Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

• Название: Мачты и трюмы Российского флота
• Автор: Пётр Фурса
• Издательство: Издательство «Уссури»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1997
• ISBN: 5-85832-084-8

Мемуары — это скучно. НО НЕ В ЭТОМ СЛУЧАЕ — читается увлекательно!

Петр Фурса - врач, морской офицер, почти вся служба которого прошла на надводных кораблях Тихоокеанского флота. Мемуары являются художественной переработкой реалий флотской жизни, свидетелем и действующим лицом которых он был, и охватывает период с 1975 по 1995 годы. В книге сохранены имена людей, с которыми автор книги служил, описаны и крупномасштабные события, значительные для всего флота, и события совсем другого уровня, умещающиеся в жизненных рамках небольшого флотского экипажа, но не лишенные от этого своей значимости в судьбах людей.

---

Принято считать, и в этом чаще всего убеждают нас “правильные” книжки о жизни армии и флота, что личное время офицеры и мичманы посвящают политическому самообразованию, подготовке к занятиям на следующий день или же душевной беседе с молодым доверчивым матросом. Это не совсем так. Представьте: с 6.00 до 22-23.00 общаться и беседовать с личным составом приходится поневоле. Это же семнадцать часов в сутки!!! Разве после столь длительного общения “потянет на контакт”??? Корабль – это не батальон мотопехоты, где, надраив до блеска сапоги, после ужина можно уйти домой или в парк, оставив вверенный личный состав на попечение старшины роты. Корабль – это закрытый контур, выброшенный в открытое море, где общение между людьми исключительно тесное. Даже при желании моряки не имеют возможности избежать контактов с нелюбимым субъектом. Вот уж где богатое поле деятельности ученым, изучающим вопросы психологической совместимости.

Подготовка к занятиям? На бегу, непосредственно перед занятием или же в процессе его проведения. Но только не в личное время. Но о том речь впереди.

В четыре часа утра в мою каюту отчаянно забарабанили. С криком: “Умирает! Курсант умирает!” – в дверь ломился дежурный по низам. Побудка не из приятных...

Вскочив с постели и уточнив, что “курсант умирает” в амбулатории, куда он доставлен с астрономической палубы, я бросился туда. Хотя слово “бросился” не совсем точно выражает степень поспешности. Ведь все же это был первый из пациентов в моей практике, решивший столь поспешно и неожиданно умереть в открытом море. Притом, в море Японском. К слову “бросился” уместно добавить “стремглав”, “сломя голову”, “впереди собственного визга” и так далее.

На кушетке без сознания лежало молодое тело, вокруг которого толпилось около десятка моряков. Дирижировал хороводом фельдшер, старшина первой статьи Стойков. Получив несколько пощечин по бледным, покрытым испариной щекам, нюхнув изрядную долю нашатырного спирта и освеженный холодной водой, умирающий пришел в сознание. Из анамнеза болезни стало известно, что во время несения вахты больной вдруг почувствовал резкую “кинжальную” боль в животе, от которой потерял сознание. “Очнулся” уже в медблоке. Ранее постоянно жаловался на боли в желудке, изжоги. При обследовании больного, я обнаружил “дискообразный живот”. Это классическая триада симптомов не вызывает обычно сомнений у любого врача. Диагноз – прободная язва желудка. Врачи, читающие эти сроки, со мной согласятся. Итак, нужна срочная операция. Полостная. Для меня – первая в море.

– Стойков! Готовьте операционную. И больного.

– Понял.

О предстоящей операции было доложено на ГКП. Я принялся за написание истории болезни, что никому из врачей не доставляет удовольствия. Через час, в течение которого готовилась операционная, клиническая картина у больного изменилась и говорила уже в пользу острого аппендицита. Я был в растерянности, однако вида не показывал, изображая из себя Пирогова перед больным и подчиненными.

Грохнула дверь медотсека, и в нее, горбатясь под тяжестью наследственности и фотоаппаратуры, прошмыгнул лекарь человеческих душ. Товарищ Бесполый.

Поздоровавшись с доктором, он деловито направился к больному и, к удивлению публики, начал обследование. Даже живот потрогал. На мой недоуменный взгляд глубокомысленно изрек:

– Я на эсминце полгода жил в каюте с доктором. Как вы думаете лечить больного?

– Позвольте узнать ваше просвещенное мнение, коллега.

– Вы не иронизируйте, доктор. Я думаю, что здесь нужна операция, – вполне серьезно заявил зам.

– Совершенно с вами согласен.

– А вы ядовиты. Но к делу! В целях пропаганды передового опыта я буду фотографировать ход операции. Потом выпустим боевой листок. Стойков! У вас все готово?

Подобная наглая распорядительность привела меня в состояние крайнего недовольства (сказано мягко). Однако, сдержав себя, спокойно сказал:

– Слушай сюда, старший лейтенант. Ваш спич неуместен. Никаких распоряжений в данном заведении я не позволю. Это раз. Фотографировать будешь на комсомольском собрании. Операционная стерильна, и попытки пропагандировать мой отсутствующий опыт могут угрожать жизни больного. Это два. И, в – третьих, освободите помещение! Мне надо работать.

Визг поросенка, идущего под нож – ничто в сравнении с визгом уязвленного замполита:

– Вы!!! Вы китайский шпион! На кого вы работаете?! Я вас сгною! Я вам покажу дисциплину!

Это все изложено для читателя, никогда не имевшего возможности слышать язык боцманов. И вдруг среди криков и топота раздалась спокойная команда, относящаяся к матросам:

– Становись!

Команда исполнена мгновенно.

– Слушай мой приказ! Взять этого распоясавшегося кретина и выбросить из медблока! Исполнить!

Несмотря на то, что визг достиг апогея, Бесполый шлепнулся тощим задом на палубу у выхода медотсека. Броневая дверь лязгнула, изолировав озабоченных происшествием эскулапов от внешнего мира. Операция происходила под глухо доносившийся вой поверженного “коллеги”.

При разборе инцидента адмирал взял меня под защиту. Однако будущее рисовалось мне в мрачных тонах. В лице заместителя командира по политической части я нажил смертельного врага, хотя и приобрел массу сторонников и окончательно утвердился в коллективе. К сожалению, на флоте и подобное возможно.

Х  Х  Х

Однообразие походных суток известно каждому моряку. На любом корабле. Однако в каждом отдельном случае в жизни каждого отдельного корабля имеется своя изюминка. Уставы, руководящие документы и распорядок дня в изюминке неповинны. Все зависит от характера и уровня подготовки командира, а также от его личных представлений о методах управления вверенным ему коллективом. Особенность командира УК “Бородино” состояла в том, что он был глубоко убежден в недобросовестности всех окружающих его людей. Любые рекомендации специалистов по сугубо специфическим вопросам воспринимались командиром с открытым недоверием. Имея довольно смутные представления в деле организации снабжения, медицинского обеспечения, применения оружия или связи, он безапелляционно заявлял:

– Доктор! Запомните как “Отче наш”! На корабле самый грамотный в медицине человек – это я! Вы – мой заместитель.

Или:

– Каждый снабженец – вор. Посему, любой вопрос снабжения должен быть доложен мне для принятия решения.

И так далее. Лишив тем самым офицеров всякой самостоятельности, требуя докладов по самым незначительным вопросам жизни и деятельности корабля, он просто физически не успевал решить все сам. Поэтому все дела успешно “заваливались”, что в свою очередь служило причиной для недовольства командования служебной деятельностью офицеров.

– Наиболее приемлемая система управления на корабле – сталинская, – глубокомысленно изрекал командир перед строем лейтенантов. Полная централизация власти! Ваш незначительный опыт службы, товарищи офицеры, дает мне полное право предположить, что вы пока не в состоянии решить, за что вначале хвататься: за сисю или за писю. В походе любой командир большую часть времени проводит на ГКП, независимо от времени суток и точки в мировом океане, он несет ответственность за безопасность корабля. Персональную ответственность перед партией и правительством. Капитан второго ранга Чухрай напоминал об этом экипажу три раза в сутки:

– Товарищи офицеры! Я отвечаю за корабль персонально перед партией и правительством. Поэтому холодный чай, который вестовой принес мне на ходовой, я расцениваю как подрыв авторитета командира. Помощник по снабжению!

– За бездушное отношение к офицерскому составу я объявляю вам строгий выговор!

– Есть!

Несмотря на то, что к управлению кораблем старший помощник командира капитан третьего ранга Курин официально допущен не был (допуск объявляется приказом командующего после сдачи кандидатом в командиры массы зачетов), товарищ Чухрай на время своего отдыха допускал его к управлению кораблем самостоятельно. О чем и делалась запись в вахтенном журнале. Спал же командир не в каюте, а в штурманской рубке, помещении смежном с ГКП. Часы отдыха его зависели от плотности обеда и убеждения, что именно гениальный руководитель может работать в ночные часы (по-сталински). К тому же в тропиках работа днем малопродуктивна из-за высокой степени солнечной радиации, губительно действующей на мозговые центры (я правильно понимаю, док?). Посему с 12 до 18.00 командир спал в штурманской рубке. И разбудить его разрешалось только в крайних случаях, грозящих гибелью кораблю. Очередной тур отдыха начинался с 22 часов и продолжался до часу или двух часов ночи. Командирская бессонница вступала в свои права именно с этого момента. Проснувшись в два часа ночи, повелитель вдруг решал, что офицеры, уставшие и издерганные за прошедший рабочий день, достаточно отдохнули, молоды, здоровы, к тому же, бездельники и должны бодрствовать вместе с ним. Это решение немедленно трансформировалось в команду по корабельной трансляции: