Нина Молева - Камер-фрейлина императрицы. Нелидова

• Название: Камер-фрейлина императрицы. Нелидова
• Автор: Нина Молева
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-17-022588-1, 5-271-08337-3

«Мадмуазель Нелидофф», Екатерина Ивановна Нелидова (1756-1839), покоряла современников блестящим умом, остроумием, весёлым характером. Камер-фрейлина императрицы, она в течение 22 лет была близким другом и советчицей Павла I, оказывая на него огромное влияние. Все эти годы она отказывалась от дорогих подарков императора и унесла с собой в могилу тайну их отношений.

Об одной из самых удивительных женщин XVIII века рассказывает новый роман известной писательницы Нины Молевой.

---

   — Ваше превосходительство истинный театрал.

   — Скажу по совести, никогда оным не был — всё институт. Как государыне лучше монастырок представить? На экзаменах сидеть — кому охота. Театр — другое дело: и приятно, и для дела нашего полезно. И только после театра о монастырках повсюду говорить да расхваливать их стали.

   — Но может, ваше превосходительство, с театра в портретах начнём?

   — Как с театра?

   — Представим девиц в ролях, в костюмах театральных, а то и вовсе на сцене. Можно ли так, ваше превосходительство? На французский манер — там множество портретов театральных. И господину Дидро знакомо.

   — Мысль отличная, Левицкий! Да чего там — преотличнейшая!

   — Ваше превосходительство, вам остаётся только назвать имена девиц и спектакли, в которых они отличились.

   — Начнём, конечно, с Катеньки Нелидовой. Из четвёртого возраста её одной достаточно. Такого успеха не всякая примадонна из гастролёрш заезжих добивалась. Катенька в «Служанке-госпоже» господина Перголези, отменного композитора итальянского, все лавры собрала: и поёт как соловушка, танцует, что твоя Сильфида, а уж представляет — натуральнее и вообразить себе нельзя. Императрица так растрогалась, что Катеньке тысячу рублей и бриллиантовый перстень в подарок прислала. Шутка ли, богатство какое! Катенька сама из семейства куда какого небогатого, ей каждый рубль пригодится. До поры до времени всё у начальницы института хранится. Её императорское величество о Катеньке самому Вольтеру писала, жалела, что не может её увидеть в сей роли. Господин Сумароков мадемуазель Нелидову вниманием не обошёл — стихи в её честь написал, да и не он один. Катеньку только в этой роли и представлять надобно. Государыне, смею надеяться, сие приятно будет.

   — Мадемуазель Нелидова будет старшая из всех девиц, ваше превосходительство?

   — А, да! Конечно, старшая. Из третьего возраста возьмём княжну Екатерину Хованскую и Екатерину Хрущеву. Чрезвычайно им роли Нинетты и Кола в опере Киампи «Капризы любви, или Нинетта при дворе» удались. Поверить невозможно, что мадемуазель Хрущевой едва десять лет исполнилось — Кола у неё живой, да такой смелый, ловкий, не в пример Нинетте. Княжне Хованской, хоть на год больше, а робость до того ловко представляет, поверить невозможно. Костюмы им сам придворный театральный портной Христофор Бич придумал — лучше не вообразить. Государыня очень смеяться изволила, девиц к себе пригласила, к ручке допустила. Непременно их изобразить надобно.

   — Значит, второй портрет двойной?

   — Двойной, конечно, двойной. Только знаете, Левицкий, может, и младшеньких вдвоём на одном портрете представить? Костюмов театральных тут не придумаешь. Первому и второму возрастам одевать их не положено. Да и в спектаклях они ещё не выступают. Во втором возрасте декламацией только занимаются, а в первом — и вовсе одни уроки твердят. Что тут придумаешь?

   — Почему же, можно и тех девиц представить, будто старшая декламирует, а младшая её слушает. Театр не театр, а как в жизни.

   — Видишь, как славно всё получается. Я тебе двух девиц посоветую: княжну Настасью Давыдову, ей уж девять, и годом старше Федосью Ржевскую. Девица Ржевская в декламациях очень даже отличилась, превосходно басни сумароковские представляла, потому и на торжественном акте приветствие государыне императрице и всем гостям произносила. Она в голубеньком платьице, княжна — в кофейном.

   — А срок, ваше превосходительство?

   — К сентябрю нынешнего 1773 году господин Дидро, надо полагать, до Петербурга доберётся. Вот к приезду его и надобно кончить.

* * *
Д. Дидро, С.Л. Нарышкин

   — Порой мне начинает казаться, что я уже досконально знаю Россию, князь. Ваши рассказы так живы и полны.

