Александр Наумов - Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I

• Название: Из уцелевших воспоминаний (1868-1917). Книга I
• Автор: Александр Наумов
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1954

---

По части браконьерства случались иногда забавные эпизоды. Однажды, залѣзая ночью передъ тетеревинымъ токомъ, въ буркѣ и съ фонаремъ въ рукахъ, внутрь мною же самимъ наканунѣ устроеннаго изъ вѣтокъ шалаша, я наткнулся на удобно расположившагося в немъ одного Михайловскаго мужичка-охотничка. Надо было видѣть его перепуганную физіономію и слышать всѣ тѣ клятвы, которыя онъ надавалъ своему „земскому” въ зарокъ дальнѣйшаго мирнаго поведенія! Все же главное наказаніе онъ претерпѣлъ тутъ же — его одностволка перешла въ казенный арсеналъ.

А вотъ еще случай. Февраль. Тихая, яркая, «лунная ночь. Въ накинутомъ на полушубокъ бѣломъ холщевомъ балахонѣ и съ такимъ же чехломъ на головѣ, стою я на гумнѣ деревушки Сергѣевкн, расположенномъ у опушки дубовой рощи, въ полуверстѣ отъ самого селенія. Жду обычныхъ ночныхъ посѣтителей гуменнаго корма, прожорливыхъ зайчишекъ ,— пушистыхъ, жирныхъ „русаковъ”.

Охота эта не добычливая, но интересна по необычайности фееричной обстановки. При свѣтѣ небеснаго фонаря, какъ подвѣшеннаго Міротворцемъ на невидимый крюкъ подъ самый куполъ вселенной, — все вокругъ представлялось въ какомъ-то сказочно-таинственномъ видѣ. Самый снѣжный покровъ былъ похожъ на мягко-голубоватое покрывало, сплошь затканное миріадами переливавшихся ярко фосфорическимъ блескомъ алмазовъ. Въ такое время все въ природѣ принимаетъ какую-то причудливо-неестественную форму: самъ заяцъ, подбирающійся Пластичными скачками къ своему излюбленному гуменнику, кажется тоже какимъ-то необычнымъ существомъ, да и прицѣлъ по нему бываетъ при лунномъ освѣщеніи также обманчивъ.

Итакъ, стою я въ этой чудесной обстановкѣ и тиши, наслаждаюсь и выжидаю. Издали по снѣговому насту послышались не то шаги, не то заячьи прыжки. Притаившись около занесеннаго снѣгомъ „шиша” (родъ сушилки), взвелъ я на всякій случай курки и замеръ недвижимо, чтобъ не спугнуть чуткаго ночного воришку-грызуна... Но вотъ, вмѣсто него, на снѣжномъ полѣ, отдѣлявшемъ гумны отъ деревни, явственно показалась фигура человѣка, приближавшаяся прямо по направленію къ тому мѣсту, гдѣ я стоялъ въ своемъ бѣломъ одѣяніи. Ближе и ближе — наконецъ, шагахъ въ десяти, останавливается и пристально начинаетъ всматриваться въ мою покрытую саваномъ, сказочно-страшную фигуру. Тогда, во избѣжаніе возможной случайной непріятности, видя в рукахъ у моего ночного визитера тоже ружье, я предпочелъ обнаружить себя и ободрить его, крикнувъ: „Не бойся, это я”... Но дальше я не успѣлъ себя назвать, ибо произошло слѣдующее: мужикъ заоралъ, какъ говорится, благимъ матомъ: „Караулъ! Чуръ меня! Святъ, святъ!” Когда же я отдѣлился отъ его шиша (оказалось, онъ шелъ провѣрять сушку своего зерна), бѣдный его хозяинъ, бросивъ въ снѣгъ свое ружьишко, со всѣхъ ногъ пустился бѣжать обратно домой на село, продолжая неистово вопить и звать на помощь.

Во избѣжаніе всяческихъ осложненій, связанныхъ съ ночнымъ переполохомъ въ деревнѣ, я, подобравъ брошенную одностволку типа „самопала”, предпочелъ скорѣе добраться до стоявшаго около опушки кучера моего Николая и поторопился вернуться къ себѣ въ Буянъ, отстоявшій отъ Сергѣевкн всего въ шести верстахъ.

На другой день заявился ко мнѣ Ново-Буяновскій старшина и съ улыбкой доложилъ мнѣ, что у него былъ Сергѣевскій сельскій староста, который, со словъ его односельчанина, увѣрялъ о появленіи у нихъ на гумнахъ нечистой силы въ лицѣ какого-то бѣлаго чудища... Тогда я велѣлъ показать подобранное мною ружье, и повѣдалъ старшинѣ все, случившееся со мной. Курьезъ получился еще тотъ, что хозяина этого ружья не оказалось - тотъ, который старостѣ передавалъ о нечистой силѣ, тоже наотрѣзъ отказался отъ собственнаго своего самопала.

Коснусь теперь одной области деревенскаго быта, которую я не могъ оставить безъ должнаго вниманія. Хочу сказать нѣсколько словъ о томъ, что принято называть — народнымъ пьянствомъ.

Въ первые два года своей службы я засталъ еще частную или, какъ ее называли, „вольную” продажу крѣпкихъ напитковъ. Существовали две — три фирмы виноторговцевъ (Дунаева, Маркова, Сачкова), которые конкурировали между собой и всяческими коммерческими способами распространяли по деревнямъ свое зелье.

