Сергей Воронин - На своей земле

• Название: На своей земле
• Автор: Сергей Воронин
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1949

Роман С. Воронина «На своей земле» посвящен колхозникам, строящим и укрепляющим колхозы на освобожденной земле Карельского перешейка, самоотверженно борющимся за высокие урожаи, за зажиточную, культурную жизнь. Это — роман о новых людях колхозной деревни, горячих советских патриотах, упорно преодолевающих трудности, смело идущих вперед к поставленной цели; о сочетании личных интересов с общественными в колхозе, об организующей и направляющей роли большевистской партии в жизни колхозной деревни.

Второе, исправленное издание.

---

— Чего ты такая? — спросил ее Никандр.

— А тебе не все равно? Отстань.

— Ох, Хромова, Хромова… — осуждающе вздохнул Никандр.

Погас свет. Стали показывать «Чапаева». Кузьма сидел впереди. Он снял шапку, и видно было, как у него на макушке торчат непокорные волосы. Полинке хотелось дернуть за них.

— Щечки, — сказал Никандр, когда кино кончилось.

— Какие щечки? — нахмурилась Полинка.

— Ты что, спала? — засмеялся Никандр, — не помнишь, как Петька объяснял Анке пулемет?

— Все помню, только отвяжись, — встряхнула головой Полинка и вышла на крыльцо. Она дождалась Кузьму, но Кузьма прошел мимо и даже не посмотрел на нее, — он разговаривал со Степаном Парамоновичем.

…Полинка вздохнула, поскребла ногтем помутневший кружочек на окне, — большая ясная звезда поднималась, воздух темнел. Полинка тяжело вздохнула и провела ладонью по груди, где было спрятано письмо. «Отдам, пусть все знает!» — решила она.

Распахнулась дверь.

— Жена! — крикнул с порога Поликарп Евстигнеевич, он держал в каждой руке по ведру рыбы.

— Смотри-ка ты, сколько наловил-то, батюшка мой! — заахала Пелагея Семеновна. Было время, когда она бранилась с мужем из-за рыбной ловли, но это было там, в Ярославской, когда он просиживал на Уче ночами и приносил домой двух-трех пескарей. С тех пор многое изменилось, теперь Пелагея Семеновна только похваливала своего Поликарпа.

Полинка налетела на ведра, стала выбирать самых крупных окуней, большеголовых, красноперых, а Поликарп Евстигнеевич, сбросив полушубок, сел на корточки и, перебирая рыбу, начал рассказывать, пытливо поглядывая на жену:

— Кузьма Иваныч-то…

Полинка вздрогнула, схватилась за грудь: «Тут ли письмо?»

— Очень его мой улов нонешний изумил. Отродясь говорит, не видал, чтобы столько рыбы зараз налавливали, и очень меня начал упрашивать стать колхозным рыбаком… Положенье, сама знаешь, какое с питаньем, но я долго не соглашался, жди, когда осенью рассчитается. И все-таки упросил он меня. Дал я согласье.

На самом деле все было не так. Возвращаясь с реки, Хромов завернул к председателю и, выбрав самых крупных окуней, положил на стол.

— Зачем это. Поликарп Евстигнеевич? — спросил Кузьма, смотря на оловянные глаза рыб.

— А затем, что их съесть надо, — рассмеялся Хромов.

— Ну, что ж, спасибо. Клюет, значит?

— Да как же ей не клевать-то, ей сейчас самое разлюбезное дело клевать. Она теперь голодная, как сыч, ходит. Ведь если при серьезном намеренье, так можно весь колхоз рыбой завалить. Вот я и пришел, чтобы предложенье высказать. Мяса в колхозе нет, сидим на картошке, с жиринкой, конечно, тоже дело плохо. Вот и хочу я стать колхозным рыбаком. А что касается оплаты, так осенью разочтемся, не к спеху, важно, чтоб народ повеселел малость.

Вот так было на самом деле, но про это Поликарп Евстигнеевич не мог рассказать, опасаясь гнева жены.

— Осенью! Чего ж согласился? — возмутилась Пелагея Семеновна.

— Нельзя иначе было, мать, так просил, так просил он меня… и про трудности говорил и про весенний сев… ну, не мог я устоять.

7

К восьми часам в избе Петровых было полно народа. Полинка с замирающим сердцем выжидала, когда Кузьма положит свою сумку на стол и отойдет в сторону, но он хоть и снял ее и положил на стол, но не собирался никуда уходить, а спокойно разговаривал с Николаем Субботкиным. Наконец Кузьма отошел от стола и о чем-то заговорил с Марией. Полинка оглянулась по сторонам: налево сидела Марфа, она была занята тем, что все стряхивала что-то с подола, хотя в подоле ничего не было; посмотрела направо, — отец о чем-то толковал с Алексеем Егоровым, размахивая руками. Никто не обращал на нее внимания. Полянка открыла сумку, сунула в нее письмо и, не дыша, бросилась в дальний угол избы.

Началось собрание. Кузьма уселся на свое место. Обсуждали обращение колхозников «Красной горы».

— Какие будут предложения? — спросил Кузьма, поглядывая на Никандра.

