Алиса Элер - В погоне за солнцем (СИ)

• Название: В погоне за солнцем (СИ)
• Автор: Алиса Элер
• Издательство: СИ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 2016

Когда в пламени войны сгорает все, чем ты дорожил, тяжело научиться жить заново и поверить в себя. Маг, лишенный дара, он почти смирился с утратой, но не может о ней забыть. Но когда тьма, идущая из седых веков, безумие ненависти и любви и вязь интриг, в которой переплелись судьбы престолов закручиваются бурей, нет времени на раздумья и сомненья. Остается только принять предначертанный судьбой путь, следуя за долгом — и тем, что выше долга. За своим предназначением.

---

…рядом уже давно звенели испуганные женские голоса, но различил он их только сейчас. Как только сейчас понял, что кружившие в зеркале золотые, индиговые, лазоревые, опаловые всполохи — это платья суетящихся вокруг него девушек.

Кажется, они, встревоженные, что-то спрашивали, а он не отвечал…

— …в порядке?

— …лорд-хранитель!

— …Ах!

— …бедненький…

Неожиданная злость накатила на Эрелайна. Он глубоко вдохнул, пытаюсь успокоить расшалившиеся нервы — и чуть не сорвался, услышав милый голосок:

— Лорд, возьмите мой платок! Мы перевяжем рану и…

«И что?!» — едва не рявкнул Эрелайн.

Какая же идиотка! Безнадежная, невыносимая идиотка.

«Впрочем, пусть лучше будет идиоткой», — с неожиданной горечью подумал он, вспомнив леди Ириенн. Она подозревала его с самого начала, с самой первой встречи, и непременно догадалась бы сама, если бы не невероятность, невозможность этой догадки. Aelari — среди бессмертных! И так долго! Почти невозможно поверить. Она и не поверила, пока не получила подтверждения.

Хотя что там этого «подтверждения»! Разве эта девица с батистовым платочком догадалась бы, что кроется за словами Сумеречной? «Смотрящий в ночь», «сердце, чернее ночи», «путь во тьму»… пустые слова для тех, кто не умеет слышать и слушать. Да что там — не умеет! Чтобы знать столько об aelari — самой черной из сказок старых времен — нужно любить предания и легенды. А чтобы узнать по одному лишь взгляду — обладать тонкостью чувств художника. Леди Ириенн располагала и тем, и другим… на его беду.

Эрелайн выдавил из себя кривую улыбку. Она исказила лицо гримасой боли, и причитания только усилились.

— Спасибо за вашу заботу, леди, — мягко, как мог, начал Эрелайн. Голос стал покатым, мурлыкающим: только сквозь мед слов иногда прорывалось злое рычание. — Очень признателен. Но ваш платок, леди Делирия, я принять не могу: боюсь, моя невеста может сочтет это оскорблением.

И, прежде чем девушки разразились новой порцией вздохов, ахов и стенаний, жестко спросил:

— Лорд Этвор еще не нашел того, кто согласится сопроводить меня?

— Вы удивительно вовремя спросили, друг мой!

Веселый, мягкий и непривычно искренний голос заставил Эрелайна вздрогнуть — и, облегченно выдохнув, откинуться на спину.

— И я рад вас видеть, Лоир. Очень. Думал, что вы не пришли.

— Я опоздал, — покаялся мужчина, неспешно подходя к нему.

Эрелайн улыбнулся при виде него, одетого, как обычно, с легкой небрежностью. В характере Лои было надеть рубашку наизнанку, застегнуть сюртук наискось, пропусти одну или две пуговицы, или и вовсе заляпать ворот краской… как, например, сейчас.

«Что рисовал на сей раз?» — невозмутимо спросил Эрелайн. Улыбка, адресованная единственному другу, вышла слабой, почти незаметной, но зато настоящей.

Лоир смутился и попытался поспешно стереть зеленый росчерк краски с воротника.

«Зря! Этот оттенок «удивительно шел к твоим глазам!» — оставаясь внешне невозмутимым, откровенно веселился Эрелайн. Лоир его веселья не разделял, скривившись, как если бы съел кислый лимон — но руку, помогая подняться, подал. Впрочем, в этом Эрелайн даже не сомневался.

Он ухватился за нее и рывком встал. Ногу прожгла острая, но короткая вспышка боли, почти сразу отступившая.

— Вы точно сможете переместиться? — любезно, но отчужденно полюбопытствовал подошедший Этвор.

— Я довольно частый гость в Драконьих Когтях, — с той же доброжелательной вежливость ответил Лоир. — Не сомневайтесь.

— Проследите за тем, чтобы Эрелайн сразу же отправился к лекарю. Это приказ. Наш лорд-хранитель слишком мало думает о себе. Если с ним что-то случится, Холмы понесут невосполнимую потерю, — и добавил, с улыбкой: — как и мой дом. Мы должны вам нечто бесценное за жизнь дочери.

— Как… леди Ириенн?

Слова застревали в горле, царапая его острыми гранями сбивчивых чувств.

