Александр Ливергант - Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей

• Название: Факт или вымысел? Антология: эссе, дневники, письма, воспоминания, афоризмы английских писателей
• Автор: Александр Ливергант
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-93381-259-3

В Антологию вошли ранее не переводившиеся эссе и документальная проза прославленных английских писателей XVI–XX веков. Книгу открывают эссе и афоризмы блестящего мыслителя Фрэнсиса Бэкона (1561–1626), современника королевы Елизаветы I, и завершает отрывок из путевой книги «Горькие лимоны» «последнего английского классика», нашего современника Лоренса Даррела (1912–1990). Все тексты снабжены обстоятельными комментариями, благодаря которым этот внушительный том может стать не просто увлекательным чтением, но и подспорьем для всех, кто изучает зарубежную литературу.

Комментарии А.Ю. Ливерганта даны в фигурных скобках {}, сноски - обычно перевод фраз - в прямоугольных [].

---

Большую часть времени меня преследовали постоянные мои недуги: мысли путались, ночи были беспокойные, и из-за спазмов в груди я был обречен на пытку бессонницей и напрочь лишился сна. Промучившись от этих спазмов более двадцати лет, мне удалось облегчить свою участь с помощью трех мощных средств: воздержания, морфия и ртути, однако спустя некоторое время спазмы сменились странным недугом другого рода, который, когда я ложился в постель, напоминал нечто вроде скопления газов или метеоризма и описать который я не берусь. К этому добавилось и нарушение дыхания, из-за которого бывает подчас мучительно даже пересечь улицу или подняться к себе в комнату и с которым я боролся кровопусканием до тех пор, пока врач не запретил мне пускать себе кровь, ибо у меня начали опухать ноги. Почти весь прошлый год прошел у меня в болезнях, одна сменялась другой, а последние несколько дней и вовсе стали сущим кошмаром. Только сейчас у меня наступил светлый промежуток.

Помимо этих несчастий, преследуют меня и обычные житейские невзгоды. Тот, кто долго живет, должен многих пережить, и теперь мне предстоит искать новых друзей, с которыми легко вести беседу и которым можно довериться. Миссис Уильямс очень сдала: мистер Левет внезапно умер в моем доме около года назад. Доктора Лоуренса разбил паралич, и он не в состоянии ни читать, ни писать. Сейчас его перевезли в Кентербери. Бьюклерк скончался года два назад и перед смертью завещал похоронить себя рядом с матерью. У Лэнгтона восемь детей от леди Ротс. В Лондоне он бывает редко, и жизнь его складывается отнюдь не легко. Голдсмит умер отчасти от лихорадки, а отчасти от нервов, ибо находился в непомерных и постыдных долгах. Дайер потерял все свое состояние, вложив деньги в Ост-Индскую компанию, и от горя зачах. Недавно умер, оставив сыну одни долги, отец Босуэлла; у Босуэлла же, насколько я знаю, уже пятеро детей. Сейчас он находится у меня со своим очередным ежегодным визитом; он тот же, что и был, — ничуть не изменился. Доктор Скотт преуспевает в коллегии юристов, но вижу я его редко; он женат и имеет дочь.

Джонс, ныне сэр Уильям, расскажет Вам о нынешнем состоянии нашего Литературного клуба; он разросся, и состав его весьма неоднороден, а потому я не испытываю ни доверия к его членам, ни удовольствия от общения с ними. Хожу туда, как ходят на званые обеды. Репутация и состояние Рейнолдса по-прежнему растут, однако здоровье его подорвано. Доктор Перси — теперь епископ Дроморский, но, насколько я слышал, он потерял своего единственного сына. Таковы многочисленные исключения из человеческого счастья.

Я достиг возраста, когда следует ожидать уменьшения тех благ, какие дарует нам жизнь: я потерял многих друзей, меня преследуют многие болезни, в которых, впрочем, нет ничего для моего возраста необычного, и, боюсь, что жизненные тяготы я переношу с неподобающим и даже грешным нетерпением. Надеюсь, что Господь, прежде чем призвать к себе, сподобит меня исправить эту мою провинность, равно как и все прочие.

В ответ на этот рассказ буду ждать вестей от Вас — их у Вас должно быть гораздо больше, чем у меня. Надеюсь, все Ваши дамы и дети здоровы и Вы постепенно привыкаете к местному климату. Раз Вы здоровы, значит, Вы можете заниматься, а раз можете заниматься, то наверняка не упустите возможность, которую в гораздо большей степени, чем любому другому образованному англичанину на Вашем месте, дают Вам местожительство и положение; я имею в виду возможность заняться азиатской литературой. Покупайте старые рукописи, беседуйте с местными учеными, изучайте языки — выберите хотя бы один и в нем совершенствуйтесь. О Малабарских книгах {154} Европа, по-моему, еще ничего не знает. А впрочем, я со своими советами опоздал: Вы ведь уже начали то, что предполагали начать. Так не бросайте же благих начинаний! Жизнь коротка, да и не собираетесь же Вы всю жизнь прожить в Индии! <…> Когда мы Вас провожали, я желал Вам за веселым столом «добродетелей и богатства». Позвольте же теперь, в час более серьезный, добавить к этому и слова более значимые: «Храните целомудрие и прислушивайтесь ко всему, что справедливо, ибо только это и дарует человеку покой». <…>

Остается лишь заверить Вас в самых своих добрых чувствах, лучших пожеланиях и выразить надежду, что Вы не забудете

Вашего доброго друга и покорного слугу

Сэм. Джонсона.

