Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

• Название: Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
• Автор: Александр Наумов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

---

Наконецъ, ожидаемая мною не безъ трепета ,очередная сессія Самарскаго Губернскаго Земскаго Собранія открылась, и къ моей величайшей радости, все по моимъ отдѣламъ прошло удачно, несмотря на попытки нѣкоторыхъ земцевъ доказывать ихъ ненужность.

Вспоминаются выступленія трехъ моихъ главныхъ оппонентовъ — rp. Н. А. Толстого, Л. П. Поздюнниа и А. Э. Свенцицкаго. Изъ нихъ первый, пользовавшійся въ своемъ уѣздѣ безграничной властью, былъ не по соображенніямъ существа самаго дѣла, а исключительно по мотивамъ личнаго характера однимъ изъ самыхъ ярыхъ противниковъ представленныхъ мною на обсужденіе земскаго собранія докладовъ.

Отвѣчалъ я Толстому хладнокровно, не горячась, въ рамкахъ сути самаго дѣла. Въ результатѣ нашей словесной дуэли, въ перерывѣ подходитъ ко мнѣ Николай Александровичъ и, вопреки своей манерѣ, привѣтливо протягиваетъ мнѣ свою руку. „Отнынѣ, — сказалъ мнѣ графъ, — я заключаю съ Вами союзъ. Вы меня побѣдили не столько сутью дѣла, сколько Вашимъ умѣньемъ докладывать и сдержанно отвѣчать; я Вамъ предрекаю широкую будущность”... И надо отдать Толстому справедливость — послѣ этихъ своихъ словъ и до самаго своего жизненнаго и служебнаго тиража, онъ ко мнѣ относился всегда благожелательно.

Въ отошеніи же „умѣнья моего докладывать” я снискалъ не только его, но и общее одобреніе

Всѣ боялись, что я свои длинные доклады буду читать на собраніи полностью, какъ они были напечатаны. Всѣ были пріятно удивлены, когда я представилъ виманію собранія лишь самый необходимый и интересный для г. г. гласныхъ экстрактъ всего содержанія.

Итакъ все окончилось для меня благополучно. Собраніе закрылось. Гласные разъѣхались, Мы, управцы, вновь были предоставлены своей служебной самостоятелньости, и я получилъ отъ своихъ милыхъ и дружелюбно ко мнѣ настроенныхъ коллегъ новый отпускъ, ради небезызвѣстнаго для нихъ, ожидавшаго меня въ Петербургѣ немаловажнаго событія — бракосочетанія.

Въ концѣ января я былъ уже въ Москвѣ, гдѣ ждала меня радость свиданія съ моей нареченной и, вмѣстѣ съ тѣмъ, вновь встало передо мною во всей своей силѣ живое горе моихъ несчастныхъ родителей и злой рокъ брата Николая, получившаго временную свободу и проживавшаго въ Москвѣ же, среди своихъ близкихъ... Эта двойственность была непрестанной спутницей во весь описываемый періодъ моей жизни — одно согрѣвало, давало бодрость и свѣтлую надежду — другое приводило меня въ отчаяніе.

Бѣднаго отца я засталъ почти въ томъ же параличномъ состояніи. Мама тоже находилась въ крайне угнетенномъ настроеніи, страдая острыми нервными припадками. Отношеніе къ нимъ обоимъ и къ ихъ тяжкому горю со стороны моей невѣсты и въ особенности отца ея, продолжало быть исключительно теплымъ, родственно-сочувственнымъ.

Почти ежедневно навѣшали мы отца, лежавшаго въ превосходно оборудованной новой клиникѣ на Дѣвичьемъ полѣ. При этомъ однажды произошелъ слѣдующій памятный случай: надумали мы съ Анютой проѣхаться къ больному на Ушковской великолѣпной, всей Москвѣ извѣстной, парѣ сѣрыхъ въ яблокахъ, могучихъ Орловскихъ кровныхъ красавцахъ. Запряжены они были въ четырехмѣстныя городскія сани. На козлахъ сидѣлъ московскаго типа кучеръ Павелъ, представительный бородачъ, разодѣтый и круто завернутый въ парадный кафтанъ. Въ клиникѣ мы застали маму, которую уговорили сѣсть съ нами въ сани, чтобъ вернуться домой. Издавна напуганная еще въ Симбирскѣ случившимся съ ней несчастьемъ, мама вообще опасалась ѣзды, признавая лишь возможнымъ садиться на завѣдомо спокойныхъ лошадей. Она просила предоставить ей вернуться на скромномъ извозчикѣ, но мы настоятельно убѣждали ее довѣриться испытаннымъ городскимъ лошадямъ и превосходному опытному кучеру. Мама сдалась и, крестясь, усѣлась съ нами. При спускѣ съ Дѣвичьяго Поля внизъ подъ гору по Пречистенкѣ, вдругъ изъ одного небольшого переулочка выскакиваетъ „лихачъ”, столь невзначай и такъ преступно-неумѣло, что нога одной изъ нашихъ лошадей попадаетъ въ днище проѣзжавшихъ поперекъ извощичьихъ санокъ. Въ результатѣ получился невѣроятный кавардакъ. Нашъ, какъ кукла связанный долгополымъ одѣяніемъ, кучеръ попадаетъ подъ козлы и... мощные жеребцы понесли, да еще подъ гору. Спасенье наше оказалось въ томъ, что молодецъ Павелъ остался до конца вѣренъ своему долгу — попавъ подъ сани, вывернувшись немного въ сторону отъ бившихъ рядомъ съ нимъ, какъ смертельные молоты, тяжелыхъ лошадиныхъ копытъ, онъ, стремительно влачимый по снѣговой мостовой, задѣвая панельные столбы, все же не бросилъ завернутыхъ на руки вожжей. Только благодаря этому удалось мнѣ спуститься внизъ до самыхъ полозьевъ, перехватить вожжи, вновь забраться на козлы и сдержать умныхъ красавцевъ. Бѣдная мама потеряла сознаніе. Мы ее съ Анютой бережно пересняли съ нашихъ саней и довезли на извозчикѣ до дому. Оказалось, она была права — лучше было ея послушаться...

Въ Москвѣ въ Ушковскомъ домѣ лихорадочно все приготавливалось къ нашей свадьбѣ. Большое участіе въ этомъ принималъ старшій братъ моей невѣсты — Григорій. Онъ все дѣлалъ на широкую ногу, „первоклассно”, какъ онъ самъ любилъ выражаться. Чего чего только не было имъ заготовлено въ приданое сестрѣ. Наше дѣло съ Анютой было только молчать, слушаться и любоваться... Было чѣмъ! Все, что было наиболѣе художественнаго у знаменитаго Волина изъ серебра и хрусталя; у Колесникова — въ отношеніи всяческаго бѣлья, вплоть до скатертей на полсотни персонъ, изумительно мастерски затканныхъ золотомъ и шелками — все это Григорій присылалъ въ домъ на просмотръ и заказывалъ безъ конца. Намъ все это казалось излишнимъ, ненужнымъ и до извѣстной степени несвоевременнымъ.

Общее высшее руководство по предсвадебнымъ хлопотамъ велъ милѣйшій, энергичный и расторопно-умный главноуправляющій дѣлами Ушковыхъ — Оскаръ Карловичъ Корстъ. Благодаря ему, наша свадьба была обставлена превосходно. Всѣ, за исключеніемъ моего бѣднаго отца, переѣхали въ Петербургъ, гдѣ размѣстились въ Европейской гостиницѣ, занявъ чуть ли не весь угловой, на Невскій выходившій бельэтажъ. Вмѣстѣ съ Ушковыми, прибыли изъ Москвы въ сѣверную столицу на нашу свадьбу нѣкоторые изъ ихъ родственниковъ.