   — Не обманывайте себя, Дидро, Россию совсем не просто узнать, если вы даже в ней родились и выросли, что же говорить о путевых рассказах. Это как абрис горы на вечереющем небе. Вы относительно начинаете себе представлять её размеры, но для вас остаётся тайной, чем покрыты её склоны и уж тем более что таится в её недрах.

   — Вы становитесь поэтом, князь.

   — Упаси Господь, это не привилегия Нарышкиных. Просто я возражаю на вашу посылку.

   — Возможно, вы и правы. Но знаете, чего мы с вами не коснулись? Моих проектов, столько лет присылавшихся мною в письмах императрице. Расскажите хотя бы об одном из них, по вашему выбору.

   — Я уверен, государыня едва ли не в первую очередь захочет показать вам институт благородных девиц.

   — О, да, мы очень много обсуждали проекты его устройства, учебные программы и даже режим дня для институток, хотя, видит Бог, я не испытываю специального тяготения к педагогике. Итак, что же из нашего совместного предприятия вышло?

   — Немало, и я рад, что разговор зашёл об институте. Вам придётся там побывать и, значит, необходимо быть подготовленным к подобному визиту.

   — Подготовленным к визиту? Дорогой князь, это звучит почти как ознакомление с дипломатическим протоколом.

   — В известной мере это так и есть. Императрица очень ревниво относится к своему детищу.

   — И требует безусловных восторгов по его поводу, вы это имели в виду, князь?

   — Думаю, ваш восторг будет вполне оправдан. Вам останется только его выразить императрице и доставить ей тем немалое удовольствие.

   — Это так далеко от моих первоначальных проектов?

   — Я не в курсе ваших проектов, Дидро, тем более переписки с её императорским величеством. Я могу только описать жизнь института, какой она представляется постороннему наблюдателю.

   — Начнём с его задач. Я говорил о воспитании образцовых жён, матерей и хозяек, способных рационально и бережливо вести хозяйство в своих будущих семьях.

   — Думаю, императрица не могла так приземлённо рисовать будущее питомиц института.

   — Иными словами, её императорское величество открыло школу для дам высшего света.

   — Как вы торопитесь с выводами, мой друг! Имейте в виду, это первое в России учебное заведение, дающее общее образование женщинам. В нём есть два отделения: одно для благородных и другое — для мещанских девиц.

   — Меня интересуют последние.

   — Я менее знаком с ними и всё же знаю, что девицы простых сословий получают здесь первоначальные представления о литературе, истории, географии, узнают свой родной язык, учатся различным рукоделиям. Но, пожалуй, главное не в этом — они получают приданое в виде свободы для своего мужа, если он находится в крепостном состоянии.

   — Ничего не могу с собой поделать, князь, но меня коробит от каждого упоминания о рабстве, которое мы воспринимаем с таким спокойствием! Вы — человек образованнейший и гуманнейший!

   — Что вы предлагаете, Дидро? Отменить крепостное состояние во всей России? Но вы не отдаёте себе отчёта в экономических последствиях этого благородного, как вы считаете, дела. Те же крестьяне окажутся разорёнными, не говоря о дворянстве, которое организует экономическую жизнь страны, и о великом множестве дворовых, которые превратятся в нищих.

   — Что значит — дворовых?

   — Если хотите, слуг, состоящих при своём господине. В России, вы сами увидите, их принято держать великое множество, потому что они должны обеспечить все нужды своего хозяина — от завивки волос, убранства покоев, ведения дел, сопровождения экипажей и бог весть ещё каких потребностей.

   — Почему же им при их умении может грозить нищета?

   — Потому что умение это очень относительно и находит чаще всего своё применение в заброшенных в глухие уголки провинции поместьях. И ещё потому, что, застигнутые старостью, эти люди останутся без пропитания, тогда как владелец обязан их содержать и кормить до самой смерти и при любой болезни.

   — Вы хотите сказать — в который раз! — что раб может благословлять свою судьбу.

   — Почему же, он может её проклинать, тяготиться ею, но он не способен отдавать себе отчёт в том, с какими тяготами и лишениями связана его свобода.

   — Князь! Возможно, это можно оспаривать, но мне кажется, лучше голодная смерть на свободе, чем рабское существование в сытости.

   — Дорогой Дидро, боюсь, большая часть человечества не разделит ваших убеждений. К тому же понятие рабства, как вы его называете, очень относительно и в другом виде оно существует и во Франции.

   — Рабство во Франции! Что же вы подразумеваете под ним?

   — Согласитесь, Дидро, пока человек будет зависеть от денег и государства, он будет оставаться в состоянии рабства, не так ли? Истинная свобода была бы только тогда, когда человек зависел исключительно от плодов своего труда, но в цивилизованном обществе эта первобытная идиллия уже невозможна. Да и можно ли назвать её идиллией?