Христина Кроткова - Белым по черному

• Название: Белым по черному
• Автор: Христина Кроткова
• Жанр: Поэзия
• Год: 1951

Христина Кроткова(1904–1965) — поэт, прозаик "первой волны" русской эмиграции. Сотрудничала с журналами „Новоселье“ и „Новым журналом“. С 1945 г. работала переводчицей в Организации Объединенных Наций. В 1964 и и 1965 гг. приезжает в Россию, в последнюю поездку здесь ее и застает смерть.

Данное издание — единственный сборник стихов Христины Кротковой "Белым по черному" (Париж-Нью-Йорк, 1951)

Оцифровщик Андрей Никтин-Перенский. Библиотека "Вторая литература".

Раздел «Стихотворения разных лет» составлен из стихотворений, разысканных в сети и в бумажном издании отсутствует.

В рецензии на этот сборник один из видных литераторов Зарубежья, Ю. Иваск писал: "Есть неподкупная суровость в стихах Кротковой. Отсюда — резкость тона, отсутствие сладкозвучия. И именно в этом своеобразие ее поэзии.<…>Нелегко установить поэтическую традицию Кротковой. Но есть у ней сродство с Цветаевой и дальше — с Каролиной Павловой, сказавшей, что — поэзия «мое святое ремесло»."

---

«За смутную горечь…»

За смутную горечь
Веселых речей,
За смуглое горе
Цыганских страстей,

За встречную муку,
За голос судьбы,
За нашу разлуку —
Тебя не забыть.

«Снег веселился, падал и шутил…»

Снег веселился, падал и шутил,
И ветер, буйствуя, хватал за плечи.
Я чувствовала сквозь огонь щеки
Присутствие, почти что человечье.

Ты помнишь, мы смеялись, уходя
Все дальше в ночь, в погоне за простором,
Кидая все. Немного погодя
Исчез маяк. Мы шли в открытом море.

Мы восхищенный проникали воздух.
Но посмотрев, как широко зажглись
Сигнальные огни на перекрестке,
Ты вдруг вздохнув сказал: — Смешная жизнь!

Смеялся снег, слетаясь к фонарям,
Своей довольный шуткой, опускался.
Он, видно, был в ударе. Да и впрямь
Тот первый зимний вечер им удался.

Так вот кто ты, попутчик мой по счастью!
Гляжу в упор, смелее, чем во сне.
Шагаем, сближенные соучастьем.
В карманах руки, на ресницах снег.

Его бессонница («Ты, как всегда, домой придешь часа в два ночи…»)

Ты, как всегда, домой придешь часа в два ночи
И, двери заперев, зажжешь усталый свет.
Пустая комната, где мрак, как время прочный,
Условился с тобой встречать рассвет.

Неспешно закурив, опустишься ты в кресло,
Взглянув на полчище любимых книг.
Назавтра, в одиночестве воскресном,
Задумчиво ты возвратишься к ним.

Из темных рам — условность ли ночная? —
Со стен глядят поля и облака.
Пустой стакан тоски не замечает,
Пустая комната громадна и тиха.

Сигнал о бедствии — ночном, непоправимом, —
В окне соседнем вспыхивает свет.
Не отвечай. Проходит молча мимо
Чужая боль. Излишен твой ответ.

В проклятой тишине (о, звуки, кто вы?)
Все круче ожидания спираль.
И вопросительно глядит готовый,
Привычно настороженный рояль.

Над чашкой черного недопитого кофе
Послушно ждешь (рассвета иль судьбы?),
Послушно слушаешь — все глуше шепот крови,
Все тише гул смиряемой борьбы.

И страсть твоя, не слушая ответа,
Все продолжает долгий монолог,
Многоречивее взволнованного ветра,
Красноречивее, чем мой немой упрек.

И до зари, в немом оцепененье,
Ты слушаешь, закрыв глаза рукой,
Молчащей музыки немое вдохновенье,
Молчащей страсти судорожный покой.

«По колени трава. Тучи после дождя…»

По колени трава. Тучи после дождя.
Птицы, ветер, закат.
И с горы перед нами — весь мир,
Опрокинутый навзничь: прекрасен, беспомощен, тих.

Никогда — о запомните, помните всюду, всегда! —
Не повторится этот момент:
По колени трава. По колени моря и миры,
И сквозь всплески туманностей — новой звезды зарожденье.
По колени трава. И клонимая ветром — к плечу.

О запомните, помните, был ли то ветер в ушах,
Или грохот вздымаемой крови о тела гранит.
Это было, запомни: гора, и внизу, перед нами,
Птицы, ветер, закат.

«Ты — ствол, а я — листва…»

Ты — ствол, а я — листва.
Я — песня, ты — певец.
Ты — мысль, а я — слова.
Начало и конец.

Размышления Костанцы («Стекает сумрак. Тени залегли…»)

Стекает сумрак. Тени залегли.
Раздумье шаг свой начинает мерный.
— Как трудно верить мне твоей любви,
Избранник мой рассеянный, неверный!

