Сергей Воронин - На своей земле

• Название: На своей земле
• Автор: Сергей Воронин
• Издательство: Лениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1949

Роман С. Воронина «На своей земле» посвящен колхозникам, строящим и укрепляющим колхозы на освобожденной земле Карельского перешейка, самоотверженно борющимся за высокие урожаи, за зажиточную, культурную жизнь. Это — роман о новых людях колхозной деревни, горячих советских патриотах, упорно преодолевающих трудности, смело идущих вперед к поставленной цели; о сочетании личных интересов с общественными в колхозе, об организующей и направляющей роли большевистской партии в жизни колхозной деревни.

Второе, исправленное издание.

---

— К севу, поди, готовятся, — ответил Степан Парамонович.

— К севу-то к севу, — несколько остывая, сказал Кузьма, — но как готовятся? Мне сдается, они не испугались бы взять встречное обязательство.

Степан Парамонович промолчал.

— В общем, дело, по-моему, так обстоит: встречное обязательство мы должны взять и выполнить, а для этого надо заблаговременно подготовиться. Основное, мне думается, надо организовать агрономический кружок, без высокой агротехники нам далеко не уйти.

— Без знаньев, конечно, куда уйдешь, — спокойно заметил Степан Парамонович.

— В том-то и дело. Надо добиться, чтобы каждый колхозник знал, как надо выращивать урожай, как надо ухаживать за культурами. Я думаю, завтра же разбить всех колхозников по звеньям — зерно, картофель, овощи — и соответственно для каждого звена своя программа.

— Это можно…

— Ну вот, — Кузьма придвинулся к Щекотову и, твердо чеканя каждое слово, сказал: — придется тебе, Степан Парамонович, взяться за ведение кружка, ты человек знающий и научить можешь многому.

Елизавета сердито махнула подолом.

— Есть ему время заниматься таким делом. Только ему и не хватало, чтоб еще лясы точить.

— Подожди, Елизавета, — мягко сказал Степан Парамонович.

— Как бы не так, буду я молчать. А вам так прямо совестно должно быть, председатель колхоза: почуяли, что мой мужик слабый на всякий уговор, и ездите на нем, только и знаете, что спрашиваете — как да что. На готовенькое-то всякий рад!

Кузьма взглянул на Степана Парамоновича, ожидая, что он осадит жену, но Щекотов молчал, внимательно рассматривая что-то на своей большой ладони. Он сидел, склонив голову, волосы у него были благообразно причесаны на прямой пробор.

— Интересно вы говорите. К кому же мне и идти, как не к Степану Парамоновичу, — сдерживаясь, сказал Кузьма.

— А уж как говорю, так и говорю, к вам занимать слова не пойду, — и, хлопая юбкой по валенкам, Елизавета прошла к лампе, убавила огонь.

— Так как же, Степан Парамонович, с кружком-то? — спросил Кузьма.

— Да что с кружком-то? — ответил Щекотов. — Чему мы учить-то будем? Пустое это дело.

— Ну, что ж, ладно, — надевая шапку, жестко сказал Кузьма, — свет не клином сошелся, поищем, найдем другого человека. А ты зря все же отказываешься, не для меня, для колхоза надо было постараться.

— Да ведь что стараться-то? — сказал Щекотов. — Ведь что я знаю, так это знает каждая колхозница, а чего они не знают, так и я того не ведаю, а к тому же, если уж такое дело затевать, так зови агронома, тем паче, что ты это дело ставишь в прямую линию со встречным. А так ведь что? Если плохо получится, выйдет, что я плохо учил или не так, как надо, а зачем мне это? Понятно, нет?

— А насчет встречного как?

— Я свое слово сказал.

— Только обращение принимать?

— По-моему, его, потому как не можем мы его не принять, и я все силы отдам, чтоб его, значит, выполнить, тут уж дело касается чести колхоза. Ну, а если не выполним, так ведь мы и не хорохорились, нам предложили, как и всем другим колхозам, мы взяли, вот и все. А возьми встречный, да не сдержи слово, — на весь район ославишься, а дурная слава кому нужна? — и нравоучительно закончил: — Во всяком деле нужна серьезность.

Кузьма ушел от Щекотова злой. «Что это, боится он или не хочет помогать?» — думал Кузьма. Уже не в первый раз коробили Кузьму разговоры со Степаном Парамоновичем. Даже затею Кузьмы разминировать землю и то он не одобрял. «Зряшное дело ты затеял, — как-то сказал Щекотов, — чем больше площадей, тем больше налога, а налог хоть и через три года, а платить все равно придется».

Нет, Кузьме это было непонятно. Он направился к Никандру. Надо было подготовить комсомольцев, чтобы они выступили на собрании в защиту встречного обязательства.

6

«…А имени своего не скажу. Если любите, должны по моим глазам догадаться, кто писал это письмо. Но я вас очень крепко люблю, так же крепко, как в книжках про любовь пишут…» — Полинка сложила письмо треугольничком, прижала к груди и, глубоко вздохнув, придвинулась к заледенелому окну. Она поскребла ногтем на стекле тонкий матовый ледок и, подперев ладонями щеки, уставилась на тихую, погруженную в синий свет вечернюю улицу.