Миссис Трейл

Лондон, 13 ноября 1783

Сударыня, Ваши письма, отмеченные вниманием и чувством прежних лет, доставляют мне несказанное наслаждение — насколько наслаждение вообще возможно при одиноком существовании. Никому еще Ваши добрые чувства не были столь необходимы, как сейчас мне. Те, кто любит долго, любит сильно. Внезапная вспышка добрых чувств может погаснуть от одного ледяного дуновения, но та любовь, которую время связало со многими обстоятельствами и событиями нашей жизни, даже если она на время и сменилась досадой или ненавистью, причинной или беспричинной, ежечасно возрождается случайным воспоминанием. У тех, кто прожил долгую жизнь вместе, все услышанное и увиденное вызывает в памяти мимолетную радость общения или оказанную услугу, мелкую ссору или нежную ласку. Для того чтобы оценить по достоинству великий дар или огромное, нежданно обнаруженное обаяние, достаточно недели и даже одного дня; дружеские же чувства приобретаются всей жизнью. Приятеля можно приобрести и вскоре лишиться — но старого друга нельзя обрести и нелегко, о чем позаботилась сама Природа, лишиться. <…>

Миссис Трейл

Лондон, 27 декабря 1783

Сударыня, постылое однообразие долгих, одиноких вечеров и в самом деле натолкнуло меня на мысль о создании неподалеку от дома Литературного клуба, однако заняться этим клубом я покамест не имел возможности из-за сильной одышки. Если мне все же удастся его создать, Вы будете знать все подробности о его членах и уставе.

Это время года (хочется верить, что виновато время, а не я) мне дается очень тяжело — сильные боли в груди. Доктор Хеберден рекомендует морфий, к которому я отношусь с таким ужасом, что думать могу о нем лишь in extremis [61]. Вчера вечером, однако, я был вынужден к нему прибегнуть и, приняв обычную дозу, не решился лечь в постель единственно из страха, что от лежания на спине мне станет нехорошо, и всю ночь просидел на стуле, отчего испытал заметное облегчение. Вот и сегодня меня не знобит, я энергичен и весел.

Вы не раз удивлялись моим жалобам на одиночество, когда я писал Вам, что от посетителей у меня нет отбоя, inopem me copia fecit [62]. Когда тебя гложет недуг, посетители — гости не самые желанные. Они являются, когда я мог бы спать или читать, сидят, покуда я от них не устаю, они заставляют себя слушать, когда ум мой ищет отдохновения, и разговаривать с ними, когда у меня едва хватает сил шевелить языком. Радость и утешение в тяжкие минуты доставляют люди близкие и привязанные к дому: если расположен, их можно позвать к себе, а можно навестить самому; можно, придя, уйти раньше времени или же попросить уйти их; они не церемонны и не навязчивы. <…>

Миссис Трейл

Лондон, 10 марта 1784

Сударыня, Вам ведь известно, что я никогда не считал уверенность в завтрашнем дне свойством, присущим человеку смелому, мудрому или хорошему. Смелость неуместна, когда она не может ничего добиться; мудрость является признанием тех ошибок, к которым она сама, быть может, была причастна; доброта же, которая всегда желает быть еще добрее и которая приписывает все недостатки преступному небрежению, никогда не посмеет предположить, что раскаявшийся преступник заслуживает прошения.

Таковы лучшие люди — что же сказать о том, кто никогда не посмеет причислить себя не только к лучшим, но и к хорошим? Его ужас перед приближающимся судом столь велик, что он не обращает особого внимания на суждения тех, кого навсегда оставляет; когда же нет искреннего чувства, изображать его грех. <…>

Вода, слава Богу, сошла естественным путем, чему доктор Хеберден за всю свою практику был свидетелем всего несколько раз. Для лечения ссадин был вызван хирург; четыре ссадины из пяти уже лечению не поддаются. Врач положил пластырь, и я, с его согласия, приказал принести бальзам, однако ни пластырь, ни бальзам не помогли.

С 14 декабря я нахожусь в четырех стенах, и, когда выйду на улицу, не знаю; зато сегодня я сам, без посторонней помощи, оделся так, как одевался, когда был здоров.

Ваши теплые слова доставили мне большую радость; не забывайте меня. Поговорим ли еще по душам у камина, как встарь? <…>

Миссис Трейл

2 июля 1784

Сударыня, если я правильно понял {155} смысл Вашего письма, Вы, презрев всякий стыд, выходите замуж. Если брак еще не заключен, — давайте встретимся и поговорим. Если Вы предали Ваших детей и Вашу религию, — да простит Бог Ваше злодеяние. Если Вы изменили Вашему доброму имени и Вашей родине, — пусть заблуждение Ваше не приведет к дальнейшим несчастьям.