Пріѣхала со мной въ Петербургъ также и моя мать, остававшаяся во все время ея пребыванія въ столицѣ въ крайне подавленномъ настроеніи и занятая лишь не покидавшими ее помыслами о злосчастной судьбѣ ея сына Николая.

Наступилъ, наконецъ, памятный въ моей жизни день — 4-го февраля, которому наканунѣ предшествовало празднованіе именинъ моей невѣсты, сопровождавшихся устройствомъ „дѣвишника”, веселымъ пиршествомъ, прогулками на тройкахъ и пр.

Посаженымъ отцомъ моимъ былъ другъ моихъ родителей, бывшій Самарскій Губернаторъ, въ то время сенаторъ, Александръ Дмитріевичъ Свербеевъ, проявившій при исполненіи своихъ обязанностей такой невѣроятный педантизмъ и столь придирчивую взыскательность по отношенію къ отданному подъ его власть жениху, что сей бѣдный чувствовалъ себя одно время совершенно ошеломленнымъ отъ безпрестанно сыпавшихся на его голову строжайшихъ замѣчаній со стороны его сановнаго„посаженаго папаши”.

Таинство бракосочетанія происходило въ Адмиралтейскомъ Соборѣ — красивомъ, обширномъ храмѣ, съ бѣлымъ наряднымъ иконостасомъ и боковыми колоннадами вдоль стѣнъ входной залы. Передъ тѣмъ же самымъ алтаремъ въ свое время бракосочетались родители моей невѣсты — Константинъ Капитонозичъ Ушковъ и Марія Григорьевна Кузнецова, удостоившаяся по сему случаю получить актъ высокой Августѣйшей милости, какъ внучка А. С. Губкина, лично извѣстнаго Государю Императору Александру II. Марію Григорьевну благословила Государыня Императрица Марія Александровна иконой Казанской Божьей Матери въ массивной, позолоченной, серебряной оправѣ съ нижеслѣдующей, синей эмалью выгравированной внизу, надписью: „Ея Императорское Величество Государыня Императрица Марія Александровна соблаговолила изъявить Всемилостивѣйшее соизволеніе благословить настоящей иконой Божьей Матери дѣвицу Марію Кузнецову при выходѣ ея въ замужество за Константина Ушкова 10-го сентября 1875 года”.

Этой же иконой 4 февраля 1898 года отецъ благословилъ свою дочь Анну. Эта святыня по сіе время хранится нерушимо въ нашемъ домѣ. Удалось спасти ее отъ всѣхъ перенесенныхъ нами невзгодъ, отъ страшной революціонной стихіи 1917 — 1920 г. г., отъ наглыхъ обысковъ и всяческихъ случайностей при внезапныхъ и стремительныхъ эвакуаціяхъ, вплоть до нашего всесемейнаго бѣгства изъ Крыма въ Константинополь въ памятный день 1 ноября (н. с.) 1920 г.

Церковное служеніе на нашей свадьбѣ отправлялъ высокочтимый протоіерей Ставровскій, настоятель Адмиралтейскаго Собора, и проходило оно въ удивительно торжественно-благоговѣйной обстановкѣ. Прекрасное, сдержанно-гармоничное хоровое пѣніе усиливало наше проникновенное молитвенное настроеніе.

По окончаніи богослуженія, всѣ спустились внизъ, гдѣ въ особомъ боковомъ помѣщеніи было приготовлено шампанское. Насъ стали привѣтствовать и поздравлять. Намъ — молодымъ, предложено было взять изъ футляровъ особо заготовленные хрустальные бокалы съ серебряными основаніями, въ видѣ изящно вычеканенныхъ херувимовъ. При чоканіи мой бокалъ оказался разбитымъ... Нельзя не вѣрить послѣ Зтого въ народныя примѣты: послѣ случая съ моимъ бокаломъ, вотъ уже тридцать лѣтъ, какъ я пользуюсь величайшимъ жизненнымъ благомъ безпрерывнаго брачнаго счастья,