Анатолий Черняев - Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991

• Название: Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991
• Автор: Анатолий Черняев
• Издательство: РОССПЕН
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008

Анатолий Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 М., РОССПЕН, 2008. 1047 с.

Книга эта — подробнейший дневник, который в течение 20 лет вел человек, работавший в аппарате высшей власти в СССР. Он лично знал многих в руководстве КПСС в 70–80-е годы. Здесь в деталях его впечатления о Брежневе, Суслове, Кириленко, Пономареве и др. Дневник, очень откровенный и критичный, изнутри режима свидетельствует о том, как и почему он стремительно шел к своей неумолимой гибели, как и почему попытки спасти великое государство на путях демократизации и перестройки окончились неудачей.

В книге много переживаний и размышлений интеллигента тех времен, озабоченного судьбами своей страны.

---

Как бы там ни было, а рубикон перейден. Великий рубикон всемирной истории. С этих майских недель 1972 года будут датировать эру конвергенции: не в том пошлом значении этого слова, каким его представляют наши идеологи типа Федосеева, а в его объективно революционном и спасительном для человечества смысле.

Сейчас наша печать перестала шуметь о борьбе против империализма и т. д. Это, конечно, конъюктурно-дипломатическая ситуация, но когда-то она станет реальной действительностью. Да! — благодаря нашей нынешней силе.

Вот некоторые конфиденциальные иллюстрации этого вывода. 29 мая я был вызван (вместе с Шишлиным из братского отдела) в Секретариат (Пономарев, Демичев, Капитонов, Катушев) и получил задание готовить к 31 числу речь Брежнева для Политбюро по итогам советско-американских отношений. Кроме того, я и до этого читал некоторые записи бесед Брежнева с Никсоном. Отмечу лишь главное из того, что я узнал за эти два дня работы «наверху» и для «верха».

Так вот о Никсоне, что помню. Наедине Никсон сказал Брежневу (в связи с КНР): «Помните и верьте мне, я никогда ничего не сделаю, что повредило бы Советскому Союзу».

Уже в самолете (когда летели в Киев) Киссинджер сказал Добрынину (для передачи, разумеется): «Президент огорчен исходом экономических переговоров. Мы, понятно, скованы — фирмы не хотят, им не выгодно. Но мы сделаем все, чтобы уже в этом году заключить торговый договор. И он будет вам выгоден. Уверяю вас».

Может быть и в самом деле Киссинджер и Никсон — адепты концепции, столь широко пропагандируемой «Нью-Йорк тайме» и «Вашингтон пост» — полагают, лучший способ установить всеобщий мир на земле, во всяком случае — не допустить ядерной войны, это — поднять благосостояние советского народа до американского уровня, со всеми вытекающими последствиями.

Киссинджер сказал также Добрынину, что президент предложит вам осенью такое (в сфере разоружения), что должно «вам очень понравиться».

Между тем, в письме ЦК к партактиву по итогам визита Никсона, наряду с деловой информацией и «взвешенными», быть может, объективными оценками (взятыми из письма ЦК братским партиям) содержится обзор «писем трудящихся» по поводу выступления Никсона по телевидению. Мол, лицемер, верить нельзя, говорит о мире, а сам в это время убивает женщин и детей во Вьетнаме. Сопровождается это похвалами в адрес политической зрелости советских людей. Так мы сами себе подвешиваем на ноги идеологические гири, которые будут очень мешать нам идти по, казалось бы, правильно найденному, наконец, пути. (Иной — безумие).

Впрочем, может быть, здесь и полубессознательное стремление сохранить статус идеологической державы (наше отличие и пока реальный фактор нашей силы). Однако, делается это, что называется, «по-Демичевски», т. е. пошло и глупо, без прицела на будущее, с расчетом не на два, а едва полхода вперед.

Тито. Был в Москве со своей Йованкой (которая стала несколько громоздской, но еще в свои 60 с лишним вполне аппетитная, да к тому же в мехах и бриллиантах).

В контексте Никсона прошли германские ратификации и приезд Тито. Демонстративное радушие, дружба, уважение, даже некоторое почтение к нему — событие примечательное. Какая-то газета, кажется «Observer» писала, что визит означает, что в новой обстановке, когда «великие» договорились о status qwo, Тито уже невозможно будет так ловко балансировать между «двумя», как это он делал 20 лет с лишним. Вот он и сделал выбор (учитывая свои внутренние трудности). Может быть, может быть…

Однако, я вижу и другое: отныне «югославский ревизионизм» перестает быть фактором нашей внутренней идеологической политики. Им теперь можно пугать только на ушко! А ведь Тито не пошел в Канноссу. В своей публичной речи на «Шарикоподшипнике», опубликованной в «Правде», он трижды говорил «о самоуправлении», очень много — о невмешательстве и суверенном праве каждого, один раз, но веско — о разнообразии форм социализма, о социализме вне границ как общемировом явлении, а не как системе государства и т. д., и ни разу о заслугах Советского Союза в мировых делах, о советско-американском сдвиге.

