Джо Стадвелл - Азиатская модель управления: Удачи и провалы самого динамичного региона в мире

• Название: Азиатская модель управления: Удачи и провалы самого динамичного региона в мире
• Автор: Джо Стадвелл
• Жанр: О бизнесе популярно
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9614-4596-1

Экономический бестселлер, написанный Джо Стадвеллом, главным редактором журнала China Economic Quarterly. Проработав журналистом в Азии более 20 лет, он прекрасно разбирается во всех тонкостях здешней экономики, что нашло отражение в его книгах «Китайская мечта» и «Крестные отцы Азии». Чем интересен именно азиатский опыт? Предлагаемая читателю книга должна помочь, с одной стороны, демистифицировать истоки «экономических чудес», а с другой стороны, продемонстрировать фактический опыт соседей, который может послужить уроком для реформирования российской экономики. Успешная модернизация Японии, Южной Кореи, Тайваня, а теперь и Китая следует примерно одинаковым рецептам, за которыми стоят весьма конкретные меры и набор идей. О них и рассказывается в книге, получившей широкое признание как среди специалистов, так и среди широкого круга читателей. К последним принадлежит и Билл Гейтс, включивший ее в число пяти книг, которые произвели на него самое сильное впечатление в 2014 году.

---

Начиная с 1970-х гг. предметом оживленных дискуссий стала государственная промышленная политика западных стран, в соответствии с которой предпринимались попытки «выбирать победителей» среди компаний, что является крайне трудным делом. Но этот термин не относится к успешно развивающимся государствам Восточной Азии{152}. В Японии, Южной Корее, Китае и на Тайване государство не столько выбирало победителей, сколько отсеивало неудачников.

Изучив опыт Германии, Япония еще в начале 1930-х гг. создала правительственное агентство, начавшее «рационализировать» различные отрасли обрабатывающей промышленности путем слияния компаний, а после Второй мировой войны возродила это агентство{153}.

Правительство Южной Кореи действовало по отношению к отстающим предприятиям еще более жестко. Из десяти ведущих чеболей (промышленных конгломератов), существовавших в середине 1960-х гг., бóльшая часть к середине 1970-х перестала существовать вследствие принудительного слияния и банкротства, а половина новой группы чеболей таким же образом исчезла к началу 1980-х{154}. Немногие корейцы, не говоря уже об иностранцах, помнят сейчас названия таких крупнейших в послевоенное время чеболей, как Samho, Gaepong, Donglip, Dongmyung и Shinjin, – все они давно мертвы. Другая группа производителей-гигантов, включая Daewoo, Hanbo, Halla и Sammi, была выбракована в результате переговоров c государством и властных указаний в ходе азиатского финансового кризиса. В автомобильной промышленности на протяжении 1970 – 80-х гг. с помощью прямого и косвенного государственного субсидирования было создано с полдюжины предприятий. В течение следующих трех десятилетий большинство из них было уничтожено. На сегодняшний день выжила только одна чисто корейская автомобильная компания Hyundai (включая ее дочернее предприятие Kia). Но зато она самый быстро развивающийся и один из самых успешных производителей автомобилей в мире.

Тот факт, что правительства государств Северо-Восточной Азии сосредотачивались на отсеивании проигравших, а не на выборе победителей, помогает объяснить существование также и крупного бизнеса, который вырос, не опираясь на значительную прямую государственную поддержку и вне рамок государственных планов, – Sony и Honda в Японии или Acer и HTC на Тайване. Реально работавшему бизнесу всегда позволяли выживать.

Третьим видом государственного вмешательства в Северо– Восточной Азии стало оказание весомой официальной поддержки успешным производителям-экспортерам. В дополнение к протекционизму на внутреннем рынке и предоставлению кредитов государство оказывало компаниям значительную помощь с приобретением иностранных технологий. Правительства Японии, Южной Кореи, Тайваня и Китая вели разнообразные совместные договорные операции по закупке технологий за рубежом, нередко понуждая иностранные фирмы передавать свои ноу-хау или снижать на них цены в обмен на доступ к местному рынку. А также создавали государственный сектор или совместные государственно-частные исследовательские проекты, в рамках которых отдельные фирмы не могли самостоятельно предпринимать научные изыскания или вкладывать деньги в свое технологическое развитие.

История сохранила пример скандального вмешательства со стороны государства, когда в конце 1950-х гг. Сахаши Шигеру, руководитель Бюро по предпринимательству при Министерстве внешней торговли и промышленности{155}, заявил IBM, что он будет блокировать бизнес «Голубого гиганта»[4] в Японии, пока корпорация не выдаст местным фирмам лицензию на использование своих технологий максимум за 5 % ее стоимости. Он также известил американскую корпорацию о том, что ей придется согласиться с «административным руководством» (эвфемизм взамен «директивных указаний правительства») касательно того, сколько компьютеров она может продавать в Японии ежегодно. Крайне нуждавшаяся в растущем японском рынке, IBM согласилась на всё.

