Зинаида Чиркова - Вокруг трона Екатерины Великой

• Название: Вокруг трона Екатерины Великой
• Автор: Зинаида Чиркова
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-17-058238-9, 978-5-271-23186-5

В истории часто главные роли играли не только те, кто занимал трон, но и те, кто находился рядом. Среди них были выдающиеся государственные деятели и ловкие авантюристы, талантливые политики хитроумные интриганы. Григорий Орлов, Григорий Потёмкин, Платон Зубов — эти и другие люди, окружавшие императрицу Екатерину Великую, сумели достичь вершин власти и занять заметное место в истории государства Российского.

В данном томе представлены биографические очерки о Григории Орлове, Григории Потёмкине, Екатерине Дашковой и других сподвижниках и фаворитах, составлявших окружение императрицы Екатерины Великой. Написанная хорошим языком, живо и увлекательно, книга, несомненно, привлечёт внимание всех, интересующихся отечественной историей.

---

Знала она и то, что при всяком удобном случае обрывки разговоров за великокняжеским столом доносят и английскому послу Вильямсу, знала и источник, но большие займы у английского банкира заставляли её держать язык за зубами...

Вот и теперь Пётр уже перешёл грань, за которой начиналась просто пьяная болтовня, — он подливал и подливал себе вина, и язык его, не знающий удержу и в трезвом виде, сейчас и вовсе распустился.

Он, уже не скрываясь от жены, обнимал за талию Елизавету, она же всё ещё старалась уклониться от его объятий, страдальчески взглядывая на великую княгиню, будто бы просила прощения: дескать, не виновата, что имела несчастье понравиться Петру.

Но Екатерина словно бы не замечала этих взглядов — она всегда умела держать своих слуг и придворных на некотором расстоянии, хотя и была нехитра в обращении и ласкова, но ласкова великокняжеской милостью...

Внезапно Пётр встал на нетвёрдые уже ноги и громким голосом объявил:

   — Ну, теперь, дети мои, пора и баиньки. Ты, кавалер, иди к своей княгине, а ты, Елизавета, останешься здесь...

Елизавета поддержала Петра за плечо, иначе он упал бы под стол...

Екатерина взглянула на Понятовского, и он умоляюще посмотрел в её глаза. Да, им разрешено встречаться открыто, не стесняться ночных свиданий и встреч.

И она поднялась из-за стола.

   — Великий князь, — улыбаясь, произнесла она, — я весьма вам благодарна за прекрасный ужин. А завтра прошу откушать у меня. Надеюсь, вам понравится токайское, которое сегодня мне прислали из Испании.

Екатерина и Понятовский удалились скромно и благопристойно, а Елизавета едва довела Петра до постели. Он свалился в неё, позволил Елизавете раздеть себя и прижался к её пышному тёплому плечу. Через минуту он уже храпел, а Елизавета мучительно дожидалась утра, чтобы выскользнуть из его объятий и юркнуть во фрейлинскую. Правда, при мысли о том, какая ждёт её там постель в окружении многих фрейлин, ей так и хотелось закрыть глаза и отдаться безмятежному сну...

Эту ночь Екатерина и Понятовский провели вместе, не боясь разоблачения и впервые громко смеясь и разговаривая. Даже Владиславовой, прислуживавшей великой княгине, перестали они стесняться...

Елизавета Воронцова настолько близко приняла к сердцу просьбу великой княгини, что даже отправилась к Бестужеву и, посмеиваясь, рассказала обо всём, что произошло. Уверяя его, что присутствие Понятовского не было неприятным великому князю, она в то же время пригрозила канцлеру своим влиянием на Петра. Алексей Петрович уже увидел это и немало удивился тому соглашению, что было таким образом заключено между всеми четырьмя участниками тайной пирушки при молодом дворе.

С тех пор так и повелось. В комнате великой княгини накрывался роскошный стол для ужина, туда приглашались великий князь с Елизаветой, а также Понятовский. До четырёх или пяти утра все весело пировали, болтали о всяческих вещах, не забывая и высокую политику, а потом уже едва держащийся на ногах великий князь объявлял:

— Теперь, дети мои, я вас оставляю и желаю приятно провести время. А я удаляюсь...

И нетвёрдыми шагами, поддерживаемый Елизаветой, он отправлялся в свои апартаменты, предоставляя сопернику оставаться в опочивальне Екатерины сколько тому заблагорассудится...

Всё это весёлое и беспечное время длилось несколько летних месяцев, продолжалось и после переезда в Петербург, и компания проводила дни и ночи так, что остальные могли только позавидовать.

Однако слухи об этом счастливом совместном проведении времени дошли наконец и до императрицы — нельзя было скрывать долее столь необычное приключение. И доложили Елизавете конечно же её соглядатаи, приставленные к молодому двору, но уже давно перешедшие на его сторону и потому скрывавшие, сколь возможно, от императрицы слухи о перипетиях странного союза вчетвером.

Елизавета так рассердилась, что вызвала Бестужева, грозно распекла его и потребовала прекратить столь унизительную для молодого двора комедию.

Как ни противилась Екатерина, взывая к власти Бестужева, как ни боролась за свою любовь, Понятовский был вынужден уехать. Французский и саксонский дворы настояли на его скором и решительном отъезде, поняв, как действует во имя любви и политики польский агент князей Чарторыйских против законного короля Польши и против других иностранных дворов.

Понятовский ещё пытался сопротивляться, сказываясь больным и перенося сроки своего отъезда, но конец всей этой любовной интриги был заранее предрешён, потому что на сцену выступили факты, недостойные великой княгини. Слишком уж часто подвергала она себя опасности, предписывая Бестужеву, как следует ему вести себя во всей этой истории. Но боялась Екатерина только одного — как бы черновик указа, состряпанного Бестужевым, не попал в руки Елизаветы, а этот указ об изменении престолонаследия мог стать роковым для великой княгини.

Нежным и трогательным было последнее свидание влюблённых. Екатерина то и дело вытирала набегающие слёзы, а Понятовский неслышно прижимался губами к солёным каплям.

В последний раз собрались они, все четверо, в опочивальне Екатерины. Даже Пётр выразил своё сожаление по поводу того, что так грубо и требовательно наложен запрет на их весёлые вечерние пирушки. Но скандал есть скандал — шокированы не только сама Елизавета, императрица, и придворные, шепчущиеся по углам, но и все иностранные министры, состоящие при русском дворе. И потому то, что хорошо для частных лиц и никого не беспокоит их поведение или странные поступки, отражается по-иному и властно вторгается в жизнь людей высшего круга, призванных руководить страной, народом. Все эти мысли Пётр высказывал в продолжение всего вечера, последнего свидания вчетвером...

Елизавета лишь поглядывала на своего щупленького и раскрасневшегося любовника, сбивчиво объясняющего Понятовскому свою позицию, и мельком обводила глазами огорчённых Понятовского и Екатерину. Больше не придётся им посиживать вот так вчетвером, не думая ни о чём, болтая и пересмеиваясь, весело обгладывая нежные куриные косточки и проливая ананасный сок на углы губ и подбородки. И никогда ещё не видела рыжая и рябая Елизавета такой печали в глазах Екатерины и втихомолку радовалась, что её соперница так огорчена и то и дело вытирает слёзы.

И в последний раз сказал при расставании Пётр:

— Ну, дети мои, теперь вы сможете распрощаться, а мы потихоньку удалимся.

Он схватился за полный локоть Елизаветы и, поддерживаемый ею, нетвёрдо встал на ноги.

Екатерина даже не заметила, когда они ушли, — она вся была во власти горестных дум. Почему, ну почему так получается — все, кого она любит или любила когда-либо, удаляются от неё, уезжают или высылаются из страны, и снова остаётся ей одна политика, а без любви она так скучна...

Их последние объятия не были исполнены нежной страсти — их заменили горестные уверения в бесконечной любви, страстные признания в том, что сердце останется рядом с любимой и любимым, слова лились потоком, как и прощальные горькие слёзы.

Последний приём у императрицы был холоден и скучен. Императрица бесстрастно выслушала уверения Вильямса в том, что лучшего друга, чем громадная великолепная Россия, у Англии нет и быть не может, молча дала поцеловать руку низко склонившемуся Понятовскому, в душе недоумевая: и что нашла Екатерина, её невестка и племянница по Петру, в этом невзрачном, невысоком, без блеска и шарма полячишке, да так, что она, императрица, сама вынуждена была вмешаться, чтобы погасить костёр скандала в молодом дворе.

Впрочем, она переводила взгляд на своего нынешнего фаворита, Ивана Шувалова, и должна была в душе признаться, что и он тоже не блещет и сверкает, хоть и мил ей и заменил собой всех, кого она когда-либо отмечала. Её проницательный и зоркий глаз подметил и то, о чём ей постоянно говорили, но во что она никак не хотела поверить: Иван Шувалов постоянно задерживался взглядом на великой княгине, словно не прочь был совместить две свои привязанности — и к императрице, и к великой княгине, чтобы не остаться обездоленным, когда умрёт она, Елизавета. Тиски ревности схватили горло императрицы, и она вдруг резко обернулась к Ивану. Глаза её метали громы и молнии, и нынешний любовник императрицы тотчас понял, перед какой бездонной пропастью он стоит, и кинулся лобызать полную, всё ещё белую руку своей повелительницы.

— Ах, как ты прекрасна, Лизетта, — пробормотал он, — ты всю жизнь останешься в моих глазах всё той же прелестной принцессой, какой я мечтал увидеть тебя в своих страстных объятиях...

Подобный вздор он всегда молол часами, и Елизавета заслушивалась льстивыми словами, в которых она находила подтверждение тому, что красота её всё ещё совершенна, что бесчисленные притирания, мази и кремы всё ещё сохраняют ей белоснежный цвет лица, а полная шея и грудь вызывают в мужчинах страстное томление.