Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

• Название: Интерконтинентальный мост
• Автор: Юрий Рытхэу
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5-265-00217-0

Как выглядит современная мечта человечества о безъядерном мире, свободном от угрозы тотального уничтожения, — мире подлинного мирного сосуществования, оставившем позади годы безудержной гонки вооружений? Об этом новый роман Юрия Рытхэу «Интерконтинентальный мост», названный автором легендой о будущем и повествующий о строительстве гигантского технического сооружения — моста через Берингов пролив, соединяющего два континента, два полушария, два мира.

---

Папанто направил снегоход вокруг стада, давая возможность гостье полюбоваться красивыми, статными животными. Многие олени, оторвавшись от снега, оглядывались и пристально смотрели на машину и людей. Глаза их были огромны и выразительны. В их черноте отражалась белая тундра и даже яркий снегоход, но еще более поразительным было выражение какой-то вселенской тоски, глубочайшей вечной печали. Долго смотреть в эту жуткую бездну было невозможно, и Френсис отвела взгляд.

Проделав круг, Папанто снизил скорость и повел снегоход прямо в стадо, заставляя оленей расступаться. Они недовольно похрюкивали, но затем снова принимались за свое дело: рыли копытами снег.

— Завтра буду отделять важенок, — сказал Папанто. — И поведу будущих матерей на южные склоны западных холмов. Там уже есть проталины.

Снегоход вскоре оказался внутри оленьего стада.

Животных как будто стало больше, и впечатление было такое, что оленье стадо бесконечно, заполняет все окрестное пространство до самого горизонта. Френсис почувствовала какое-то неосознанное беспокойство, стало неуютно. Может быть, из-за этого и не могли эскимосы стать настоящими оленеводами?

— А где же яранга? — спросил Петр-Амая.

— Она скоро должна пролететь мимо, — ответил Папанто, взглянув на часы. — Мы ее увидим. Кстати, там и моя жена. Она приглашает нас на обед.

— А что, разве яранги летают? — удивленно переспросила Френсис.

— Летают, — с улыбкой ответил Папанто. — Я заказал кран-вертостат. И он перенесет ярангу на новое место, туда, где мы проведем лето. Это совсем недалеко. Теперь мы так кочуем. Наверное, Петр-Амая уже рассказывал вам, как было раньше: снаряжали целый караван грузовых нарт, ловили и запрягали ездовых оленей, а потом начиналось многодневное путешествие по тундре.

— Наверное, это было прекрасно! — неожиданно для себя заметила Френсис.

— Может быть, — согласился Папанто. — Кстати, ездовые олени у меня есть. И легкие беговые нарты. После отела мы устраиваем празднество. Тогда я вас прокачу по последнему снегу на моих быстроногих оленях.

— Спасибо, — поблагодарила Френсис.

Когда снегоход вышел из оленьего окружения, Френсис невольно вздохнула с облегчением, и, заметив это, Папанто улыбнулся.

— А вон и наша яранга летит!

Под вертостатом, представляющим собой мощный летающий кран, на платформе, охваченной с четырех сторон тросами, медленно плыла над тундрой древняя оленеводческая яранга, перекочевывая на весенне-летнее пастбище. Это было удивительное зрелище — летящая над тундрой оленеводческая яранга, крытая стриженой оленьей шкурой, с торчащими из дымового отверстия концами старых, прокопченных березовых жердей.

— Красиво, — только и мог сказать Петр-Амая, провожая глазами проплывающий над головой вертостат с необычным грузом.

Тем временем Папанто соединился с женой.

— Мясо у меня сварилось, — сообщила она. — Поставила чайник. Может быть, что-нибудь еще нужно?

— Ничего, — ответил Папанто.

Пока ехали по тундре, вертостат опустил на предназначенное место ярангу, поднялся и взял курс на бухту Лаврентия, где располагалась база.

Жена Папанто встретила гостей у порога. Словно яранга не путешествовала, а все время стояла здесь, на высоком берегу речки. Лишь нетронутость снега да неубранные специальные блоки-захваты, виднеющиеся по углам постоянной площадки, на которой и стояла яранга, указывали на то, что ее только что поставили.

Пока гости осматривались в чоттагине, Папанто вынес меховой полог и расстелил его на девственно чистом снегу; весеннее солнце высушит каждую шерстинку, и вечером, внесенная снова в ярангу, спальня будет пахнуть свежим снегом и тундровым ветром.

За обедом Папанто рассказывал Френсис;

— Представьте, ведь оленеводство до наших дней в основном осталось прежним. Даже перед революцией — это было хозяйство одной патриархальной семьи. Такое стадо, как наше, пасли человек семь-пять. И кормилось в общей сложности около двадцати человек; члены трех-четырех семей.