— С Ириенн все в порядке, — улыбка — настоящая, искренняя — озарила лицо правителя, когда он заговорил о дочери. — Она слишком сильно взволнована и не может прийти в себя. И потому, принеся извинения, была вынуждена покинуть бал. Я передам Ириенн, что вы справлялись о ее самочувствии. Думаю, ей будет приятна ваша забота.

Эрелайн еле подавил нервный смешок. О да! «Приятна»! Наверняка решит, что он горячо интересовался, жива она или нет, чтобы закончить начатое!

— До скорой встречи, лорд-хранитель, — легко, с оставшейся от воспоминания о дочери улыбкой, попрощался Этвор.

— До встречи, — сухо закончил Эрелайн, неприязненно поморщившись от резанувшего слух слова.

«Скорой»…

Даже слишком скорой встречи.

Зал, тонущий в золотой взвеси, растаял, чтобы соткаться из эфирных струн другим — пустым и холодным, незнакомым. Бледный свет изменчивой, неверной луны лился из-под высоких окон. Его не хватало, чтобы разогнать мрак: только чтобы расцветить черноту пепельно-жемчужной серостью и заставить сгуститься клубящиеся у подножий колонн тени.

Что-то знакомое чудилось в переплетении колонн, в темных сводах и призрачных кляксах окон. Но узнать Эрелайн не мог.

Он тяжело отстранился от Лоира, на которого опирался все это время. Слабость никуда не делась, и выпустила маленькие коготки сразу же, как только он выпрямился. Эрелайн покачнулся, но устоял. Вскинул голову, вглядываясь в очертания дальней стены, едва угадывающейся в темноте.

Мгновение колебания — и он спросил со смешком:

— Я все понимаю, Лои, — голос хриплый, глухой, как будто простуженный, — но зачем ты переместил нас в Тронный зал?

— В Тронный?!

* * *

Благостная темнота, мягкая и уютная, полнящаяся ночной тишиной и одиночеством, окутывала ее нежной вуалью. Иришь сидела в карете, дожидаясь леди-правительницу. Отец позволил покинуть им Беллетайн после… случившегося.

Улыбка искривила губы. Хотелось и плакать, и смеяться. Все казалось дурным сном: мутным, злым. Тяжесть чужого решения и чужой лжи легла ей на плечи. Проклятье Эрелайна стало ее проклятьем.

Иришь не рассказала о том, кто он: просто не смогла.

«Не смогла и не смогу», — со странной смесью горечи и отчаянной гордости добавила она.

Самое страшное, что может сделать судьба — исполнить желание. Иришь, прежде искавшая ответы со страстью и пылом мятежной души, теперь готова была бежать от них, не вынося тяжести решения, которое опустилось на ее плечи. Она должна рассказать, должна! Или нет?..

Как обречь на смерть того, кто ее не заслуживает? Как называть — и считать! — чудовищем того, кто им не является? То есть является, но не является! Как в детских сказках о принцах, превращенных в чудовищ… только вот в них, лживых, любое проклятье можно разрушить.

Иришь, на свою беду, смогла разглядеть за маской чудовища истерзанную проклятием душу. Да какую душу! Благородную, самоотверженную, жизнь отдавшую служению долгу! И как после этого выносить приговор, по какому праву? Иришь не выговорит, просто не сможет выговорить слова обвинения.

В этом вся беда — и вся горечь. Потому что неважно, есть ли у чудовища душа до тех пор, пока оно остается чудовищем. А Эрелайн им останется. До конца. И когда-нибудь станет только им — но тогда будет уже слишком поздно.

«У него нет ни единого шанса. Не расскажешь — погубишь множество жизней».

Рука, водившая до того по вышитым на спинке противоположной сидения узорам, бессильно опустилась.

«Расскажешь — погубишь его».

Сумеречная говорила, что у него осталось не так много времени… И он сам так говорил. Проклятье — врожденное. Сколько ему лет? Кажется, он немногим старше ее… Семьдесят?

— Семьдесят… — прошептала Иришь. — Семьдесят лет борьбы с проклятьем…

Она не слышала, чтобы кто-то из aelari продержался так долго. Обычно проклятье вырывается в детстве. Или позже, в пору вольной, не приемлющей запретов юности, щедрой на чувства.

— Семьдесят лет, — с неожиданной жалостью повторила Иришь. — Такой груз… Понятно, откуда эта сдержанность, паническая боязнь показать свои чувства — и испытывать их…

Иришь схватилась за виски, в которых предательски заломило. Нет, нет, нет! Не сметь сочувствовать ему! Не сметь понимать! Потому что иначе…

«Поздно, — с отчаянным смешком подумала она. — Слишком поздно».

И истерически рассмеялась.

«Извечная, какая же я идиотка!»

Иришь одинаково ненавидела себя за то, что собиралась сделать и не сделать. Ненавидела и презирала.

За малодушие и трусость, которые толкали ее к тому, чтобы выдать Эрелайна и забыть все, как страшный сон, покончив с ним — и с ненавистной свадьбой.

За детскую, граничащую с глупостью веру в чудо и в то, что его можно спасти, которые могут стоить стольких жизней.

…и за предательство, которое она уже совершила, никому ничего не сказав.