Павел Полян - Историмор, или Трепанация памяти. Битвы за правду о ГУЛАГе, депортациях, войне и Холокосте

• Название: Историмор, или Трепанация памяти. Битвы за правду о ГУЛАГе, депортациях, войне и Холокосте
• Автор: Павел Полян
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-098145-8

В новой книге Павла Поляна собраны работы о соотношении памяти и беспамятства, политики и истории: проблематика, которая, увы, не перестает быть актуальной. «Историомор» – неологизм и метафора – это торжество политики, пропаганды и антиисторизма (беспамятства) над собственно историей, памятью и правдой. Его основные проявления очевидны: табуизирование тем и источников («Не сметь!»), фальсификация и мифологизация эмпирики («В некотором царстве, в некотором государстве…») и отрицание, или релятивизация, установленной фактографии («Тень на плетень!»).

---

Но собственное «расследование» 1944 года («Комиссия Бурденко») установило, что это дело «немецких» рук[168]. И мало того: не постеснялись выставить Катынь в ряду тягчайших «немецких» преступлений на Нюрнбергский трибунал! Чем это кончилось – хорошо известно: судьи отказались признать аргументацию СССР по Катыни убедительной, но и судить де-факто СССР – страну-победительницу и страну-обвинительницу – тоже не стали, благо мандат трибунала и союзнические чувства этого от них и не требовали.

Фактическая развязка этой трагической и неприглядной истории произошла при Горбачеве. Весной 1987 года была создана двусторонняя Комиссия историков СССР и Польши по вопросам истории взаимоотношений СССР и Польши, при этом у советской части комиссии не было ни полномочий пересматривать каноническую советскую точку зрения, ни новых материалов. Уже в июне 1987 года в ЦК поняли всю непривычную серьезность вопроса – еще раз «отговориться» не получится! «Другое дело, как использовать то, что станет нам известно после специального изучения этого дела с позиций исторической правды (выделено мной. – П.П.)»[169].

В 1988 году, после обнародования в Польше результатов доклада Польского Красного Креста, принимавшего участие в эксгумации в Катыни в 1943 году, а также польских критических замечаний относительно выводов комиссии Н.Н. Бурденко, стало ясно, что пересмотр катынского дела неизбежен. Поэтому заведующий международным отделом ЦК КПСС В.М. Фалин предложил 6 марта 1989 года не препятствовать, а оказать содействие желанию польской стороны перенести в Варшаву символический прах из Катыни[170]. Политбюро в заседании от 31 марта согласилось с этим предложением, а заодно распорядилось в месячный срок выработать предложения о дальнейшей советской линии по катынскому делу[171]. Реагируя на очередные польские предложения, – на этот раз о создании в Катыни мемориала, – Э. Шевард– надзе, В. Чебриков, А. Яковлев и В. Медведев внесли на Политбюро ЦК КПСС от 5 мая 1988 года предложение включить в этот мемориал и памятник 500 советским военнопленным, участвовавших в эксгумации поляков и уничтоженных гитлеровцами после окончания работ[172].

Поиск новых подтверждений советской позиции так ничего и не дал, а вот поиск истины, – несмотря на откровенный и насмешливый саботаж со стороны заведующего Общим отделом ЦК КПСС Валерия Болдина, – привел-таки к информационному прорыву: в двух, в то время самостоятельных, архивохранилищах – в фонде конвойных войск в Центральном Государственном архиве Советской армии (ныне РГВА)[173] и в материалах ГУПВИ в Центральном Государственном Особом архиве (ныне тоже РГВА) были найдены документы, безоговорочно поставившие все точки над i. Тут надо особо отметить заслугу как российских архивистов (и прежде всего тогдашнего директора Особого архива А.С. Прокопенко), так и в особенности историков, в частности и прежде всего Натальи Сергеевны Лебедевой и ее коллег Николая Юрьевича Зори и Валентины Сергеевны Парсадановой[174].

22 февраля 1990 года Фалин, сообщая Горбачеву о находках историков, был вынужден признать, что готовящиеся ими публикации создадут принципиально новую ситуацию, в которой последний и единственный советский аргумент – мол, в архивах СССР ничего по этой теме не обнаружено – лишался бы, как и незадолго за этого в случае с пактом Молотова – Риббентропа[175], своей казуистической силы.[176] Высшая партийная инстанция поступила так, как единственно умела и как привыкла: запретила ставшие ей известными публикации!

Но правду было уже не удержать: историки и журналисты нашли выход из ситуации и нанесли асимметричный удар. Место научной публикации в малотиражном журнале заняли два разворота обстоятельного интервью Н.С. Лебедевой в массовом издании, а именно в «Московских новостях» времен Егора Яковлева, в номере от 25 марта 1990 года. Правда о катынской трагедии – вопреки сопротивлению и, увы, спустя целых полвека! – была наконец предана гласности, после чего аппаратное сопротивление архитекторов гласности из ЦК КПСС потеряло всякий смысл[177].

13 апреля 1990 года последовало официальное заявление ТАСС с признанием ответственности органов НКВД за расстрел польских военнопленных, а в декабре 1990 года, по инициативе Горбачева Главная военная прокуратура возбудила уголовное дело по фактам массовых расстрелов, причем не только в Катыни, о которой и только о которой шла речь до этого, но и в Медном и Старобельске[178].

