Владимир Фирсов - Отечество, стихи и поэмы

• Название: Отечество, стихи и поэмы
• Автор: Владимир Фирсов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Поэзия
• Год: 1988

Владимира Ивановича ФИРСОВА благословил на служение русской поэзии Александр Твардовский. Высочайшую оценку его стихам дал Михаил Шолохов. В 1977 году он написал: «Не так-то много у нас хороших поэтов, но и среди них найдётся всего лишь несколько человек, говорящих о России таким приглушённо-интимным и любящим голосом, который волнует и запоминается надолго. Владимир Фирсов принадлежит к этим немногим избранным».

Фирсов был из опалённого войной поколения — и сумел выразить в своих стихах суровую и жестокую правду о небывалом всенародном бедствии и о радости нашей Победы. Полною мерой хлебнув послевоенной голодухи и бедности, он навсегда полюбил свою исстрадавшуюся Смоленщину — и всю матушку-Россию, быстро залечившую глубокие раны военного лихолетья и взлетевшую к звёздам. Духовный собрат и земляк Юрия Гагарина, Владимир Фирсов был настоящим лириком и подлинным патриотом России.

---

* * *

По подвигам сверяя совесть
Свою,
Товарищей,
Друзей,
Я перелистываю повесть
Военных лет, ночей и дней...

Идут!
Идет моя пехота —
За шагом шаг —
Который год.
И жить, похоже, неохота,
А политрук твердит:
— Вперед!

Идет,
Идет моя пехота.
За шагом шаг
Все тяжелей
Идут,
Идут —
За ротой рота —
Солдаты совести моей.

Чудовищно длинна дорога,
Одна из пройденных дорог.
Идут,
Хотя идти не могут.
Идут.
Идут...
А я бы смог?
И я шагаю вместе с ними,
Полуглухой, полуслепой,
И молча повторяю имя,
Благословившее на бой...

Идет,
Идет
Моя пехота
С командой вечною:
— Вперед! —
Когда же стало жить охота,
Пред жизнью встал
Фашистский дзот.

В нем — враг.
И он себя не спросит:
— Убить меня
Иль не убить?.. —
Он косит жизнь,
Он жизни косит
Рожденных жить
И жизнь любить.

Не человек,
Он просто дзот.
А нам судьба —
Идти вперед.

Он косит жизнь
Не просто сдуру,
Лишенный совести, стыда.
На собственную амбразуру
Враги не лягут никогда.

А мы должны закрыть
Поганый
И огненно-кровавый рот.
И политрук
С одним наганом
Вперед безудерженно прет.

Я вижу,
Как он оглянулся
На нас, мальчишек,
Как он лег
На пулемет, что захлебнулся...
А ты бы смог?
А я бы смог?..

Легко сказать, когда не знаю,
В дни мира верю про запас.
Легко оказать...
Но умираю
На амбразурах сотый раз.

* * *

Мы гадать на ромашках не будем,
Пусть другие их трепетно рвут,
Ведь живем мы и любим, как люди,
Жаль,
Что нелюди
Рядом живут.
И, жестокое время сверяя,
На закате холодного дня
Ждут,
Когда я тебя потеряю
Или ты
Потеряешь меня.
НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Стол письменный.
И — ни души вокруг.
В окно швыряет
Лунным снегом
Вьюга...
Вдруг входит Некто,
Явно, что не друг.
А я ведь так желал
Прихода друга!

Вот он к столу подходит
Не спеша.
Садится.
И меня не замечает.
И, не дыша,
Как мышь в копне шурша,
Написанное мною
Изучает.

Он различает
Почерк мой легко.
Читает по-актерски —
С выраженьем,
Проникновенно,
Четко, глубоко,
Сочувственно,
Но чаще — с раздраженьем.

Он продолжает
За столом сидеть,
То помрачнев,
То улыбаясь сладко...
И тщетно я пытаюсь
Разглядеть,
Какая у его плаща
Подкладка.

