Клара Пинта-Коррейа - Возвращение ненормальной птицы.Печальная и странная история додо

• Название: Возвращение ненормальной птицы.Печальная и странная история додо
• Автор: Клара Пинта-Коррейа
• Издательство: Copernicus Books
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 0-387-98876-9 SPIN 10730283

Эта книга не выходила на русском языке, хотя была написана достаточно давно - в 2003 году. Она посвящена интересной теме, которая, к сожалению, редко затрагивается в отечественной научно-популярной литературе: судьбе странных и неуклюжих птиц, которые открывают "чёрный список" видов животных, вымерших по вине человека с 1600 года - дронтов. Но стиль изложения автора значительно отличается от привычного. Вместо краткого описания биологии этих птиц автор рисует нам портрет дронтов "на фоне пейзажа", рассказывая об исторических и культурных событиях, которые прямо или косвенно затрагивали судьбу этих птиц, чаще всего оказывая, увы, резко негативное воздействие на самих птиц и на среду их обитания. Читатели книги узнают о том, почему португальцы оказались в Индийском океане и как открыли Маскаренские острова, как дронт попал в зверинец императора-алхимика Рудольфа II, как художник Руландт Саверей запечатлел эту невероятную птицу на холсте, как дронт вымер во второй раз в сознании людей, скольких усилий стоило доказать, что эта птица действительно жила на Земле, и почему на родном Маврикии её начисто забыли.

С момента выхода книги в свет прошло уже достаточно много времени, и в отношении дронтов были сделаны новые открытия, которые по понятным причинам не попали в книгу. Но материалы, которые собраны в книге, уже стали частью истории науки. Эту книгу с одинаковым интересом прочтут любители биологии, истории и изобразительного искусств.

---

Бюффон не только увеличил возраст Земли до примерно 75000 лет, он также предложил модель эволюции по состоянию на восемнадцатый век. Это была очень продуманная и основательная модель, и она ещё продолжала существовать в тени идеи Дарвина, по меньшей мере, через три десятилетия после публикации «Происхождения видов..», подливая масло в огонь знаменитых дебатов по вопросам дарвинизма, которые проходили в Оксфорде в 1860 г. В сущности, утверждал Бюффон, тем процессом, который приводил к образованию новых видов, была дегенерация животных.С точки зрения этой теории облик животным с течением времени придают формообразующие силы их среды обитания. Главным примером у Бюффона был сам человек, некогда однородный прототип, но распавшийся в настоящее время на множество отличающихся друг от друга, «дегенерировавших» рас. Как он сам выразился в главе «Вырождение животных», включённой в раздел «Четвероногие» своей «Естественной истории»:

Изменения стали настолько большими и поразительными, что мы бы поверили в то, что чёрная, лапландская и белая расы образуют три различных вида, если бы не факт, что мы уверены в том, что был сотворён только один человек, а также потому, что чёрная, лапландская и белая расы могут объединяться и совместно порождать большую и уникальную семью нашего человеческого рода: кровь различна, но происхождение одно.10

Своей способностью к размножению и к смешению рас человек демонстрирует гибкость, выходящую за рамки той, которая встречается среди животных, и ещё больше – той, что у растений; согласно Бюффону, эта гибкость происходит «в меньшей степени от тела человека, нежели от самой его души».Эта гибкость помогает нам достигнуть дальнейшего понимания истории Земли: в схеме Бюффона Земля была разделена на два материка, «старый» и «новый», т. е. Евразия-Африка и обе Америки. Это деление было «старше, чем все наши памятники; но человек – ещё старше, потому что он обитает в этих двух мирах».Путём сознательного разведения изменения можно было резко ускорить, тогда как влияние окружающей среды действует намного медленнее. Бюффон думал, что потребуется

сто пятьдесят или двести лет, чтобы осветлить кожу чёрных путём смешения с кровью белых; но нам бы потребовались, вероятнее всего, многие века, чтобы достигнуть того же самого эффекта исключительно посредством влияния климата...

Однако строгие эксперименты в этой области были бы трудновыполнимыми:

Нам нужно было бы перевезти некоторое число индивидуумов из этой чёрной расы из Сенегала в Данию. Мы должны были бы сочетать этих чернокожих с их женщинами и тщательно сохранять расу, не позволяя никакого смешения; эти меры – единственное, что мы можем использовать, чтобы определить, сколько времени потребовалось бы нам, чтобы ещё раз собрать воедино природу белого человека, и сколько времени займёт изменение от белого до чернокожего.11

Кроме того, следует учитывать половые различия, если дело касается размножения с целью усовершенствования расы: «сила тела и крупный размер – мужские признаки; манерность и красота – женские признаки». Также влияние других факторов могло давать различные физические проявления. Например, Бюффон настаивал на том, что люди не должны пренебрегать важностью привычек в питании, поскольку пища – это путь, при помощи которого земля влияет на форму тела так же, как небо влияет на форму вида, изменяя кожу. Фактор питания был важнее для травоядных, чем для хищников, поскольку растения напрямую передавали свойства земли:

Вообще, влияние пищи больше, и оказывает более сильное воздействие на животных, которые живут, питаясь травой и плодами; те, которые, напротив, питаются исключительно своей добычей, меньше изменяются по этой причине, и больше из-за влияния климата; это имеет место, потому что мясо – это пища, уже подготовленная и уже ассимилированная для природы плотоядного животного, которое его пожирает; в то же время трава – первичный продукт земли, она обладает всеми свойствами земли и непосредственно передаёт животному, питающемуся ею, свойства земли.12

Бюффон иллюстрировал эту концепцию, сравнивая европейские породы овец с породами из остальных частей света: «Они все несут на себе печать окружающей их среды: в некоторых аспектах они стали более совершенными, в других показывают больше недостатков. Но, поскольку совершенствоваться, или же выказывать недостатки – это для природы одно и то же, все они вырожденные, потому что все они изменённые».Бюффон отметил, что факторы земли и неба оказывают более прямое влияние на животных по сравнению с человеком, потому что животные, в отличие от человека, склонны иметь сходные привычки в еде, теснее зависят от земли, не могут строить хижины или носить одежду, и даже разжигать огонь, а потому гораздо больше подвержены стихиям. Вот, почему среди животных представители некоторого вида склонны появляться в одном месте: они беспомощны перед окружающей средой, и это то самое место, которое лучше всего соответствует им.Наряду с «температурой климата» и «качеством пищи» Бюффон указал третью причину, ответственную за вырождение животных: «зло рабства». Согласно этому тезису, порабощённые животные в итоге теряют даже некоторые из своих первоначальных природных признаков, и становятся неспособными выживать, предоставленные сами себе. Бюффон иллюстрировал свою идею о том, что рабство может вести к передающимся потомству деформациям, примером непритязательного верблюда:

Он родится с горбами на спине и с мозолями на ногах и на груди: его мозоли – это очевидные раны, причинённые постоянным трением, поскольку они полны гноя и испорченной крови. Так как он всегда ходит с тяжёлой поклажей, давление от сбруи вначале сделало невозможным для мускулов на спине однородный рост, а потом это заставило вздуться плоть в окружающих областях; когда же верблюд хочет отдохнуть или уснуть, его заставляют падать на колени, что мало-помалу входит у него в привычку; вся тяжесть его тела ложится ежедневно, в течение многих часов подряд, на его грудь и колени; кожа этих частей, сдавливаемая и натираемая землёй, теряет шерсть, мнётся, твердеет, становится мозолистой.13

Что касается «свободных» животных, меньше зависящих от пищи и климата, и избавленных от вмешательства человека, изменчивость возникает главным образом из их брачных повадок: те виды, которые моногамны и медленно размножаются, имеют меньше вариаций; те же, которые часто меняют партнёров, дают по несколько детёнышей в выводке и размножаются более одного раза в год, изменяются в наибольшей степени. Похоже, что это находится в прямой корреляции с размером и совершенством вида: крупные и сложные животные размножаются медленно, тогда как мелкие, низшие животные размножаются быстро.Значительные черты сходства между животными в Старом и Новом Свете заставили Бюффона предположить, что они не были продуктом чистого и простого процесса дегенерации. По его мнению, черты сходства доказывали, что эти два континента некогда были объединены и оказались разделены Атлантикой только после того, как животные возникли из одного и того же исходного источника. После этого процесс придания им формы стихиями пошёл в различных направлениях, создав современные виды лишь после того, как воды разделили сушу. Бюффон добавил, что после этого разделения «американские существа стали мельче и более вырожденными»; это утверждение вызвало гнев у Томаса Джефферсона.14Весь этот процесс видообразования путём вырождения мог бы поразить нас сегодня своей странностью. Однако Бюффон быстро напомнил своим читателям: «Что такое одарённость для Природы, если не явление, более редкое, чем прочие?»15

