AНДЖЕЙ ДРАВИЧ - ПОЦЕЛУЙ НА МОРОЗЕ

• Название: ПОЦЕЛУЙ НА МОРОЗЕ
• Автор: AНДЖЕЙ ДРАВИЧ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2011

В книге "Поцелуй на морозе" Анджей Дравич воссоздает атмосферу культурной жизни СССР 1960-80 гг., в увлекательной форме рассказывает о своих друзьях, многие из которых стали легендами двадцатого века

---

Об этом знают реформаторы, которые привели в действие механизмы пропаганды, и публицисты, стремящиеся гранатами слов взорвать затвердевшую коросту безверия, сковавшую общественное сознание. Деятелям перестройки это, безусловно, ясно, в доказательство чего здесь можно привести целые страницы цитат. Но эта ясность не уменьшает нависшей угрозы: или народ, вспомним Пушкина, перестанет безмолвствовать, или…

Тем временем этот несколько условный народ, если уж начинает высказываться, то чаще в духе старого, а не нового времени. Таковы последствия внедрения первых механизмов демократии. В редакции посыпались письма, большинство из которых выражает недоверие, тоску по минувшему, неосталинистские настроения, протесты в отношении политики либерализации, требования правительства сильной руки и т.п. Редакции, особенно относящиеся к авангарду перестройки, прибегают к классическим манипуляциям, комбинируя публикуемую корреспонденцию таким образом, чтобы голоса прореформаторского меньшинства звучали громче. С помощью такого приема – как известно, довольно старого – формируются желаемые мнения. Этой же цели служат оптимистические, «на вырост» заверения, что перестройка углубляется и расширяется, что массы ее сторонников растут, сметая преграды на пути к будущему, и т.д. Понимаю, грустновато улыбаюсь и – не брошу в них камнем, ведь это манипуляции во имя доброго дела.

Доводилось слышать также, что в нерусских республиках – по крайней мере, некоторых – царит убеждение, что перестройка – внутреннее дело русских. Это тоже укрепляет настроения апатии.

К лагерю противников относятся и не слишком многочисленные, но зато шумные объединения ультранационалистического и неоимперского толка (группа «Память» и родственные ей). В демократии они видят угрозу для своих автократических, имперско-сталинских идеалов, причем как в будущем, так и – если можно так выразиться – в прошлом, поскольку последнее рисуется ими с вневременным самодержавным профилем. У них есть своя стратегия, действуют они в центре и далеко от Москвы (в последнее время активизировались, например, в Свердловске), ищут себе союзников. Нечего обманываться – мы еще о них услышим.

Я уже говорил, что лучшая часть творческой и научной интеллигенции, естественно, з а. Соответственно против – все те, кому вчерашняя ситуация гарантировала доступ к благам избранных, несмотря на низкую (а то и вовсе отсутствующую) квалификацию, образованность, талантливость. К сожалению, и эти последние представляют собой статистическое большинство и процедуру демократических выборов они используют, как правило, в своих эгоистических целях. Здесь пора повиниться – год назад я написал, что перестройка явно затронула Союз Писателей. Увы, не затронула: кроме нескольких отдельных участков это попрежнему могучий бастион консерватизма, в котором тон задают писатели столь же посредственные, сколь и услужливые. Действия, принятые мною всерьез, оказались тактическими приемами или продемонстрировали свою неэффективность. Подобным образом дело обстоит в Союзе Художников, гораздо радикальнее выглядят кинематографисты и недавно объединенные в самостоятельную организацию работники театра, хотя те и другие сетуют, что будни революции много труднее, чем сам переворот. Подозрительно активны и сверх всякой меры эксплуатируются в новой прессе одни и те же ученые, особенно историки и экономисты, имена которых слышишь постоянно. Не отрицаю их значения, но за их громкими голосами мне слышится глухое и неприязненное молчание огромных масс их коллег.

(Маленькое отступление. Единожды нарушу принцип: всякая лирика потом. Дело происходит на филологическом факультете Московского университета. Ученый муж, доцент или профессор, предупреждает студентов перед экзаменом: «Если я узнаю, что кто-либо из вас видел «Покаяние», тот может не приходить: не поздоровится!». Неплохо, а?).

НАДЕЖДА – В ОТСУТСТВИИ АЛЬТЕРНАТИВЫ.

