Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

• Название: Вокруг трона Екатерины Великой
• Автор: Зинаида Чиркова
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058238-9, 978-5-271-23186-5

В истории часто главные роли играли не только те, кто занимал трон, но и те, кто находился рядом. Среди них были выдающиеся государственные деятели и ловкие авантюристы, талантливые политики хитроумные интриганы. Григорий Орлов, Григорий Потёмкин, Платон Зубов — эти и другие люди, окружавшие императрицу Екатерину Великую, сумели достичь вершин власти и занять заметное место в истории государства Российского.

В данном томе представлены биографические очерки о Григории Орлове, Григории Потёмкине, Екатерине Дашковой и других сподвижниках и фаворитах, составлявших окружение императрицы Екатерины Великой. Написанная хорошим языком, живо и увлекательно, книга, несомненно, привлечёт внимание всех, интересующихся отечественной историей.

---

Сполоснув руки в большой серебряной чаше, они взялись за еду. Пример подал сам архимандрит — его аппетит был огромен, как и его наеденное брюхо.

Екатерина с удовольствием уплетала церковный обед — давно уже не приходилось ей испытывать такое чувство голода. Даже настойку она выпила с наслаждением, хотя обычно не пила ничего, кроме крепкого кофе и холодной воды.

   — Слава тебе, Господи, — улыбнулся архимандрит румяными губами, заросшими седыми усами и бородой и едва видными в этой щетине, — привелось и мне разговеться в день сегодняшний. Благодарствую, матушка-государыня, что приехала, что пришла ко мне на трапезу и разделила её со мной.

   — Спасибо вам, — ответно улыбнулась Екатерина, — так роскошно меня угощаете, а я видела — монахов своих не сильно балуете.

Архимандрит качнул чёрным клобуком, и глазки его, светлые и пронзительно чистые, и вовсе спрятались под чёрными ресницами.

   — Так ведь наш пресвятой Сергий завещал нам не роскошествовать. Он не питался ничем в среду и пятницу, а только в другие дни принимал пищу, да и то лишь хлеб и воду.

   — А я слышал, — вмешался Потёмкин, — что он все пять дней недели не принимал никакой пищи и только в субботу да светлое воскресенье ел хлеб и пил воду...

Екатерина тут же уловила, что Потёмкин провоцирует архимандрита на долгий разговор о святых, об их постных и скоромных днях, поняла, что он хорошо знает, как питался Сергий Радонежский, но отчего-то хочет показать ей прекрасное знание архимандритом жития Сергия. И Екатерина прервала их беседу.

   — Мы сегодня так устали, — ласково сказала она, — ехали долго, потом благодарственный молебен отстояли, а теперь вот трапезничаем. Не пора ли нам и по своим постелям?

Архимандрит посерьёзнел, посмотрел на Потёмкина, а потом медленно и важно сказал:

   — Сын мой может и пойти отдыхать, а тебе, дочь моя, предстоит ещё выслушать мой наказ. Но ты государыня, на твои плечи легло так много забот и труда, что удостой меня ещё только минуточкой...

Потёмкин поднял брови, удивляясь просьбе архимандрита, но покорно встал, подошёл под благословение монаха и вышел, даже не взглянув в сторону Екатерины.

Екатерина выжидательно смотрела на монаха, забыв в руке кусок чёрного запашистого хлеба.

   — Сегодня мы принимали тебя, дочь моя, замечательная монархиня и государыня наша, в Успенском соборе, отслужили благодарственный молебен за то, что путешествие твоё окончилось успешно, и ты, и все твои слуги здоровы и благополучны.

Екатерина всё смотрела на архимандрита, гадая про себя, к чему ведёт он речь.

   — Завтра с самой ранней заутрени стоять будем в Троицком соборе, где хранятся останки нашего святителя, Сергия Радонежского, и после службы разрешится тебе прикоснуться к мощам великого святого. А служба наша будет состоять в том, что мы станем умолять нашего святого Сергия, чтобы он просил Господа помочь тебе, нашей государыне, во всех твоих делах.

Он вздохнул, словно переходя к самой трудной части своей речи, и продолжил:

   — Перед этой службой спроси себя, чиста ли ты перед Господом нашим, не слишком ли отягощают твою душу грехи?

Екатерина вздрогнула и ответила так, как когда-то отвечала Елизавете, своей свекрови и тётке: «Виновата, матушка».

   — Виновата, батюшка, грешна, грешна сильно, батюшка...

Сказала и не заметила, как навернулись на глаза слёзы.

   — Грехи разные бывают, — рассудительно заметил архимандрит, — но на душе у человека должно быть светло, чисто и спокойно. А у тебя, вижу, не совсем чисто на душе, во грехе живёшь, во грехе чад рождаешь, не просишь Господа простить тебе твои грехи...

   — Прошу, прошу, умоляю, причащаюсь, стараюсь грехов не накапливать, а всё грешна, грешна, батюшка...

   — Покрой все свои грехи венцом, взвали на плечи, рядом стоящие, свои заботы и прегрешения, раздели их пополам...

Слёзы Екатерины сразу высохли.