Но дар божественный мне трудно не признать:
Ты Божьей милостью любовник вдохновенный,
И кажется убога и пресна
Жизнь, искаженная твоей изменой.

Беспечный Моцарт, баловень любви,
Любимец легкомысленный, извечно
Ты обречен на музыку в крови
И струны сердца знаешь безупречно.

Я для потомства бедного спасу
Обрывки пролетевшей благодати:
И венский вальс, и смех, и дождь в лесу,
И вечность, спавшую в твоих объятьях.

«Так уходить — впотьмах, в слезах, ни разу…»

Так уходить — впотьмах, в слезах, ни разу
Не оглянувшись с этих страшных круч.
Направо дверь. Перед финалом — пауза.
И повернувшись тихо звякнет ключ.

А за тобой ночной покой клубится.
Там, в темноте, не прекращает биться
Будильника пустой и громкий пульс.

Ты спишь. Вот так, закинув к небу лица,
Спят те, кому чужда ночная грусть:
Любовники, младенцы и убийцы.

«С теми, с другими, — с которыми…»

С теми, с другими, — с которыми
Так легок любовный пыл,
С негрустными, неупорными,
С смеющимися, задорными,
Скоро ль меня забыл?

Клял ли словами черными?
Долго ль в огне топил?

Думаешь, вспоминаешь ли,
Помнишь ли ты обо мне?
Задела ли я хоть краешком
По той, по молчавшей струне?

«Хорошо, я буду верить…»

Хорошо, я буду верить,
Хорошо, я буду ждать.
Буду верить, горе мерить,
У окошечка скучать.

Хорошо, что до обеда
Собиралася гроза.

Хорошо, что у соседа
Развеселая беседа,
Огнестрельные глаза.

«Жди и слушай ночные шаги…»

Жди и слушай ночные шаги.
Подавляй непокорную дрожь.
Не страшись одинокой тоски:
Он вернется, ты лампу зажжешь.

Только жди, только тихо тверди
Про себя, что раскроется дверь,
Ты замрешь у него на груди
И простишь. Как всегда. Как теперь.

О верности («Да, да, стихи, стихи. Хоть вы остались…»)

Да, да, стихи, стихи. Хоть вы остались.
Вы — верные, и вас я не предам.
Вас не смутит ни ревность и ни зависть,
И день, и ночь за мной вы по пятам.

Ее пропадаете надолго, не простившись.
Вы — знаете, как страшно мне одной,
И по ночам, ступать стараясь тише,
Всегда вы возвращаетесь домой.

Когда рассвет, внезапно протрезвевший,
Сознаньем безнадежности залив,
Вдруг озарит испуганные вещи,
Измученные ночью без любви;

Когда, покусывая молча губы,
Я отойду от светлого окна,
И ждавшая тоска, схвативши грубо,
Потребует отчета ей сполна, —

Пред неизбежностью невыносимой.
Сдав все свои надежды но частям, —
Себя я к жизни возвращаю силой,
Бросаюсь, как к прибежищу, к стихам.

Смиренная, раскаяньем казнима,
— Как искупить рассеянность мою? —
Я возвращаюсь к ним неотвратимо,
Люблю, клянусь, прощения молю.

И, страстную пообещав им верность,
Даю обет — все помыслы отдать.
Но слышу открывающейся двери
Знакомый звук — все рушится опять.

Вот он в дверях, счастливый и беспечный,
Безгрешней наигравшихся стихий.
Остолбеневшая, гляжу навстречу,
Молчу и жду. Молчат и ждут стихи.

«Какая медленная смерть…»

Какая медленная смерть,
Какие долгие страданья.
Так убедительно гореть,
Так доблестно, упорно тлеть
И — расставаться, зная: впредь —
Ни возвращенья, ни свиданья.

Чужие дни в чужой стране
Пройдут как сон, промчатся мимо.
И только память обо мне,
Сгоревшей заживо в огне,
В твоей прозрачной тишине
Пребудет неиспепелимой.

«Ты меня не держи…»

Ты меня не держи —
Я ушла в путешествие,
Я не скоро вернусь.
Не несчастье, не бедствие,
Только грусть.

Только голос, на время замолкший в тиши.
Ты меня не держи.
Я ушла, но вернусь.

Я как прежде гляжу на тебя,
Неотрывно любя.
Я себя не щажу.
Я совсем не жалею себя.

Я потом расскажу,
Сколько горькой отваги в скитаниях было моих.
Только б стихнул испуг,
Только внутренний крик бы затих.

Это страшно — я здесь, но ушла.
Только б помнить, что я
Возвращусь, наконец,
Доберусь до родного угла.
Только б знать, что беглец
От себя, от любви
Через путь одинокий, ночной, в тишине напролет,
В заключенье уйдет
От себя, от любви.
И тогда я вернусь.

«Металась, рвалась, убегала…»