Ограничительныя требованія закона, регулировавшія качество виннаго продукта, мѣсто и время его продажи, умѣло обходились этими фирмами, въ целяхъ собственной наживы и во вредъ сельскому населенію. Хотя за всѣмъ этимъ и полагалось наблюдать мѣстной полиціи и крайне ограниченному числу агентовъ государственнаго фиска, но обходъ закона всюду царилъ безнаказанно. Во всѣхъ большихъ селахъ существовали „шинки”, торговавшіе недоброкачественнымъ виномъ въ ненадлежащихъ мѣстахъ и въ запретное время, даже ночью.

Проѣздомъ изъ Ставрополя къ себѣ въ Буянъ въ ночное время, я иногда останавливалъ своихъ лошадей посреди села Узюкова и прислушивался. Такимъ образомъ мнѣ удавалось обнаруживать тайные притоны ночного разгула и привлекать виновныхъ къ отвѣтственности.

Казенная винная монополія внесла серьезное упорядоченіе въ дѣло производства водочныхъ издѣлій и ихъ продажи. Всюду былъ установленъ многоголовый и строгій контроль, съ подборомъ добросовѣстнаго персонала. Самое введеніе монополіи сопровождалось весьма благодѣтельнымъ для населенія правительственнымъ распоряженіемъ — ассигнованіемъ Министерствомъ Финансовъ довольно крупныхъ средствъ на организацію мѣръ по борьбѣ съ пьянствомъ.

Благодаря этому, удалось во многихъ пуктахъ уѣзда основать рядъ полезныхъ просвѣтительныхъ учрежденій и развлеченій для народныхъ массъ.

Одно изъ таковыхъ возникло и въ моемъ участкѣ, въ селѣ Новомъ Буянѣ, въ видѣ превосходнаго обширнаго зданія въ центрѣ селенія, около базарной площади, подъ наименованіемъ: „Народнаго Дома Комитета Трезвости”, въ которомъ помѣщались чайная и библіотека-читальня.

Помимо средствъ, полученныхъ мною изъ уѣзднаго Ко митета (около 10.000 р.), въ дѣлѣ устройства и оборудованія этого комитетскаго учрежденія существенную помощь оказала мнѣ мѣстная Ушковская экономія. Въ Домѣ Трезвости сходились крестьяне, получали чай, холодную закуску; особо приглашенные мною мальчики изъ бывшихъ школьниковъ предлагали грамотнымъ газеты, а неграмотнымъ сами читали ихъ вслухъ. Въ особой комнатѣ имѣлась библіотека съ разнообразнымъ комплектомъ книгъ. Каждое воскресенье по вечерамъ я устраивалъ волшебныя картины, привлекавшія цѣлыя толпы народа, биткомъ заполнявшаго зданіе чайной.

Потребность населенія въ такомъ полезномъ и интересномъ развлеченіи, носившемъ несомнѣнно здоровый просвѣтительный характеръ, была ощутительная. Въ зимнее время, при демонстрированіи мною картинъ, помѣщеніе чайной представляло собой сплошное море головъ, бабьихъ платковъ, полушубковъ, отъ которыхъ исходило такое густое испареніе, что потухалъ огонь въ лампѣ, изображеніе на экранѣ блекло и, въ концѣ концовъ, совершенно исчезало.

Положеніе создавалось отчаянное, и приходилось дѣлать частые перерывы для вентиляціи зрительнаго зала, но публика была терпѣливая и благодушная, во всякамъ слукаѣ, не избалованная и невзыскательная...

Показывались обычно картины религіозно-историческаго содержанія. Подборъ ихъ оставлялъ желать лучшаго, но что въ особенности меня не только не удовлетворяло, но прямо-таки раздражало — это предусмотренное въ министерскомъ циркулярѣ условіе, лишь при соблюденіи котораго допускалось примѣненіе волшебнаго фонаря, коимъ ограничивалась роль оператора въ отношеніи пояснительнаго толкованія показываемаго на экранѣ сюжета. Разрѣшалось только доводить до свѣденія публики краткое наименованіе картинъ. Если, напримѣръ, на экранѣ появляется верхомъ на бѣлой Лошади генералъ Скобелевъ, то, согласно буквѣ инструкціи, приходилось ограничиваться лишь слѣдующими словами: „Это — генералъ Скобелевъ, извѣстный герой Турецкой кампаніи” и на этомъ кончать всѣ поясненія.

Къ глубокому сожалѣнію, съ моимъ уходомъ из земскихъ начальниковъ, налаженное дѣло разумнаго народнаго развлеченія пріостановилось. Вся постановка читальни-чайной, которая сама себя стала окупать, все это, несомнѣнно благое для народныхъ массъ начинаніе, въ рукахъ престарѣлаго А. Ѳ. Виноградова, моего замѣстителя, замерло и вскорѣ было закрыто.

Очевидно, въ Петербургѣ боялись замаскированной антигосударственной пропаганды, но казалось бы — для земскихъ-то начальниковъ надо было бы сдѣлать исключеніе!

Помню я, какъ при первоначальныхъ моихъ сеансахъ во мнѣ происходила борьба чувства долга и присяжной подчиненности съ требованіями моей совѣсти и здраваго разсудка. Послѣднее въ концѣ концовъ побѣждало, и я невольно увлекался и дѣлился съ темнымъ народомъ свдими посильными познаніями.

До появленія въ деревняхъ земскихъ начальниковъ, пьянство среди сельскихъ и волостныхъ должностныхъ лицъ было обычнымъ явленіемъ, которое, благодаря Новому Положенію, устанавливавшему близость и строгость надзора, стало исчезать.