— А что тут делать такому большому количеству людей? — удивилась Френсис.

— Тогда не было электрических снегоходов, специальной ветеринарной службы, — объяснил Папанто. — Теперь, чтобы произвести ветеринарный осмотр стада, я вызываю специалиста, и он примчится через час, от силы два… Кочевали только на оленьих нартах, никакой связи с внешним миром не имели, кроме редких поездок на побережье или в соседние стойбища. Представляете, кое-где в чукотской тундре о революции узнали лет через двадцать! Да и тундра в те годы была мало доступна. Знаете, когда по-настоящему советская власть пришла в чукотскую тундру? Вы и не поверите; во второй половине сороковых годов прошлого века, уже после Великой Отечественной войны. Но вот что удивительно; судя по газетным заметкам, статьям специалистов, начиная с шестидесятых годов, возникают разного рода проекты по новой организации оленеводства. Сначала решили заменить яранги на дома. На примитивных дизельных тягачах с металлическими гусеницами по тундре тащили деревянный домик, отличающийся от хорошей яранги только тем, что там было одно подслеповатое окошко да железная печка. А в остальном это было неудобное, холодное жилище; Но считалось передовым, и многие даже видели в этом будущее тундры; сотни тракторов с прицепными домиками, идущие вслед оленьему стаду…

— Когда вы полетите на вертостате над тундрой, обратите внимание на цвет растительности. В иных местах будто кто-то нанес бледную краску на зелень, — продолжал Папанто. — Словно инопланетяне оставили свои гигантские следы. Так вот — это следы гусениц вездеходов и тракторов, которыми рвали тундру в прошлом веке. Вон сколько прошло, почти сотня лет, а следы остались!

Френсис внимательно выслушала Папанто и спросила его жену;

— А дети у вас есть?

— Дочки наши в школе, в Уэлене, — ответила Тамара. — Но как только выпадает свободное время, спешат в тундру, к нам. Пробовали отправлять на экскурсии на материк, но долго они там не выдерживают; торопятся обратно. А уж осенью, когда здесь столько ягод, тепло и телята подрастают, — для них лучшего времени нет! Не уходят из оленьего стада, даже ночуют там, в палатке.

— Здесь, должно быть, детям хорошо, — задумчиво сказала Френсис.

— Будет у вас свой, — ласково произнесла Тамара, — можете с нами жить.

— А ведь раньше, — вступил в разговор Петр-Амая, — существовали так называемые летние пионерские лагеря. Иногда это даже были настоящие загородные дворцы, куда отвозили после школьных занятий детей. Там они жили по строгому расписанию. Причем часто бывало так; рядом в поле работали их родители, а здоровенные ребятишки лет по десять-пятнадцать били в барабаны, дули в трубы и с флагами ходили в так называемые походы, а по вечерам жгли костры и мечтали о коммунизме…

— Неужто так и было? — недоверчиво заметила Тамара. — Куда же смотрели родители?

— К счастью, такого рода лагерей было не так уж и много, — сказал Петр-Амая. — В большинстве районов дети все же приучались к настоящему труду. Они-то и построили коммунизм, а не те, кто отдыхал в роскошных пионерских лагерях…

Френсис не поняла и половины из этих разговоров.

Потом, вечером, она спорила с Петром-Амаей, доказывая ему, что это не так уж плохо, если дети живут в роскоши.

А он вспоминал студеные утра, когда так хотелось хотя бы еще на полчасика растянуть сладкий утренний сон. Но властный отцовский голос уже будил. Надо было выскакивать голым из дома в стужу, иногда в пургу. Это входило в систему физической подготовки уэленских мальчишек с шести-семилетнего возраста. И вообще, современное спартанское воспитание подрастающего поколения имело мало общего с тем, что было еще лет пятьдесят назад, когда считалось, что главная задача отцов и дедов — это обеспечить идущему на смену поколению «счастливое детство», под которым часто подразумевалась изнеженность, излишества в комфорте и полное забвение того, чем на самом деле будут заниматься эти мальчишки и девочки во взрослой жизни…

Задумываясь над будущим своего ребенка, Петр-Амая невольно вступал в спор с Френсис, которая почему-то опасалась того, что не успеет дитя появиться, как оно уже будет обладать ярко выраженным коммунистическим мировоззрением.

— Я хочу, чтобы наш ребенок одинаково любил и Америку, и Советский Союз, — говорила она.

— Но что-то все-таки будет милее. Хотя бы место рождения…

— Но только самую малость, — соглашалась Френсис. — Я верю, что у нашего ребенка будет такое большое сердце, что он будет любить все.

— Так же не может быть, чтобы человек одновременно был и коммунистом и капиталистом, — поддразнивал Петр-Амая.