Джасинда Уайлдер - На веки вечные

• Название: На веки вечные
• Автор: Джасинда Уайлдер
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2015

Эвер, Иногда эти письма — все, что помогает мне прожить еще неделю. Даже если ты пишешь о всякой ерунде, ни о чем важном, они важны для меня. С Грэмпсом все в порядке, и мне нравится работать на ранчо. Но... я одинок. Чувствую, что изолирован, как будто я никто, как будто нигде нет для меня места. Как будто я просто нахожусь здесь, пока что-то не случится. Я даже не знаю, что хочу сделать со своей жизнью. Но твои письма… благодаря им я чувствую, что связан с чем-то, с кем-то. Когда мы впервые встретились, я влюбился в тебя. Я думал, ты прекрасна. Так прекрасна. Было трудно думать о чем-то еще. Потом лагерь закончился, и мы больше не встречались, и теперь все, что осталось от тебя — эти письма. Черт, я только что сказал тебе, что влюбился в тебя. Влюбился. В ПРОШЕДШЕМ времени. Больше не знаю, что это такое. Любовь по переписке? Любовь, как в книгах? Это глупо. Прости. Я просто установил для себя правило, что никогда не выбрасываю то, что пишу, и всегда посылаю это, очень надеясь, что тебя это не отпугнет. Ты мне тоже снилась. То же самое. Мы в темноте вместе. Только мы. И это было, как ты и говорила, как будто воспоминание, превратившееся в сон, но это было воспоминание о том, чего никогда не было, только во сне это было так реально, и даже больше, я не знаю, более ПРАВИЛЬНО, чем все, что я когда-либо чувствовал в жизни или во сне. Интересно, что это значит, что нам снился один и тот же сон. Может, ничего, может, все. Может, ты расскажешь?    

---

— Нет еще.

— Почему?

— Я пока еще не готов бросить ее.

— Ты обещал, Билли. Ко дню Благодарения. Ты обещал, что поедешь со мной в Арлингтон и встретишься с моим папой.

— Все не так просто. Ты не поймешь. Она... хрупкая.

— Что это, блин, значит? И мне-то какая разница?»

Она звала его Билли. Она хотела, чтобы он встретился с ее папой? Она знала обо мне и хотела, чтобы Билли меня бросил. Он думал, я была хрупкой. Хрупкой?

Она делала ему минет. Он попросил меня как-то раз. Я отказалась. Он был расстроен, раздражен. Я хотела... другого. Он... не то, чтобы умолял, ну почти. Я сказала, что не хочу, не сейчас, может, в другой раз. Он встал и вышел из комнаты и больше не просил. И я не предлагала.

Может, это частично объясняло, почему он ушел к ней, потому что она делала это для него, а я — нет.

Кое-что еще привлекло мое внимание в этих сообщениях. В них говорилось... «если приедешь домой сейчас».

Дом.

Для него и для нее дом был там, где была она.

Когда он приезжал сюда, то привозил с собой рюкзак с плотно упакованной одеждой. Джинсы, трусы, футболки, носки, одеколон, зубная щетка и паста, дезодорант, все лежало в кожаном несессере коллекции Армани. Он никогда ничего тут не оставлял. Никогда не принимал душ, если только со мной, чтобы заняться любовью. Приезжал в пятницу, оставался на субботу, уезжал в воскресенье вечером.

Я не была для него домом. Она была.

Голова у меня кружилась, раскалывалась на кусочки. Сердце... онемело. Я точно не знала, как должно реагировать сердце, как должна реагировать душа, когда реальность настигла меня. Мне было все равно. Я неторопливо допила чай, а потом налила еще кружку. Пока она остывала, я положила телефон Билли обратно под подушку. Но только после того, как я сделала два небольших изменения. «Любимая» теперь стала «минетчица», а «Эвер» превратилась в «Ушла».

Было 4:30 утра, и я допила чай, переоделась в удобную одежду, завязала волосы в узел и уехала. Приехала в Кренбрук и сразу пошла в частную студию. Заперла дверь, задернула занавески, включила вентиляцию и переоделась в рубашку для рисования, только в рубашку. Без лифчика, без нижнего белья, я была только в рубашке, застегнутой до верха, с босыми ногами. Рукава спадали мне на руки.

И я стала рисовать. Появилось лицо Кейдена, который расстроился из-за меня. Злился из-за меня. Нуждался во мне.

Еще я нарисовала Уилла — он был уродливым демоном, сотканным из мрачных теней и пламени. И голубые глаза Уилла. Нет. Больше не Уилл. Билли. Билли гребаный Харпер.

Я рисовала, не глядя. Возвращалась к абстракциям, возвращалась к тому, что высвобождало демонов из моей души. Ярко-красные, злобно-желтые, бардово-оранжевые цвета растекались по самому большому полотну, какое я смогла найти и растянуть, десять на десять футов,[44] и которое предназначалось для того, чтобы написать автопортрет. На холсте была чистая ярость, гнев, неразбериха и какое-то странное чувство... свободы.

В замке повернулся ключ. Я не обернулась: ключ был только у Иден.

— Как чувствовала, что я тебе понадоблюсь, — сказала она, обняв меня сзади. — Это же Уилл, да?

Я так резко мазнула по холсту ярко-голубым, что краска разбрызгалась по рубашке и щеке.

— Билли. Он Билли.

— И что он сделал?

Иден, похоже, не удивилась. Она встречалась с ним пару раз, и он ей не понравился. Она сказала, что он напоминает ей об Адаме Левине: типичный обаятельный козел.

— Я знала, что он долго изменяет мне. Все признаки, знаешь?

— Ревнует? Ведет себя как собственник? Прячет телефон?