Вот он швыряет рукопись
На стол.
И сам с собою
Говорит негромко:
— О Родине стихи...
Не то, не то...
С такими вряд ли
Ты придешь к потомкам.
Стихи о вдовах, о сиротах...
Грусть!
Любовь к земле —
Прошедший день, не боле,
О Родине стихи...
Россия... Русь...
Кому нужны
Следы ушедшей боли?

Черемуха. Ручьи
И соловьи...
Изба с вербой
Состарились на взгорье...
Ах, бедненький!
Кому нужны твои
Стихи печали,
Радости и горя?

Любовь... любовь...
Надежда, верность, боль...
Но вряд ли перед ними
Встрепенутся.
Кому, скажи,
Нужна твоя любовь
В эпоху
Сексуальных революций?!

Вот безысходность -
Это еще так,
Куда ни шло!
Глядишь,
И пригодится.
И все ж напрасно тщишься ты,
Чудак,
Ну было б вправду
Чем тебе гордиться.

Гордишься,
Что Отчизну любишь ты
И служишь ей,
Как верный пес у двери.
Но это же риторика!
Пусты
Твои слова.
Никто в них не поверит.

Ты в облаках,
Как многие, паришь.
Стихи твои
Для мира — не подарок.
Не примет их
Ни Лондон, ни Париж,
Ну а Нью-Йорк
Их не поймет подавно.

Любовь к Отчизне —
Это же кино.
Патриотизм
Давным-давно не в моде.
Да и тебе
Пора бы уж давно
Подумать о себе,
Не о народе.

Народ,
Он позабудет о тебе...
— Ну нет, приятель! —
Говорю я внятно. —
Я буду жить
В его святой судьбе,
Тебе ж судьба народа
Непонятна.

Вот ты-то, верно,
В облаках царишь.
Точней, не в облаках,
А в тучах смога.
Что из того,
Что в Лондон иль Париж
Моим стихам
Заказана дорога?!

Переживу,
Коль пережил не то.
Мне б о народе рассказать,
Что знаю.
А Родину люблю я
Лишь за то,
Что для меня
Она всегда родная.

От деревенской хаты
До Кремля,
От высоты орлиной
До травинки,
Она вошла с рождения
В меня
И обернулась каждою кровинкой.

В любовь я верю,
Что судьбой дана
Как сладкий миг,
Что нам детей дарует.
А жалкая любовь
Мне не нужна,
Которую
Кому не лень, воруют.

У совести
Бессмертно
Торжество!..

Но недруг мой бубнит,
Меня не слыша.
Мне странно оттого,
Что ничего
Не видит он,
К тому ж еще —
Не дышит.

Протягиваю руку.
И рука,
Как в пустоту,
В него свободно входит.
— Ну что ж, поэт, —
Он говорит, —
Пока!
Живи себе
Заботой о народе...

Он вышел,
Дверь захлопнув за собой
Беззвучным
И невидимым движеньем...
О боже!
Это ж призрак —
Недруг мой.
И создан он
Моим воображеньем.

И все же
Не случайно он возник —
Весь в желчи,
В сожаленьях
И заботе.
Должно быть, есть
У недруга
Двойник,
И он-то, к сожаленью,
Не бесплотен...

Стол письменный.
И — ни души вокруг.
Унялся снег
Под чистым лунным кругом.
До боли в сердце
Жду прихода друга.
И вот — звонок,
И на пороге — друг.

НОВОГОДНЕЕ

Снова прожит год.
А что же,
Что дороже стало мне?
Ты, любимая,
Вдвойне
Стала ближе и дороже.

Ближе
Небо надо мной.
Стала мне земля милее
С малой речкой,
Что мелеет
С каждой новою весной.

Птиц умолкших голоса
Все слышней, слышней
И ближе.
Поредевшие леса,
Поседевши, стали ниже...

Впереди — январь, февраль
И снега,
Снега по пояс.
Стал мне ближе
Санный поезд,
Удаляющийся вдаль.

Сани,
Кони,
Шутки,
Смех —
Все проходит, все уходит.
Постарел я на год вроде,
А как будто
Старше всех.

Старше вечной синевы,
Старше всех морей на свете,
Верьте мне или не верьте,
Старше Рима и Москвы.

И, наверно,
Потому
Стало все на свете близким.
Я иду с поклоном низким
Ко всему
Живущему.