Развитие таксономии благодаря Линнею и влиянию таких мыслителей, как Бюффон – а также его протеже и преемник на посту директора «Jardin des Plantes» Жан-Батист Ламарк (1744-1829), который полагал, что не было такой вещи, как вымирание, а была лишь эволюция в другие формы – дало толчок способствующим её прогрессу морским исследованиям, когда натуралисты становились членами экипажей и на них возлагалась миссия сбора образцов флоры, фауны и окаменелостей. Примером такого рода были плавания капитана Джеймса Кука в Tихом океане.Но самым известным среди них стало исследование берегов Южной Америки британским военно-морским судном «Бигль» с молодым натуралистом Чарлзом Дарвином на борту. Интересно отметить, что в апреле 1836 г. «Бигль» на заключительном отрезке своего пятилетнего кругосветного путешествия сделал остановку на Маврикии, который, по словам Дарвина, «был полон какого-то безукоризненного изящества».16 Маскаренские острова были захвачены британцами в 1811 г. в ходе войны против Наполеона, и Маврикий переживал бум, подпитанный возделыванием сахарного тростника. На Дарвина, изголодавшегося по комфорту человеческой цивилизации, произвела впечатление столица, отстроенная во французском стиле, где были оперный театр и асфальтовые дороги, и он совершил путешествие по острову верхом на слоне, которого предоставил принимавший его англичанин. Можно предположить, что он слышал про додо, но упоминания об этом нет ни в его описании Маврикия, ни, если на то пошло, где-либо ещё в его рукописях, Однако основное противостояние во время состоявшихся в Оксфорде дебатов по додо было сосредоточено на идеях, которые сам Дарвин спокойно расставлял по полочкам, работая над своим революционным «Происхождением видов…». Если бы вы были натуралистом той эпохи, вам пришлось бы примкнуть к одной из сторон. Вы или поддержите в осторожной либо пылкой манере (неважно, как именно) то, что станет известно как дарвиновская концепция эволюции, или же вы отклоните её в целом и сделаете ставку на защиту предшествовавших ей объяснений разнообразия жизни, вроде тех, что предлагали Бюффон или Ламарк. Или в ином случае вам нужно было бы выработать свои собственные взгляды, которые должны быть последовательными и гибкими, когда встречаются с противоречащими им данными. Додо был идеальным объектом противостояния, потому что его причудливое обличье стало мишенью для аргументов в пользу резко различных точек зрения на причины, которые позволили новому виду произойти от ранее существовавших форм. Те, кто позже принял сторону Дарвина, видели в дронте подтверждение того, что некоторые виды могли произойти от ювенильных форм, которые достигали половозрелости и проходили полный жизненный цикл, совсем не приобретая черт взрослого организма, благодаря особенностям среды их обитания. Это явление, чётко зафиксированное у множества организмов, известно как неотения. С другой стороны, дронт был образцовой лошадкой, на которой выезжали красочные идеи видообразования, с мастерским красноречием выдвинутые Бюффоном. Как мы уже видели, Бюффон предпочитал считать видообразование явлением, которое возникает благодаря различным способам вырождения, которые накладывают на исходную группу среда обитания и особенности размножения.Выступая перед аудиторией скептически настроенных коллег, склонных отбросить додо как фольклор или плод воображения, оксфордские полемисты воскресили птицу из единственных доступных им свидетельств: разрозненных костей, частичных скелетов, дневников моряков семнадцатого века и прилагавшихся к ним гравюр на дереве, а также из небольшой коллекции вызывающих недоумение портретов додо кисти таких художников, как Хофнагель и Саверей.Картины, рисунки и гравюры были разбросаны по частным владельцам, антикварам и случайным библиотекам. Из-за этого их было сложно отследить, собрать воедино и изучить как единое целое. Чаще всего изображения додо в произведениях искусства размещались не на натуралистическом фоне, а скорее представляли собой странные коллекции редкостей, собранных в век открытий, а затем размещённые в мифологических или изображающих райский сад композициях, продиктованных вкусами богатых патронов вроде Рудольфа II. Таким образом, додо изображались в компании существ со всего света, что создавало ощущение нереальности додо. Например, на одной из картин Саверея додо показан стоящим возле маленького ручья и с любопытством глядящим на нечто напоминающее маленького угря в воде. В девятнадцатом веке это изображение стало причиной долгих дебатов о том, могли ли дронты быть плотоядными.Поэтому, чтобы их наблюдения обрели смысл, додологи Оксфорда должны были освободить дронтов от обманчивого контекста исходных картин и ещё раз собрать их вместе. На этих реконструкциях птиц иногда показывали в одиночку. Иногда вокруг них рисовали элементы флоры, которая должна быть в том месте, или же животные и растения, сопровождающие их в исходной работе, были просто показаны контурным рисунком, поэтому зритель знал, какое именно существо было в центре внимания. При всех своих благих намерениях эти процедуры просто создавали ещё больше беспорядка.Но какой след могли оставить в настоящей науке дюжина костей и несколько мазков кисти? Сложно представить себе учёных, принимающих такой вызов в наши дни. Усилия по реконструкции дронта, предпринятые в начале девятнадцатого века, выглядят ещё более впечатляющими, если мы будем помнить о том, что краткое сообщение джентльмена по имени сэр Хамон Лестранг, который видел живого додо, демонстрировавшегося публике за деньги в Лондоне, и было в течение некоторого времени единственным свидетельством. В то время на Маскаренских островах не было обнаружено никаких дополнительных костей. Несколько натуралистов-любителей провели всю свою жизнь на островах и собрали большие коллекции костей, но ни в одной из них не было останков дронта.Ошибочно считалось, что, если додо населял Маврикий, то лучшим местом для поиска его останков был бы близлежащий Мадагаскар, поскольку это было гораздо больший остров с богатой фауной. Однако, все исследования, проведённые на Мадагаскаре, оказались безрезультатными. Ранее обширные описания экосистем Мадагаскара, сделанные путешественниками семнадцатого века, никогда не упоминали похожее на дронта существо. Это неизменное отсутствие свидетельств подпитывало скепсис в отношении птицы, которую никогда не видел ни один учёный, и которая не сохранилась ни в одном фольклорном произведении у себя