Анна Йокаи - Что с вами, дорогая Киш?

• Название: Что с вами, дорогая Киш?
• Автор: Анна Йокаи
• Издательство: Радуга
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002359-9

Рассказы Анны Йокаи — современной венгерской писательницы — привлекают богатым материалом, почерпнутым из повседневной жизни.

Как не растерять человечность в суете повседневности? Как прожить в соответствии с нравственными принципами? Как добиться желанной гармонии? Эти вопросы задает себе и читателям автор.

---

Ровно в двенадцать она приступила к обеду. Дважды позвала детей: они, конечно, невежи, но есть им все-таки надо, а тут все витаминное, вкусное. Наконец отозвался Рики: «Пожалуйста, пообедайте одна, тетя Хермина».

Этот Рики из всех самый терпимый. Он даже походит немного на ее Адамушку, хотя в последнее время она своим Адамушкой не слишком довольна. «Ты записался в университет марксизма, сынок?!» Она не верила собственным ушам. Однако невестка сразу заткнула ей рот — не ваше, мол, дело. Вот и Кати, когда вырастет, будет точь-в-точь как эта Жужа. Типичная пролетарка, крикунья… но, видно, что-то такое в ней есть, да… клюнул же на нее почему-то бедный Адам. И ведь сколько ни пытайся такую воспитывать — напрасный труд. На рождество купила ей серебряную театральную сумочку, а она смеется только да сумочку на цепочке вертит. Оно и точно, смешно — руки-то у нее как лопаты.

Хермина педантично разложила вокруг синей тарелки столовый прибор, бумажную салфетку, поставила воду.

Ела медленно, с наслаждением. Потом закурила. Нынче она особенно торопилась: к двум часам должна прийти Рожика.

Она заглянула в буфет — проверить, все ли необходимые припасы налицо: полагается, чтобы всегда всего было вдоволь, даже с излишком.

Пятидесятиграммовую пачку чаю она взяла себе. Чай не какой-нибудь, экстра, на коричневом фоне золотая пирамида, на заднем плане — пальмы, а внизу верблюд. Эти-то чая не пьют, только кофе глушат литрами. «Вы уж хоть домой его заберите, что ли, — сказала вчера Ирма, с несчастным видом повертев в руках тридцатифоринтовую пачку. — Его и покупать-то не следовало бы, к чему? Это лишнее, право…»

«Из вашего дома я и кнопки не вынесу!.. Впрочем, если вы намерены просто выкинуть, тогда что ж, придется взять».

Собослаи пустила воду, отодвинула в сторонку хозяйкины кремы. Адамушке не нравится, что она носит спортивный берет набекрень и лыжные брюки. Мало ли что! Не хватало и ей обрядиться в плиссированную юбку, ходить с вечно спущенными чулками, как эта бедненькая Ирма Блати. Спортивный костюм молодит.

Четверть часа она ждала на автобусной остановке. Автобус пришел полупустой. Жила она в Липотвароше.

«В собственной квартире — квартиросъемщицей, — любила она повторять. — Комментарии, по-моему, излишни».

Когда Альфонс умер во время уборки кукурузы в Дерешпусте, куда он был выселен, и выяснилось, что «прямой необходимости не было», ей эту комнату вернули — одну из четырех.

И она, и семейство «главного квартиросъемщика» старались не встречаться. К тому же это были уже другие. Те поспешно обменялись, еще в пятьдесят четвертом.

Дома Хермина переоделась. Нейлоновый халат она не любила, надела другой, из плотной ткани, современного покроя.

Чай из пачки она высыпала в жестяную баночку. Все не поместилось, на дне немного осталось. Хермина Собослаи хотела положить пачку на стол, но тут позвонила Рожика, и она, уронив пачку, со всех ног бросилась ей открывать. Платит-то она Рожике по часам.

— Целую ручки, — поздоровалась Рожика. — Ой, сейчас сброшу туфли… — И тут же побежала в комнату. — Интересное дело, — сказала она весело, — ну, никак не хотят окошки эти ужаться хоть самую малость.

— Значит, так, Рожика: сперва с уксусом, затем бумагой. И рамы тоже, да как следует, вы знаете, тут я придирчива.

— Ладно уж, — сказала Рожика, — ваши вкусы, милая барыня, нам известные. Чай не впервой у вас, да и не в последний раз…

— …я потому говорю, что в прошлый-то раз два тусклых пятна все ж остались.

«В башке твоей они остались, эти тусклые пятна, — думала Рожика. — Самой-то небось на лестницу и не влезть, кляча ты старая, так бы и плюхнулась оттудова. Да ты б тут же обделалась со страху, приведись тебе на этакой высоте стоять, между небом и землей, да еще руки поднявши».

— Уж мы постараемся… а вы себе прилегли бы покойненько.

— Прилечь днем, Рожика? Днем — никогда. На будущей неделе натрете мне пол.

— Пол натереть — четырнадцать форинтов, милая барыня. Да за мастику еще.

— Я не мелочна, вы это знаете. Денег у меня немного, но я не мелочна. Не то что Блати. Вы ведь знаете, я договорилась на полдня ходить к ним, надо же пополнить мою скудную вдовью пенсию… Веду все их хозяйство, беседую с детьми… труд не позор. Я и встарь так же говорила, вы, верно, помните.