Впрочем, последняя попытка «отыграть ситуацию» научными средствами все же была предпринята, а именно «Военно-историческим журналом». После того как в июньском номере за 1990 год под названием «Нюрнбергский бумеранг» была напечатана сенсационная публикация А.С. Прокопенко и Ю.Н. Зори[179], другие авторы журнала еще раз попытались выдать за чистую монету хотя бы некоторые из материалов Комиссии Н.Н. Бурденко[180].

Пятый – «ельцинский» — этап в целом представлял собой довольно крутой перелом. Демократизация общества, идеологический плюрализм, либерализация доступа в архивы привели к некоторой растерянности цеха официальных и официозных военных историков и к выходу на авансцену большого количества новых лиц – как профессионалов, так и любителей, в особенности – журналистов. Возникла совершенно новая историографическая ситуация, которую правильнее всего было бы назвать просто нормальной или почти нормальной. Связка «историк» – «архив» – «публикация» – «дискуссия» впервые заработала!

В контексте же ВОВ основными темами, где скрестились копья, стали, пожалуй, превентивная война (дискуссия, поднятая книгой В. Суворова «Ледокол») и многочисленные – и в целом неудачные – попытки переосмыслить роль генерала Власова и ведомого им коллаборантского движения, кадровой базой которого во многом стали советские военнопленные.

Участниками этого процесса анализа впервые стали и иностранные ученые, в том числе и российские эмигранты. Среди них и Владимир Константинович Буковский, сыгравший ключевую роль в одном из главнейших сражений этой революции, а именно во взятии на абордаж архивов аппаратов ЦК КПСС и ЦК КП РСФСР. На их основе уже в 1991 году был создан Центр хранения современной документации Комитета по делам архивов при правительстве РФ (нынешний РГАНИ), вобравший в себя около 30 млн единиц хранения, охватывающих период с 1952 по август 1991 г.

Она началась и без, и до Буковского (очень многие, хотя и не все, архивы и сами воспользовались новой ситуацией), но то, что Буковский и несколько коллег из «Мемориала» сделали как эксперты, заслуживает похвалы. Закрепиться же на достигнутых ими плацдармах, расширить их и пойти дальше широким фронтом, увы, не удалось.

Отметим: для ельцинского этапа характерна и определенная честность и даже мужественность в извлечении тех уроков, что, безусловно, содержатся в неотвратимо приоткрывающемся – страница за страницей – историческом прошлом.

Вот пример: материалы особых папок Политбюро ЦК КПСС по Катыни, впервые преданные гласности при Горбачеве, так и не были задействованы или введены в научный оборот. Передавая в декабре 1991 года дела Б.Н. Ельцину, Горбачев передал ему и конверт с катынскими материалами, предупредив о необходимости осторожного к ним отношения. Через год, как известно, материалы этого конверта фигурировали на процессе по делу КПСС, а 14 октября 1992 года копии этих документов были переданы российской стороной в Варшаве президенту Польши Леху Валенсе. И хотя Ельцин сделал это не лично, а через специального представителя, – это серьезный и ответственный поступок. Он был воспринят в Польше и во всем мире как знак исторического раскаяния новой России – правопреемницы СССР – за одно из тяжелых государственных преступлений своей правопредшественницы.

После чего начался совершенно иной этап российско-польских отношений – этап исторической реконструкции событий и политического примирения, поиска и нахождения морального консенсуса на тезисе типа: «Это не Россия виновата, это все НКВД, это Берия да Меркулов». Не в последнюю очередь – и этап строительства мемориалов и произнесения речей на их открытиях[181].

Этапы путинский и медведевский

Серьезные перемены произошли в историографии шестого – «путинского» – этапа. Внешне – особенно поначалу – он напоминал «ельцинский»: поток публикаций на историческую тему – как монографий, так и сборников документов – не иссякает до сих пор. Но книги эти готовились по нескольку лет, и их корень, как правило, еще в той демократичной и плюралистичной общественной атмосфере, а также в либеральной архивной ситуации, что были свойственны именно для эпохи Ельцина.

Поинтересуемся: что стало с «катынским делом» в новом столетии? В 2004 году Главная военная прокуратура подтвердила вынесение «тройкой НКВД» 14 542 смертных приговоров польским военнопленным, после чего объявила дело закрытым, а личные дела – засекреченными и отказала родственникам в реабилитации (под предлогом, что непосредственно именные приказы о расстрелах отстутствуют). После трагической гибели в 2010 году близ Смоленска президента Польши Леха Качинского, летевшего в Катынь на 60-летие катынского расстрела, и принятия Госдумой резолюции «О Катынской трагедии и ее жертвах», не поддержанной только коммунистами, к вопросу о реабилитации вернулись в 2011 году, но прокуратура так до сих пор и не рассекретила свои материалы. В 2013 году в Варшаве по-польски, а в 2015 году в России по-русски вышла составленная А. Гурьяновым 865-страничная книга «Убиты в Катыни. Книга памяти польских военнопленных – узников Козельского лагеря НКВД, рассстрелянных по решению Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 года», изданная Международным обществом «Мемориал» (Москва), Центром «Карта» (Варшава) и издательством «Звенья», содержащая 4415 биограмм расстрелянных поляков, каждая из которых состоит из юридически релевантных данных.