чтобы он вернулся к ней живым и невредимым. И об Уолли и Зарине, и об упокоении души Уиграма Бэтти и всех погибших в горах у Фатехабада и в засаде позапрошлой ночью. На плоту не было ничего съестного, а потому он не мог совершить жертвоприношение – оно и к лучшему, холодно подумал Аш, а не то Зарин принял бы это действо за некий индусский ритуал и разозлился бы еще сильнее.

Зарин закончил свои молитвы, и после короткого отдыха Аш взялся за шест и оттолкнулся от берега. Когда взошло солнце и над рекой рассеялась пелена утреннего тумана, впереди показались стены Мични, сияющие золотом в ярких лучах. Вскоре они высадились на берег, купили еды и отправили в Мардан посыльного с запиской, в которой сообщали о своем скором прибытии и просили принять меры к тому, чтобы встретить плот в Ноушере и эскортировать тело майора Бэтти по суше в военный городок.

Проводив посыльного, они поели и двинулись дальше по реке: Аш вел неповоротливый плот со скорбным грузом по беспощадной июньской жаре, а Зарин спал мертвым сном человека, находящегося в крайней стадии изнеможения.

То был кошмарный день, хотя река плавно и быстро текла между отлогими песчаными берегами по этой мирной местности. Солнце яростно било по голове и плечам, подобно докрасна раскаленному молоту, и с каждым часом исходящий от гроба смрад становился все сильнее и тошнотворнее. Но все когда-то кончается. С наступлением сумерек они достигли понтонного моста в Ноушере и увидели Уолли с эскортом кавалеристов из разведчиков, поджидающих на дороге, чтобы отвезти Уиграма домой в Мардан.

58

Не зная, что Аш находится на плоту, Уолли не узнал его в сумерках, а возможность поговорить представилась не скоро: поскольку состояние тела требовало немедленного перезахоронения, гроб спешно отвезли на дрогах к окраине Мардана, где переложили на лафет, и ночью при свете факелов состоялось погребение.

Только после того, как были прочитаны заупокойные молитвы, прозвучала вечерняя зоря и прогремели залпы над холмиком свежей земли, отмечавшим место последнего приюта Уиграма, а участники похорон вернулись в казармы, оставив маленькое кладбище в распоряжении лунного безмолвия и черных теней, Аш сумел увидеться с Уолли наедине.