Низко, чуть ли не над землей, красиво горела большая звезда. Полинка улыбнулась. Вот так же горела эта звезда в новогодний вечер, когда шли в школу на кинопередвижку. С утра девчата и ребята, принаряженные, собрались в избе у Никандра. Никандр, в шелковой синей рубахе, играл на гармони, девчата пели частушки: «Черный ворон землю роет, надо ворона убить, посоветуйте, подруженьки, которого любить!» Потом всей гурьбой выбежали на улицу. Ярко сверкал снег, мороз щипал за нос, склеивал ресницы. Кто-то предложил покататься на санях, из конюшни выкатили большие розвальни, смеясь потащили их к берегу реки, визжа повалились в них и помчались вниз, вспарывая полозьями нетронутую глубокую пелену снега. Кто-то обхватил Полинку за шею и кричал над ее ухом: «Держись крепче!» Полинке было трудно дышать, хотелось освободиться от руки, но сани бешено мчались, прыгали на буграх, снег летел в лицо, сердце замирало, и было уже приятно, что кто-то держит ее и задорно кричит: «Держись крепче!» Она схватилась за руку и, тонко взвизгивая, прижалась к тому, кто был позади нее, и, когда розвальни с размаху влетели на шершавый лед и, замедляя ход, остановились у другого берега, оглянулась. Сверкал белыми зубами, запорошенный снегом, на нее глядел Кузьма.

— Испугалась? — отнимая руку, засмеялся он.

— И ни капельки.

— Значит, храбрая.

Потом втаскивали сани в гору… Несколько раз розвальни срывались вниз и падали в снег. Полинке было смешно, от смеха она слабела и никак не могла взобраться на маленький пригорок. Николай Субботкин, стараясь быть поближе к Груне, мешал ей тащить сани, она злилась, а Николай смущенно улыбался, но не отходил от нее. Потом опять мчались вниз. Но на этот раз Кузьма сидел в середине между Никандром и Васяткой Егоровым, и Полинке было уже неинтересно ехать. А сани мчались, прыгали, девчата визжали, парни кричали. И вдруг все полетело кубарем. Полинка нырнула в снег, кто-то упал на нее, она еле-еле выбралась, ослепленная и немного испуганная, и увидала опять рядом с собой Кузьму. Он сидел без шапки и потирал коленку.

— Испугалась? — спросил он, чуть заметно улыбаясь.

Полинка вскинула ресницы и стремглав бросилась к опрокинутым саням. Подбежали ребята. Полинка думала, что Кузьма больше не поедет, но он, прихрамывая, догнал сани и, когда мчались вниз, опять кричал; «Держись крепче!» Он стоял во весь рост, чуть склонив голову, придерживаясь за плечо Дуняши. Дуняша визжала всех громче, а Полинка молчала. Ей хотелось, чтобы сани перевернулись, но они съехали благополучно.

«На этот раз я за него ухвачусь, будто невзначай», — подумала Полинка, втаскивая розвальни в третий раз. Но Кузьма не поехал. На берегу стояла Мария в черном драповом пальто и котиковой шапочке, сдвинутой набок. Светлые волосы гладкими крыльями закрывали ей уши.

— Мария Поликарповна, кататься с нами! — крикнул Никандр.

Мария слабо улыбнулась и покачала головой. Кузьма начал варежкой отряхивать с себя снег.

— Поехали! — закричала Грунька.

Дуняша крикнула: «Кузьма Иванович!» Но сани уже тронулись и быстро помчались вниз. Когда съехали на реку, Полинка оглянулась. На берегу стояли Кузьма и Мария. Он смеялся и размахивал рукой. «Вырядилась, — неприязненно подумала про сестру Полинка, — выставилась, ровно картинка какая». И совсем расстроилась, когда Кузьма пошел с Марией вдоль берега, заглядывая ей в лицо.

Полинка еще раз съехала с горы, но ей стало скучно, и она ушла домой. До вечера просидела у окна и, только когда прибежала запыхавшаяся Грунька и сообщила, что приехала кинопередвижка, вышла на улицу. В школе столы и парты были сдвинуты к стене, старенькая учительница Надежда Александровна убедительно просила мужчин не курить, а девушек не лузгать семечки. Киномеханики, молодые девчата, вставляли в аппарат ленту. Около них суетился Иван Сидоров, он все норовил заглянуть в трубу, но механики его отгоняли. На стене, где обычно висела классная доска, вместо экрана была повешена обратной стороной географическая карта. Полинка стала позади всех, делая вид, что ей никто не интересен и не нужен, — ни подруги, ни Кузьма.

— Чего ты такая? — спросил ее Никандр.

— А тебе не все равно? Отстань.

— Ох, Хромова, Хромова… — осуждающе вздохнул Никандр.

Погас свет. Стали показывать «Чапаева». Кузьма сидел впереди. Он снял шапку, и видно было, как у него на макушке торчат непокорные волосы. Полинке хотелось дернуть за них.

— Щечки, — сказал Никандр, когда кино кончилось.

— Какие щечки? — нахмурилась Полинка.