Итак, баланс выглядит мрачно. Единственное, что внушает оптимизм, – это факт, что численно преобладающий лагерь (или даже целый архипелаг лагерей?) противников реформ объединен главным образом идеей отрицания перемен. У него нет программы, а говоря точнее, он не хочет и не может признаться, что его единственной конкретной программой является защита status quo ante (прежнего порядка вещей) во имя узкокорыстного социального эгоизма. Это заставляет изображать заботу о революционных идеалах прошлого, об идейной чистоте, о доброй памяти предков, о моральном облике современников и т.д. В основе всего этого – более или менее удачно маскируемая тревога собственника об утрате принадлежащего ему добра. Соответственно формируется и необходимая тактика. Как можно быть против перестройки, что вы? Необходимо повторять, что вы – за (и всегда были!), напоминая классическое высказывание Тарелкина, умевшего всегда бежать впереди прогресса. Надо примкнуть, приклеиться к новому и тем самым довести ситуацию до абсурда, а наблюдающих за этим маневром соотечественников заставить еще глубже сомневаться, имеет ли все это какой-либо смысл – кроме провозглашения давно опробованного на шкурах советских людей очередного «переходного периода».

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЗАГЛАВИЮ.

Так, описав круг, я возвращаюсь к фразе, которую поместил в качестве заглавия этого раздела и которая является условным знаком этих размышлений и сомнений.

Повторю: речь идет о самом серьезном деле. И тут, пожалуй, правы те из нас, кто решил внимательно наблюдать за всем с сочувствием и с осторожной, умеряемой скептицизмом надеждой.

Шансы же на успех этого дела представляются сегодня весьма проблематичными. Я сознательно выбираю это определение, близкое по смыслу выражению «бабушка надвое сказала». Именно так – надвое. На коне или под конем, со щитом или на щите. Это не попытка подстраховаться, ведь представленный баланс сил далеко не благоприятен. С позиции здравого разума – не должно получиться. Но здравый разум – категория обманчивая и, как писал некогда мудрый Виктор Шкловский, часто представляет собой сумму предрассудков эпохи. Тем временем перестройка вообще существует как определенная программа и – так или иначе – прокладывает свою крутую трассу уже два года. Само это в тех условиях невероятно. Невероятно, но факт. Напоминаю мысль, что всё, обретаемое на этом пути, приносит пользу.

Ситуация напоминает удивительную фигуру, не встречающуюся в геометрии. То, что в течение десятилетий формировало облик этой страны, должно быть теперь решительно и быстро преодолено и отвергнуто, уничтожено в самом себе. Антиценности подвергаются отрицанию и заменяются системой традиционных ценностей, выступая de facto в качестве программной мотивировки. Если вдуматься в это sub specie (под знаком) отмечаемого теперь юбилея, как же всё любопытно и как – однако! – ободряет…

В конце концов, семьдесят лет назад тоже – с позиций здравого разума – не должно было получиться.

Каверзно обратимая закономерность?

Пока известно только, что – как гласит китайская пословица – идущий всегда сильнее стоящего на месте. Меньшинство, порой даже группа людей с конкретной программой, может, как вы хорошо знаете, навязать свою волю пассивному и апатичному большинству. Это многократно удавалось во имя зла, так, возможно, удастся и во имя доброго дела?

Я и теперь не уверен ни в чем, но намерен не терять надежду и внимательно наблюдать за происходящим.

Есть такой традиционный русский тост, который мы часто провозглашали с друзьями: «ЗА УСПЕХ НАШЕГО БЕЗНАДЕЖНОГО ДЕЛА!».

Сейчас я мысленно повторяю его и – с вашего позволения – ставлю логическое ударение на слове «НАШЕГО».

Ноябрь 1987

А.Т. Киёвский и А.Дравич в студии варшавского ТВ
А.Дравич

МОЯ МОСКВА: ДУХ И ТЕЛО

Я обещал читателям некоторую порцию лирики, связанной с темой возвращений, встреч и открытий. Вот она.

Туманным сентябрьским утром я оказался на площади перед Белорусским вокзалом, окруженный буднично озабоченным городом, который люблю как мало какой другой. Я немного знаю его, хотя намеренно не осматривал в нем почти ничего, что полагается и что рекомендуют путеводители. Зато мне знаком его повседневный вид с взаимопроникновением самых разных архитектурных стилей и безумно нравится, бродя по улицам, читать этот нескладно пестрый урбанистический текст как особую комбинацию знаков времени. Почти все предпочитают Ленинград, но мне грешному во сто крат милей деспотической линейности невского града нестройная, неупорядоченная московская уютность.

Итак, свершался краткий и приватный обряд возвращения спустя годы. Я смотрел вокруг себя, а первое впечатление особенно значимо. Тридцать лет назад, в предфестивальную пору, летом 1957 года улицы Москвы, увиденные глазами наивного приезжего, тут же сокрушили все воспитанные во мне во времена комсомольской дрессировки схематические представления. Достаточно было только смотреть, чтобы узнать о тяжести пережитого здесь и о трудностях нынешнего существования. Об этом можно рассказать многое, но сейчас не время.