Шишлин мне говорил, что при составлении совместного коммюнике пришлось много помучиться.

Прием по случаю Тито. Федосеев — Йовчук! Панкин, Ягодкин, треп с Чаковским. Знакомство с Ириной — женой зам. министра иностранных дел Толи Ковалева, еще какая-то белокурая, чья-то жена, где-то были знакомы. Самотейкин сообщил, что что-то не так было изображено в письме ЦК к коммунистам по поводу Никсона. И «Воробей» стал за это ругать меня в присутствии Б. Н. Но тот отрубил: «Черняев к этому не имел никакого отношения».

Жена Пономарева — в процессии начальства во главе с Брежневым, Тито, Подгорным. Самая красивая среди всех присутствующих баб.

11 июня 1972 г.

Вроде выгнали из партии Булата Окуджаву. За то, что эмигрантские «Грани» опубликовали чего-то из него, а он отказался облаять их за это в «Литературке». Более того, говорят он послал в «Грани» благодарственное письмо. Странно это. Плохо верится.

19 июня 1972 г.

В понедельник смотрел на Таганке (еще не разрешенную, просмотровую) — «Под кожей статуи Свободы» по Евтушенко. Любимов — в блеске (и уже полном своеобразии) таланта. Я его потом в присутствии Евтушенко, Наровчатова и еще кого-то лобызал. Это по-настоящему талантливо, ни на что непохоже. Везде — хитро подцензурный адрес: изобличается Америка, но почти в каждой строке — «ассоциативность», иногда до хулиганства (в любимовском духе). Кое-что я ему потом сказал (про Кеннеди, про «никакая я не анти…», про Христа и т. п.). А вечером перед Элкой изображал кретина кандидата наук из культуправления: как бы он перед своим начальством «доносил» об этой насквозь антисоветчине. Даже при моем «даре» мимикрии, это изобразить очень просто. Она хохотала. Но крыть ей было нечем. Я заводился все больше. И, наконец, сказал ей: я очень боюсь и за ваш спектакль, и за вас… Очень боюсь, что появится такой вот кретин, даже не обязательно кретин, а, например, Александров-Агентов (при всей его культуре и уме) — сверхпринципиальный сторонник «порядка». Посмотрит и скажет: поразительная вещь — в 1972 году, в центре Москвы, открыто демонстрируют антисоветскую вещь, а все делают вид, что ничего не происходит. И — хана вам!

Но ни из управления культуры, ни из министерства культуры — те, кто разрешили выпустить спектакль на публику (не дав еще официального разрешения на премьеру) — не говорят ничего подобного, жмутся, намекают, но открыто не отваживаются сказать то, что на самом деле думают, И получается замкнутый круг взаимообмана:

— Любимов (вместе с Евтушенко), изображая Америку, сознательно хочет сказать зрителю, общественности, что он думает о наших порядках, о нашей общественной морали, о наших властях. А когда его пытаются деликатно поправить, он переходит в атаку: «Как вы могли подумать! Ведь тут же точно названо, кто имеется в виду!»

Власти («культурные представители») сознательно делают вид, что они не замечают сути любимовского замысла. Они не осмеливаются это сказать и на этом основании зацепить спектакль, потому что это действительно дико — открыто и публично заявить, что в инвективах против Америки они увидели себя и окружающую их жизнь!

— Но вместе с тем, они понимают, что это все на своем уровне цинично может сказать какой-нибудь Александров. И. они будут гореть синим огнем. Поэтому они боятся разрешить спектакль полностью.

Это лицемерие — печальный результат, когда обществу не дают заглянуть в зеркало, хотя всем и так хорошо известно, как оно выглядит на самом деле.

Таганка уехала в Ленинград (там ей запретили играть эту пьесу).

1 июля 1972 г.

Соколов (консультант из моей группы в Международном отделе) — со своими наивно-жалкими заботами и бегатней вокруг подготовки докторской защиты изображает и Иноземцева как препятствие. Со слов Хавинсона — будто против Соколова интригует жена Иноземцева. А скорее всего она просто против его концепции западной интеграции и вообще оценок современного капитализма: ведь. Игорь в общем консерватор, «проходимец» (в смысле пишущий на проходимость в печать, для защиты диссертации). Я с этим остро столкнулся еще при подготовке материалов к ХХIV съезду. А Максимова (жена Иноземцева) думает смело. Ее разработки по Общему рынку (для ЦК) повлияли на изменение нашей позиции, на то, что уже указано готовить в смысле установления контактов с ЕЭС, и на речь Брежнева на XY съезде профсоюзов.

9 июля 1972 г.

Стоит жара — 36!

Б. Н. в Праге — конференция по 50-летию СССР. Последняя суета перед этим.

«Разговор» с Гавриловым (помощник Демичева) — из-за замечаний Демичева на текст доклада Б. Н. Боже, до каких пор этот кретин будет у пульта нашей идеологической жизни!