В выпускном классе Иден встречалась с парнем, ведущим виолончелистом, Робом. Через полтора года после того, как они стали встречаться, она узнала, что он изменяет ей с одной из виолончелисток, стервозной, прыщавой и безумно эксцентричной девкой, которую звали Нина.

— Да. Так что я и не удивлена. Просто... злюсь.

— И кто это?

Иден вела себя как обычно: ходила по студии и разглядывала мои картины, которые я оставила просушиваться.

— Какая-то Келли. Все, что я знаю. И я думаю, он живет с ней.

Иден удивленно посмотрела на меня.

— Он что?

— Я порылась в его телефоне. Нашла его переписку с «любимой», — я вложила в это слово столько сарказма, сколько смогла, — и она сказала, что если он, цитирую, приедет домой, она отсосет у него, пока у него глаза на лоб не полезут. Ключевая фраза здесь — «вернешься домой».

— Черт. Ну и козел.

Я фыркнула.

— Козел — это еще слабо сказано.

— Командир козлов? — предложила Иден.

— Наверное, подойдет. Командир всех козлов.

Я кинула кисть в раковину и промыла ее, смыла краску с рук и лица.

— И что будешь делать?

Я пожала плечами.

— Не знаю. Засунуть трубу ему в задницу? — я прислонилась лбом к стене, внезапно почувствовав, что выбилась из сил. — Что мне делать?

Иден повернула меня к себе и заключила в объятия.

— Поживи немного у меня. Мы посмотрим «Ноттинг Хилл» и съедим галлон фисташкового мороженого.

— Хью Грант обычно веселит меня, — я отошла от нее и собрала одежду. — Люблю тебя, Иден.

— И я тебя, Эв.

Она смотрела, как я одеваюсь.

— А я-то думала, ты будешь плакать, когда это случится.

— Ты знала, что это случится?

— Не знала. Просто подозревала. А ты бы послушала, если бы я тебе рассказала?

Я выдавила из себя смешок.

— И правда. Не буду плакать. Мне не грустно. Даже не знаю, что чувствую. Больше всего — злость. И я не понимаю, почему.

— Потому что все парни — козлы.

— И правда.

Я сказала Иден, что встречусь с ней в ее квартире, мне надо кое-что забрать. А именно — мое достоинство. И пару чистых трусов.

Билли еще спал, когда я вернулась. Было семь утра, воскресенье. Обычно по воскресеньям он спал до восьми. Я не заботилась о том, чтобы не шуметь, когда собирала вещи: одежду, зарядку для телефона, туалетные принадлежности, — и тогда он проснулся. Потер глаза кулаком. Голый и чертовски сексуальный, когда его нечесаные волосы спадали на лоб, закрывая светло-голубые глаза, с утренней эрекцией, которая была видна под простыней. Командир всех козлов.

— Что такое, детка? Идешь куда-то?

Он потянулся, при этом с него упала простыня, обнажив мужское достоинство. Я не могла отвернуться, потому что это и правда было сексуально.

Чтобы снова взять контроль над разговором, я кинула ему джинсы, прикрыв его.

— К Иден.

— А что такое? — он напрягся, услышав лед в моем голосе.

— Как давно мы вместе?

Ему даже не пришлось думать.

— В июле будет два года.

— И как давно ты трахаешься с Келли у меня за спиной?

Он опустил голову, потерев переносицу.

— Дерьмо.

— Я прочитала твою переписку с любимой, — я вложила в это слово столько яда, что он буквально сочился, — надеюсь, в Арлингтоне вы хорошо повеселитесь.

— Эв, послушай... — он встал и засунул ноги в джинсы, при этом поморщился: Уилл не любил ходить без нижнего белья. Нашел на полу свою рубашку и надел ее тоже.

— Не надо. Просто скажи, почему.

Я поставила сумки на пол у дверей и пошла к гардеробной, стала вытаскивать оттуда портреты Кейда, один за другим, сваливая их на пол.

— А это еще что? Это что, это... Это он, да? Этот козел, которому ты пишешь свои гребаные письма?

— Ты со мной не о Кейде говоришь. Просто скажи, почему. Я бы поняла, если бы ты сказал, что встретил другую. Все было бы легче.

— Сложно объяснить, Эв.

— Попробуй.

— Честно? Я не знаю. Ты мне нравишься. Ты забавная. Странная. Классная. В постели ты великолепна. Но... ты холодная. Отстраненяа. Как будто у тебя под кожей есть барьер, мимо которого я не могу пройти. Ты меня не впускаешь. Ты не рассказываешь все о себе. Ты просто тусуешься со мной, трахаешь меня, и все. В тебе нет чувств. Ты как... лед.

Я не могла дышать, не могла говорить. Не могла найти слов. Но все равно попробовала:

— Ты... в сообщении говорил, что я хрупкая.

— Так и есть. Лед легко ломается. Даже самый толстый лед сломается, если приложить достаточное усилие. Я думал, что если изменю тебе, ты...

— Сломаюсь?

Уилл пожал плечами.

— Ну да.

— Так что, ты просто трахаешь какую-то шлюшку и даже не удосуживаешься порвать со мной? Выходные проводишь со мной, а неделю с ней. Две киски по цене одной.

Я сжала кулаки, отказываясь сломаться. Но была близка к этому. Уилл слишком хорошо меня знал. Слишком сильное давление. Если бы он просто бросил меня, это бы не сломало. Я бы снова замерзла и была бы в порядке. Но это было слишком.

— Это не то, что...

— Нет? Тогда что? Ты оставался со мной только ради секса? Если я так холодна, так отстранена, это же единственная причина, верно?

Он провел рукой по волосам.