Так вот в чём дело, так вот почему архимандрит услал Потёмкина, так вот почему Григорий умолял её совершить это богомолье...

Он прекрасно знал язык этих чернорясных монахов, он умел подражать им, он мог вторить службам и даже нередко поправлял их ошибки. Конечно же это он говорил с архимандритом да, наверное, ещё и с монахами, так что ей предстоит выдержать ещё не одну атаку...

   — Святой отец, — лукаво прищурилась Екатерина, — а откуда вы знаете про мои грехи? Я ведь ещё не исповедовалась, ещё никому в здешних стенах не раскрывала свою душу...

Архимандрит ничуть не смутился.

   — Господь открывает нам немало такого, о чём не подозревают мирские люди, — поучительно сказал он, пронзительно глядя на Екатерину своими выцветшими голубенькими глазками, — да и не в пустыне мы живём, слухами земля полнится, и до нас доходит...

   — Я буду молиться, чтобы Господь простил мне мои грехи, — холодно произнесла Екатерина и добавила уже ласковее: — Спасибо вам за то, что так хорошо приняли нас, меня и всех моих слуг, спасибо за угощение, мой желудок просто прославляет вас за ваши прелестные кушанья...

Она встала и подошла под благословение святого отца.

   — Подумай, дочь моя, — наставительно произнёс архимандрит, — и исправь грехи свои...

Он осенил её широким крестом, жестом вызвал из соседней кельи монахов, чтобы проводить императрицу в покои, отведённые ей в царском дворце, построенном ещё царём Алексеем Михайловичем.

Окружённая целой толпой чёрных монахов, Екатерина пересекла широкий двор, мельком взглянула на скромную больничную церковку и взошла на высокое крыльцо царских хором.

С десяток монахов, сопровождавших Екатерину, упали перед ней на колени прямо перед первыми ступенями крыльца и забормотали в один голос:

   — Матушка-государыня, не дай врагам рода человеческого, тем, кто за нами следит и вредит нам, запихнуть тебя в геенну огненную, не дай им уволочь тебя в пещеры тёмные, страшные, к врагам рода человеческого...

«Вот и вторая атака», — усмехнулась Екатерина, поклонилась монахам и отворила резную деревянную дверь, простеленную железными полосами.

В царской опочивальне, приготовленной для императрицы, её уже ждала Катя Шаргородская с мягкими простынями, круглыми мылами и ароматными травяными настойками.

   — Пожалуйте, Екатерина Алексеевна, — пригласила она, — тут, оказывается, есть огромная бадья, как стопа человеческая, и уже натаскали горячей воды, слова не успела сказать...

С великим наслаждением погрузилась Екатерина в громадную бадью, прислонилась к высокому деревянному бортику и принялась размышлять, пока Катя намыливала её сильное большое тело, раздобревшее после последних родов.

Да, постарался Григорий, уговорил монахов, чтобы просили за него, даже самого архимандрита прельстил. Да только было уже у неё в жизни одно испытание бракосочетанием, и она охотно пошла бы на него. Григорий Орлов ожидал, что она в знак благодарности за то, что возвёл её на престол, выйдет за него замуж и он станет российским императором. Но затея эта встретила такое возмущение, сразу же возник заговор Хитрово, да и Никита Панин, возглавляющий всю внешнюю политику и воспитатель наследника, Павла, встал у стены Сената и громогласно произнёс:

   — Императрица вольна поступать, как ей угодно, но графиня Орлова никогда не будет российской императрицей...

Так и пришлось оставить эту затею.

Конечно, ныне уже не те времена, и она может позволить себе выйти замуж, но теперь уже ей и самой не хочется этого. Стеснять будет муж, а станет он русским императором, и она, императрица, отойдёт на второй план.

«Нет, дорогой Григорий Александрович, хоть и люблю я тебя, хоть и головка у тебя светлая, но выпустить из рук самодержавную власть я никогда себе не позволю. Хозяйка теперь я, а потом буду вынуждена считаться с императором. Нет, никогда...»

Но она знала, что монахи не успокоятся, что снова и снова станут они по наущению Потёмкина пытаться обвенчать её с Григорием, какие угодно слова будут изрекать, и стращать карами небесными, и умолять, и уговаривать самыми ласковыми речами, но она была уверена, что никогда не согласится поступиться своей верховной властью...

Монахи и правда приставали к Екатерине при всяком удобном случае. И умоляли, и уговаривали, и стращали. Но она откупалась от них то приказанием привезти в лавру пятнадцать возов гранитной плитки для замены выщербленной, то дачей денег на покров Богоматери, на оклад иконы.

Ранним утром пошла она в Троицкий собор, где выстояла очень длинную церковную службу.

Едва вошла она в приготовленный для утренней службы собор, сияющий тысячами свечей в больших паникадилах, спускающихся с потолка на толстых серебряных цепях, как вдруг защекотало в глазу, и не успела она что-нибудь подумать, как из её глаз полились слёзы. Она удивилась этой странности: не было у неё ни одной грустной мысли, никакого горя, и не хотела она плакать, а слёзы лились и лились. Она стояла возле Потёмкина, тронула его за рукав мундира и прошептала: