Борис Силаев - Обязан жить. Волчья яма

• Название: Обязан жить. Волчья яма
• Автор: Борис Силаев
• Издательство: Прапор
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1982

Повести «Обязан жить» и «Волчья яма» посвящены героической борьбе наших чекистов в годы гражданской войны и в первые годы мирной жизни. Составляют они своеобразную дилогию, объединенную одним жанром — обе повести носят приключенческий характер.

---

Малая Казачка… Это было первое задание — надо было узнать, что за банда свирепствует в этих краях. Усталый, с ног до головы пропыленный, Глоба добрался до Малой Казачки к вечеру. Он остановился перед плотиной, прошелся по ней туда и обратно, осторожно ступая по качающимся бревнышкам, размочаленным колесами бричек. Боясь скатиться, опустился к воде и заглянул на мосток снизу — тот весь светился дырами. Цепляясь руками за траву, Тихон поднялся на земляной откос и достал из кармана блокнот. Слюнявя химический карандаш, неторопливо набросал схему моста, на глаз определил его размеры. Рисовал, а сам уже видел, как по пустынной улице села медленно двигается к нему старик в полотняной рубашке навыпуск, босоногий, в солдатских штанах с заплатами. Он остановился неподалеку от Глобы и, склонив голову набок, начал молча наблюдать за действием неизвестного человека. И тогда Тихон, сунув блокнот в карман, вежливо спросил старика:

— А где ваша сельрада? Пожалуйста, проведите меня к председателю.

— К Корневу, что ли? — удивился старик и поплелся по дороге, как бы наверняка зная, что Глоба шагает за ним.

— Как тут живете? — догнал его Тихон. Старик толкнул на затылок вытертую до материи солдатскую папаху и стрельнул в Глобу хитрым взглядом.

— А хто будешь, мил человек? Ай из каких начальников?

— Дорожный отдел, из уезда, — сказал Глоба. — Вы же писали селом, чтобы мосток через плотину починили? Было такое?

— А шут его знает, — усмехнулся старик. — Бумага-то у тебя есть? А то тут строго. Корнев наш сурьезный мужик. Чуть не так — сразу руки повяжет и в холодную.

— Чего это он? — удивился Глоба. — Это же беззаконие.

— Такая у нас, брат, жизнь, — вздохнул старик. — Бандитский район…

В сельраде было прохладно — земляной пол смочили водой. За столом сидело два человека. Один из них, Корнев, долго и очень внимательно разглядывал документы Глобы. Он вертел бумажку так и сяк, натужно сопел, щурясь и отодвигая удостоверение на вытянутую руку. Был он высок, худ, выцветшая кепка затеняла глаза.

— Ну что ж, — наконец проговорил он подобревшим голосом, — бумага в порядке. Милости просим до нашего села. Насчет мостка мы писали. Это уж точно, какой год его не чинят. Форменное безобразие. Только чего вы к нам пеши топали? Иль такому начальству и кобылы нэмае?

— А я подводу отпустил, — ответил Глоба, — думаю, что назад вы уж меня сами отправите.

— Когда ж вы хотите?

— Да завтра поутру.

— Опасно у нас чужим людям, — вздохнул Корнев и покосился на молча сидящего рядом с ним человека.

И тот кивнул головой, хмуро процедив:

— Как ночь — бандиты… Налетают из леса. До утра жрут, пьют, песни спивают.

— А чего ж вы отряд не вызовете? — спросил Глоба, и оба мужчины усмехнулись, словно Тихон сказал какую-то глупость.

— Сообщали. Отряд приедет, живет неделю, другую — тоже не святым духом питаются… А бандиты — точно сквозь землю.

— Утром пойдем к мостку и составим акт по всем правилам, — устало проговорил Тихон. — Куда вы меня устроите? Помыться надо.

— Эх, молодежь, — задумчиво протянул Корнев, не двигаясь с места и незаметно разглядывая Глобу из-под козырька фуражки. — Сколько тебе, хлопец?

— Восемнадцать, — холодно сказал Тихон. — Какое это имеет отношение к делу?

— Совсем пацан, — слегка удивленно произнес Корнев, — а уже большой человек у Советской власти. Акты-макты делает. Бумагу с гербовой печатью в кармане носит. Охрип! Дэ ты, старая перечница?!

В дверях показался старик.

— Пусть у тебя переночует. Нагодуй его, постели мягче да положи, где блох поменьше.

Они снова пошли через село, уже было темно, по обе стороны от дороги в садах за плетнями пылали огни летних кухонь, слышались голоса, детский смех, пахло коровьим навозом, вечерней травой. В окнах хат затеплился свет керосиновых ламп.

— А как же сельсоветские сами тут живут? — спросил Глоба, идя за стариком.

Тот лишь пожал плечами и пробормотал с неохотой:

— Як люди, так и они… Ховаются…

Покормив Тихона горячим кулешом, старик зажег огрызок свечи и ввел его в крошечную комнатушку с деревянной кроватью.

— Вот тут и разоблачайся, — проговорил старик, иронически оглядывая помещение. — Хоромы… «Чтоб блох не было», — передразнил он председателя сельсовета. — А где их нет?

Старик явно не решался оставить Глобу одного, он переминался с ноги на ногу, чесал пятерней в затылке, наконец сказал, вроде ни к кому не обращаясь:

— Окошко не на крючке… Лес рядом… через огород. Господи, ночи темные, кто кого разберет. Ну, спи. Свечку-то я заберу.

Глоба лег на кровать не раздеваясь. В темноте гудели комары. Окошко чуть отсвечивало синим. Тишина стояла такая, словно хату погрузили на дно колодца, лишь изредка где-то взлаивали собаки да за тонкой стеной шуршал топчан под ворочающимся стариком.

Несмотря на усталость, неясная тревога не давала уснуть. Чем его встретит завтрашний день? Село казалось таким мирным, не верилось, что еще неделю назад здесь убили двух представителей губфинорганов — глаза им выкололи, животы распороли, насыпали туда битого стекла и выволокли тела за село.

Глоба прислушивался к малейшим звукам, его лихорадило от волнения. Уткнувшись лицом в подушку, лежал без движения, напрягшись всем телом, готовый вскочить с постели в любую секунду.

«Чего им стоит открыть окошко… А я лежу здесь на самом виду. Надо набросить крючок. Но что это даст? Рванут с силой, ударят камнем по стеклу… Кто? Да те… что… налетают из леса. Им-то уже, конечно, сообщили о чужом человеке… Придут сюда… Откроют окошко…»

Не выдержав, Глоба, затаив дыхание, поднялся с постели, без скрипа распахнул окошко и вылез в огород. Его обступила кромешная тьма. Чуть привыкнув к ней, Тихон различил вдали черную полосу — это был лес. Глоба немного прошел по пахоте, грузно утопая в мягкой земле, ступил на межу и вернулся по ней во двор, залитый зеленым светом, — вышла луна. Остановился, не зная, что делать дальше. Куда идти? Где спать? Увидел деревянную лестницу, которая была приставлена к чердаку. Туда? Нет…

Тихон осторожно потянул лестницу на себя и, когда она стала вертикально, опустил ее на высокий стог сена. Поднялся по перекладинам на самый верх, ногами раздвинул сено, утонул в нем по грудь и оттолкнул лестницу — она, качнувшись, с легким стуком снова прислонилась к чердаку хаты. От этого удара все внутри у Тихона сжалось — он замер, свернувшись в мягкой сенной яме. Лежал так долго не шевелясь. Над ним горело звездное небо. Не заметил, как заснул.

Его разбудили какие-то крики и бешеный лай собак. Еще ничего не соображая, он выглянул из стога и увидел несущуюся по пустынной улице конную тройку, запряженную в легкую бричку, полную людей. В руках они держали смоляные факелы — языки огня метались в темноте, искры летели над дорогой. Тройка ворвалась во двор, люди посыпались из брички, сразу заполнив усадьбу громкими голосами, пьяным хохотом, шипящим пламенем и топотом лошадиных копыт. Несколько человек сразу кинулись в дверь хаты — она, как бубен, загудела под тяжелыми ударами, окна ее вспыхнули изнутри адским мерцанием, раздался звон стекла, стариковские вопли.

— Пропал, батько, городской хлопец! Нэмае… От, сволота, убег!!

Старик, задыхаясь в вороте рубахи, сжатой в кулаке бандита, пытался кричать, но только хрипел сдавленным голосом:

— Не знаю… Батько, ей богу… Вот те хрест! Сам ложил в хате!

Кто-то из бандитов, выйдя из хаты последним, ушел в темноту с факелом в руках, когда вернулся, начал оббивать землю с сапог.

— Батько, он в лес удрал… Из окошка выпрыгнул и ходу. Следы по огороду в сторону леса.

— А, черт, — выругался батько, — такого щенка упустили… А может, он где заховался? Поищите-ка его, хлопцы. Саблюками поштрыкайте вон тот стожок, а вдруг в сене ховается? И по лестнице на чердак… Не ленитесь, хлопцы, давай, давай…

Глоба видел с высоты весь двор — батько стоял у крыльца, один из бандитов держал возле него пылающий факел, и в свете огня Тихон узнал председателя сельсовета Корнева, только на этот раз он был в расшитой узорами украинской рубашке, на голове лихо сдвинутая набок кубанка, через плечо тонкий ремешок сабли в никелированных ножнах.

— Ничого, батько… Обшукали все скрозь — ничого нэмае…

— По коня-ям! — заорал Корнев и пошел к тройке пляшущих лошадей, на поводьях которых висел один из бандитов, с трудом удерживая их на месте.

— А ты, Охрип, смотри у меня! — Батько встал на коленях в бричке, подняв сжатый кулак. — Из-под земли достану… Замри и ни слова! Все! Гони-и!

Тройка рывком проскочила ворота и понеслась вдоль улицы, грохоча колесами, бросая во все стороны искры, под пьяный мужичий хохот.

Глоба просидел на стогу, затаившись, до начала рассвета. Словно из тумана, медленно проясняясь, начало выходить из темноты утреннее село. А теперь что делать? Бежать… А если все дороги перекрыты? Засады за каждым кустом…