Такая жесткая официальная поддержка отечественной обрабатывающей промышленности подкреплялась в каждом государстве передачей ключевых решений касательно промышленной политики и внешней торговли в ведение только одного правительственного учреждения. В Японии это было Министерство внешней торговли и промышленности, в Южной Корее – Департамент экономического планирования, на Тайване – Бюро индустриального развития, в Китае – Национальная комиссия по развитию и реформам{156}.

Этим бюрократическим структурам на протяжении многих лет уделялось пристальное внимание, в частности потому, что наиболее известный и влиятельный научный труд о промышленном развитии Северо-Восточной Азии – книга Чалмерса Джонсона «Министерство внешней торговли и промышленности и японское чудо» (MITI and the Japanese Miracle) целиком посвящена чиновникам. Сравнение с Юго-Восточной Азией показывает, что роль чиновников в конечном счете определяется более фундаментальным решением правительства – принудить предпринимателей производить товары на экспорт, а потом избавляться от не справившихся с этой задачей. Чиновники хороши всего лишь настолько, насколько хороша политика, которую они проводят. Прежде всего, развивающиеся государства должны заставить своих самых сильных и продуктивных предпринимателей работать на экспорт, как правило, против их воли. Фирмы, способные заработать деньги дома, в защищенной среде, всегда неохотно соглашаются конкурировать в глобальном масштабе. Прочие методы воздействий обычно обусловливаются этой принципальной основой. Однако она не была логически объяснена творцами политики в Восточной Азии, а была скопирована Японией XIX в. с исторического образца.

Неописуемая реальность

Cовременному экономисту, впитавшему в себя идеи свободного рынка, якобы выгодного для всех его участников, политика, направленная на защиту национальной промышленности и одновременно на организацию форсированного марша к экспорту, может показаться едва ли не преступной. Нам, жителям богатых стран, с детства внушают, что все благосостояние порождено конкуренцией. Неудобная правда, однако, заключается в том, что каждое экономически успешное общество на стадии своего формирования грешило протекционизмом. За исключением «финансовых гаваней» – аномальных офшорных портовых зон, таких как Гонконг и Сингапур, в мире нет экономик, которые развились бы до первоклассных через свободную торговлю{157}.

Первой применила протекционизм и субсидии как средства для проведения индустриализации Великобритания эпохи Тюдоров в XVI в. Правительство облагало налогами экспорт сырой шерсти и импорт одежды, чтобы взрастить в стране ориентированную на экспорт шерстяную отрасль текстильной промышленности{158}. Франция применила сходную стратегию в XVII в.

Обретшие независимость Соединенные Штаты Америки отвергли возражения плантаторов Юга (они предпочитали экспортировать товарные культуры и импортировать мануфактуру), преследуя протекционистскую промышленную политику и сохраняя высокие ввозные пошлины со времен одного из отцов-основателей США и первого министра финансов Александра Гамильтона вплоть до начала XX в. Недаром историк экономики Пол Байрох назвал Соединенные Штаты Америки «родиной и оплотом современного протекционизма»{159}.

Пруссия со времен Фридриха Великого (XVIII в.), а затем и объединенная Германия усовершенствовали и расширили интервенционную промышленную политику в Европе. В свою очередь, немецкий протекционизм оказал глубокое влияние на Японию эпохи Мэйдзи.

Политика, проводившаяся странами Европы и Северной Америки в период их индустриализации, включала: суровые тарифные и нетарифные ограничения на импорт; контроль за правом торговли (например, британские Законы о мореплавании (Navigation Acts) с 1651 г. разрешали торговлю в Великобритании и ее колониальных портах только судам под британским флагом); специальные субсидии или «премии» для экспорта промышленных товаров и переработанного сырья; налоги и количественные ограничения для экспорта необработанного сырья; государственную поддержку инфраструктуры для экспортеров путем постройки каналов и железных дорог; государственные проекты в целях получения иностранных технологий (обычно путем приобретения передового машинного оборудования и привлечения иностранных специалистов, часто в нарушение законов других стран); усиленное снабжение сырьем, частично оплаченным государством; государственный режим контроля над качеством экспортных товаров с целью создания национальных брендов и репутации надежных изделий.

Общим для всех этих стран было предоставление широкой государственной поддержки небольшим группам крупных фирм – монополиям и олигополиям, которые располагали ресурсами, чтобы делать весомые капитальные вложения и конкурировать на международном уровне. Примеры тому охватывают диапазон от первой британской торговой монополии, официально получившей привилегии, – Ост-Индской компании, до гигантских индустриальных картелей Германии в конце XIX в.