— А то как же. Ваша милость всегда трудились, что правда, то правда. — Рожика уже стояла на верхней ступеньке лесенки. — Сейчас открою окно. Накиньте шубку-то.

— Свежий воздух, Рожика! — Супруга доктора Собослаи вытащила из-за шкафа клюшку для гольфа и сделала несколько круговых махов, справа и слева. — Немного движения, чтоб мускулатура не расслаблялась! Придет время, и коммунисты одумаются, опять введут этот спорт, он же исключительно рентабелен. Для приезжающих на летний отдых иностранцев. Чистая валюта для страны!

— Точно, это точно, — отвечала Рожика. «Вот как польет сейчас вода ей на шею, небось разахается. Ничего себе демократия. У этой времени вагон на всякие глупости, а ты тут надрывайся сверх дворницкой своей должности, ежели хочешь, чтобы дитя твое чего-то добилось в жизни».

— …я ведь никогда не была врагом социализма. Мы, вместе с мужем моим, всегда были люди социально мыслящие. Может, и вовсе бы на эту сторону перешли, кто знает, если бы с нами не поступили так… Кто ж одобрит, чтобы одному — все, а другому — ничего? …и нынче ведь кое-кто так и сорит деньгами. Видели бы вы, Рожика, этих Блати. Вот вы настоящая рабочая женщина, от природы сообразительная: ну, скажите, правильно это, чтобы при пяти тысячах в месяц ни на что решительно не хватало?

— Форсу много! — рассудила Рожика.

— Даже этого нет. У них и порядочного платья-то ни у кого не найдется, я ведь вижу. Суетятся, и туда, и сюда, где-то там служат, ну, правда, ее имя иной раз по радио услышишь, а муж, тот пьесы пишет — получает-то в своем бюро переводов маловато, вот и прирабатывает, на пьесы свои разбогатеть хочет…

— Ох-хо-хо… — Рожика бросила вниз шарик из скомканной использованной бумаги. — Ну-ка, ловите, ваша милость!.. А ведь за такое еще и платят! Знаю я одного мастера из двадцать третьей квартиры, резчик по дереву, так он покупает материал за гроши, а потом — хватает же совести — по четыре сотни за своих уродцев просит — их в том большом магазине продают… ну, в том, что в центре…

— Зато вам, Рожика, надрываться приходится.

— Вот-вот. А я надрывайся, — повторила Рожика с глубочайшей убежденностью. — Ну, я-то сильная как лошадь.

Пожалуй, старуха все же права. Иной раз видишь такие квартиры: летний вечер, горят цветные лампы, а хозяева посиживают себе на балконе, таращат глаза на улицу, из комнат музыку слышно. И чем уж они такие особенные?

— …я их, Рожика, даже жалею, знаете. Люди они неплохие. Девочка, та, правда, грубиянка, но ведь чему ее и учат-то в школе! Вы бы только видели, что я там застала, когда взяла на себя эту обузу… Баллоны с газолином в кладовке для продуктов! А туфли, а платья — чуть стали малы, уже не нужны, а ведь немножко переделать, подправить, были бы как новенькие.

— А чего ж они делают с ними? — живо спросила Рожика.

— Да что же, выбрасывают… им, видите ли, некогда.

— Барыня, миленькая, а вам не попадалось там что-нибудь такое, с оборочками?

— С оборочками?.. Ну-ну, погляжу! Уж лучше вам, чем на помойку.

— Ну как, можно слезать-то? Сверкает, будто полированное, тут и солнышко поскользнется да шлепнется…

— Вон там еще, в правом углу, Рожика! Не жалейте, трите покрепче!.. Ха, правящий класс! А все ж без меня им не обойтись! — Хермина Собослаи опять положила клюшку для гольфа в футляр от скрипки. — Представьте, я их попросту спасла — спасла от голодной смерти!

— Ну, я уж спущусь, это здесь в стекле изъян…

— Трите, трите!.. Меня-то они почитают. Там никто голоса не повысит. Да, ежели человек умеет себя поставить, так и нынче еще… Эта несчастная инженерша, она инженер-химик… что делать, приходится, при таком-то бездельнике муже! А эти ее горы химикатов, этот смрад!

«У тебя тоже смраду хватает, — думала Рожика, — тряпье-то все старое, нафталином пересыпанное… а какое славненькое балетное платьице сладила бы я из этих тряпок для моей Тилдике! И духи твои тоже — уж такой запах от них тяжелый, нет чтобы каким хорошим дохнуло…» Она сердито смотрела сверху, как Хермина Собослаи нажимает на обтянутый темно-зеленым шелком мячик, как прыскает одеколоном через тоненькую трубочку пульверизатора. «Так и въедается в парчу-то…»

— Терпеть не могу запах пачулей, — говорила Собослаи. — По запаху в квартире сразу можно судить о хозяине. У Блати все пахнет одной только пылью. Они говорят — от книг; но это запах пыли, книги-то все на открытых полках, столько денег получают, а застеклить не на что… Представьте себе, если бы я так же держала мое серебро… — Она подошла к горке и легко провела рукой по стеклу.