Я хочу,
Чтоб этот свет,
Что в наследство нам достался,
Словно книга, прочитался
Через много тысяч лет.

Я хочу,
Чтоб в книге той
Сохранились все страницы,
Чтобы люди,
Звери,
Птицы
Жили в книге золотой...

Постарел я,
Постарел.
Мерзнут слезы на ресницах.
Год прошел.
Не все страницы
Я в той книге усмотрел.
КЛАДБИЩЕ КОНЕЙ
В донских степях
В один из многих дней,
Когда земля податлива, как вата,
Наткнулся вдруг
На кладбище коней
Железным рылом грузный экскаватор.

В его зубах хрустели, как стручки,
Случайно потревоженные кости.
И молча
Пожилые казаки
Стояли на порушенном погосте.

Случайные прохожие,
Они
Фуражки сняли,
Головы склонили.
И замер экскаватор,
Уронив
Тяжелый ковш,
Подняв воронку пыли.

О ненависть,
Затмившая любовь!
Не ты ль вдевала жадно
Ногу в стремя?
В пустых глазницах конских черепов,
Казалось,
Навсегда застыло время.

Застыли солнце, травы, облака,
Седая даль полынная застыла,
И Дон застыл —
Великая река,
Что и коней, и казаков поила.

И казаки,
Дожив до наших дней,
Забыть не в силах битвы,
От которых
Остались только кладбища коней —
Костей полуистлевших жуткий ворох.

Те казаки —
Времен минувших связь —
Глядели молча, не сказав ни слова.
Как молодые парни, суетясь,
На счастье рвали
Ржавые подковы.

Что ж! Кости, что бедой погребены,
В душе у них не вызвали участья...
А старики
Когда-то,
В дни войны,
Под звон подков
В боях искали счастье.

Не многим счастье выпало в те дни,
Они-то помнят,
Уж они-то знают,
И вот стоят тревожные
Они
И всех, за счастье павших,
Вспоминают.

ЖУРАВЛИ

М. А. Шолохову

Лед на реках растает.
Прилетят журавли.
А пока
Далеки от родимой земли
Журавлиные стаи.

Горделивые птицы,
Мне без вас нелегко,
Я устал от разлуки,
Будто сам далеко,
Будто сам за границей,
Будто мне до России
Не дойти никогда,
Не услышать,
Как тихо поют провода
В бесконечности синей.

Не увидеть весною
Пробужденья земли...
Но не вы
Виноваты во всем, журавли,
Что случилось со мною.

А случилось такое,
Что и осень прошла,
И зима
Распластала два белых крыла
Над российским покоем.

И метель загуляла
На могилах ребят,
Что в бессмертной земле,
Как в бессмертии, спят,
Хоть и пожили мало.

Вы над ними, живыми,
Пролетали века.
И шептали их губы
Наверняка
Ваше трубное имя.

С вами парни прощались.
И за землю свою
Умирали они
В справедливом бою,
Чтобы вы возвращались.

Чтобы вы, прилетая,
Знали, как я живу,
Ведь за них
Я обязан глядеть в синеву,
Ваш прилет ожидая.

Ведь за них я обязан
Домечтать, долюбить.
Я поклялся ребятам,
Что мне не забыть
Все, чем с Родиной связан.

Вот и грустно: а может,
Я живу, да не так?
Может, жизнь моя стоит
Пустячный пятак,
Никого не тревожит?

Может, я не осилю,
Может, не устою?
Может, дрогну — случись —
В справедливом бою
За свободу России?

Прочь, сомненье слепое!
Все еще впереди:
Все победы, утраты,
Снега и дожди —
В жизни нету покоя!

Боль России со мною...
Не беда, что сейчас
Журавли далеко улетели
От нас, —
Возвратятся весною.

Не навеки в разлуке...
А наступит весна,
Журавлиная клинопись
Станет ясна —
К ней потянутся руки.

К ней потянутся руки —
Сотни, тысячи рук!..

Журавли,
Человек устает от разлук.
Значит, помнит разлуки!

НА СМЕРТЬ ШОЛОХОВА