Никандр попросил слово, перевел дыхание и быстро, словно из пулемета, выпалил:

— Предлагаю не только принять вызов, но и взять встречное обязательство, — и дальше стал читать по бумажке.

Может быть, колхозники сразу же и поддержали бы предложение Никандра о встречном обязательстве, но выступил Степан Парамонович и, равномерно разрезая ребром ладони прокуренный воздух, стал высказываться против. Он говорил примерно то же, что и Кузьме, только теперь убедительнее: лучше взять немного, но выполнить, чем много, и не выполнить. Ссылался на незнание климата, на то, что еще не изучены земли и потому ставить под удар честь своего колхоза не стоит. Высказав все, он посмотрел на председателя:

— По-моему, так, Кузьма Иваныч?

Тогда взял слово Кузьма. Кивнув в сторону Щекотова, он начал:

— Правильно как будто сказал Степан Парамонович, даже и поговорка есть такая: «Береги честь смолоду». Наш колхоз молодой, только еще рождается, поэтому для нас честь колхоза особенно дорога. Но невелика будет честь такого колхоза, который трусит вступать в бой за передовое место. Чего мы не знаем? Землю, климат, еще что? Тут Степан Парамонович не сказал, а до этого говорил мне, что и людей мы не знаем. Людей-то мы знаем! Землеробы-колхозники на любой земле остаются советскими людьми. А что касается климата и земли, так на днях я получу из райзо подробный анализ всех наших земель, тогда мы узнаем, где надо известковать почву, где суперфосфата положить. В чем же дело? Разве мы не хотим, чтобы наш колхоз в первый же год стал знатным, богатым, передовым? Я думаю, хотим. Трудно нам будет? Конечно, В трудно. Много труднее, чем если бы мы сидели, сложа руки. Я целиком поддерживаю предложение Никандра.

Смелым счастье помогает. Одновременно сообщаю: в конце этой недели будет организован агрокружок.

Не успел сесть Кузьма, как выскочил к столу Иван Сидоров, — он не столько был против самого «встречного», как против Кузьмы: опять получалось похоже на плуги и на историю с механиком. Только тут-то, пожалуй, не пройдет.

— Я не краснобай! — замахал Иван Сидоров руками во все стороны так, что даже язычки пламени в лампах запрыгали. — Но уж коли коснулось такого, так я, как зубилом, отрублю! Я за то, чтобы не брать встречного. Правильно выступал Степан Парамонович, товарищ Щекотов: возьми меньше, но сделай лучше. Есть и такая у нас поговорка: «велика фигура, да дура, мал золотник, да дорог». Верно я говорю? Нахвалиться на весь район можно, а ты делом покажи. Делом! Вот тут-то она и будет — наша честь. Конечно, тут опять может получиться так, как и в прошлые разы, что комсомол верх возьмет, но только надо учесть одно: не один комсомол на поле будет трудиться, а и вся остальная масса, так что это учитывайте при голосовании.

Поднялся шум. Послышался голос Елизаветы; ей дали слово, тогда она замолчала.

— Разрешите мне, — Настя подняла руку и, не мигая, поглядела на Кузьму, — когда она волновалась, то всегда смотрела не мигая. — Мне только одно непонятно, — начала она.

— А коли непонятно, так сиди да слушай готовое, — обрезал ее Степан Парамонович. По избе прошел сдержанный смешок.

— Тише, товарищи! Настя, продолжайте, — сказал Кузьма.

— Так вот, по существу… мне непонятно одно…

Смех раздался громче, но Настя повысила голос:

— Почему так, если мы, комсомольцы, беремся вырастить триста центнеров картошки с гектара на своем участке, то на общем поле по сто пятьдесят три всегда можно снять, ведь снимали же мы у себя в Ярославской! А тут земля три года отдыхала…

— А ты вырасти свои триста центнеров, а потом и начинай учить, — вскочила с места жена Ивана Сидорова, обычно тихая, незаметная женщина.

— К порядку, товарищи. — постучал карандашом по столу Кузьма. — Кто еще хочет говорить?

— Я хочу, — сказал Алексей Егоров и поднялся над людьми, как скала, посмотрел вокруг, куда бы положить шапку, сунул ее в руки жене и, немного помолчав, начал раздельно говорить густым голосом:

— Я много думаю над нашей жизнью, люди. Все мы оставили свои родные места, осели на долгое житье здесь и навряд ли когда вернемся обратно. Иначе сказать, в нашей жизни легла черта. Каждый из нас ехал сюда за хорошей жизнью, а иначе никто бы и не тронулся с места. А уж коли я уехал, так не за тем, чтоб жить здесь худо. Я много видал председателей и прямо вам говорю, люди, что Кузьма Иваныч — это счастье для нас. Чего он хочет: взять встречное, вырастить еще больше урожай, так разве это плохо для нас? Чего ж тут говорить. Брать надо! — и, взяв из рук жены шапку, сел.

После него никто не выступал.

— Давайте голосовать, — сказал Кузьма, — кто за то, чтобы взять встречное обязательство, прошу поднять руки… Восемнадцать. Кто за то, чтобы не брать, прошу поднять руки.