Александр Андреев - Широкое течение

• Название: Широкое течение
• Автор: Александр Андреев
• Издательство: Трудрезервиздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1955

Основная тема романа «Широкое течение» — жизнь советской заводской молодежи пятидесятых годов. Автор показывает становление мастерства у молодых рабочих, их ответственность за всё происходящее на заводе, в стране и мире, нерушимую связь комсомола и партии. Герои романа неравнодушны, стремятся к новым достижениям в жизни и работе, и добиваются больших успехов в поставленных перед собой целях.

---

Заседание вела Таня Оленина, заместитель комсорга, — Володя Безводов был болен. Она сидела за столом прямо, неподкупно строгая, даже властная, не похожая на себя, и Антон глядел на нее удивленно, не узнавая в ней прежней Тани.

Вместе со своим учителем Полутениным Антон надежно утвердился на первом месте в кузнице и сейчас был главным предметом спора.

— Карнилин родился в рубашке — так моя бабка говорила про счастливцев, — шутливо сказал Женя Космачев, указывая на Антона. — Его куда ни поставь, — все равно ему повезет, так уж на роду написано.

— Бабушкины сказки! — оберегая авторитет своего бывшего бригадира, сказал Гришоня из-за плеча Сарафанова.

Дарьин уничтожающе покосился на него, презрительно фыркнул и скептически, с расстановкой выговорил:

— Рубашка на нем есть, это верно. Только он собрал на нее, как говорится, с миру по нитке.

Олег сидел у раскрытого окна, изредка взглядывал на яркую зелень аллеи.

— На что намекаешь? — спросил Сарафанов недружелюбно. — Не виляй, топай напрямки…

— У Карнилина своего, оригинального опыта, своих приемов нет, — пояснил Дарьин отчетливо. — Он, как нищий, ходил по кузнице, по бригадам и побирался: кто что подаст. Его успех по кусочкам собран — ткни его, он и рассыплется…

— Уж не ты ли ему подавал? — крикнул Гришоня насмешливо. — Благодетель нашелся, гляди-ка! От тебя дождешься… Но теперь нам наплевать на тебя!..

Таня, привстав, строго поглядела на Гришоню через голову Ильи Сарафанова, предупредила:

— Курёнков, умерь свой пыл. Хочешь говорить, проси слова. Продолжай, Дарьин.

— И еще заметьте, — сказал Олег, — Карнилина выращивали, как выращивают садовники подопытное дерево; ему и удобрения, и прививки, и поливка… Вокруг него целый хоровод — и мастера, и технологи, и наладчики, и комсорг с парторгом. Тут уж не умеешь плясать, да запляшешь.

Гришоня вскочил и, перегнувшись через плечо Ильи, крикнул Дарьину:

— А с тобой мало носились? Забыл? Завидуешь!

— Помолчи, Курёнков, — опять одернула его Таня. — Дисциплины не знаешь?.. — Красные разводы румянца на щеках Тани выдавали ее волнение. Повернувшись к Дарьину, она спросила негромко, но настойчиво: — Может быть, ты разъяснишь то, что сказал?

— Я хочу сказать, что каждый из нас, кузнецов, кому отвалят столько же внимания, сколько получает Карнилин, достигнет тех же успехов, а может, даже и больших.

Выдержав паузу, дождавшись, тишины, Таня спросила, испытующе глядя на Олега:

— Ты считаешь, что тебе мало уделяют внимания?

— Да, мало.

— Ерунда, — перекрыл всех зычный сипловатый голос Сарафанова. — Ручки нам целовать, что ли?

— Просто стечение обстоятельств, — воскликнул Рыжухин. — Попал на волну, вот и подбросило на гребень.

— Опять ерунда, — еще громче возразил Сарафанов. — Штамповать надо, как Антон, изо всех сил, да коробочку эту, — средним пальцем он постучал себя по виску, — надо иметь посветлее, соображать что к чему, тогда и первое место очутится под руками — занимай! Правильно я говорю, Фома Прохорович?

Антон сидел в углу, возле радиолы, и следил, как Сидор Лоза рисовал на листке блокнота смешные рожицы. На вопрос Рыжухина он услышал глуховатый голос Фомы Прохоровича Полутенина:

— Ты что молчишь, Антон? О тебе говорят, объясни товарищам: твои дела — не секрет.

Антон поднял голову и вопросительно взглянул на Таню; она кивнула ему головой:

— Говорите, Карнилин.

— Дарьин прав, конечно, — сказал Антон, — я действительно ходил по бригадам, собирал то, чего у меня не хватало. — Он встал, повернулся к Дарьину и проговорил резко: — Только ты врешь, Дарьин: я ходил по цеху, но не как нищий, — рабочий человек никогда не был и не будет нищим! Я ходил как член коллектива, как ученик этого коллектива. Я и к тебе обращался за помощью. Только ты оказался кулаком, фордом каким-то, чорт бы тебя побрал!..

Комсомольцы примолкли, всполошенно переглядывались. Скрывая улыбку, Таня предостерегающе постучала по столу карандашом:

— Выражайтесь осторожней, Карнилин.

Антон виновато взглянул на Таню, как бы извиняясь, и уже спокойнее прибавил:

— Сказать по правде, Дарьин, не люблю я тебя, честное слово. Еще когда в ремесленном учились, не нравилась мне твоя фанаберия, фырканье твое. Сам ты вырос, и спесь твоя разрослась — дальше некуда!

Дарьин тоже встал, сказал с неприязнью:

— А ты думаешь, я тебя обожаю?

— Сядьте! — приказала Таня, чувствуя, что спор грозит перейти в ссору. — Садитесь, остыньте! Иначе я закрою заседание бюро.

— Чего ты останавливаешь? — крикнул ей Гришоня. — Пусть выскажутся. Нам оч-чень интересно послушать!

Дарьин сел, Антон дождался тишины и продолжил, обращаясь к Олегу:

— Я не перестану ходить по бригадам и учиться у товарищей. А все свое, хорошее, буду отдавать другим, в том числе и тебе, если ты этого пожелаешь. Потому что тут дело идет о государственной продукции, о деталях машин. А они безразличны к твоему или моему характеру и к нашим с тобой отношениям.

— Не льсти себя надеждой: учиться к тебе не приду.

— Знаю, что не придешь, — точно с сожалением ответил Антон. — И захочешь, да не придешь: фанаберия не пустит. Поэтому ты и стоишь на десятом месте, сзади тебя только двое — Курёнков да Грачев. И те — новички по сравнению с тобой. — Повернувшись к Тане, Антон предложил: — Вот давайте и спросим Дарьина, почему он очутился на десятом месте?

— Потому же, почему ты вышел в передовые, — живо откликнулся Дарьин, чтобы избежать последующих вопросов. — я об этом уже сказал.

— Пусть объяснит, почему бросил курсы мастеров, — выкрикнул Гришоня. — Заодно пусть расскажет и о своей жене…

Последние слова заставили Олега вскочить:

— Не лезь!

— Не кричи, не испугались, — отмахнулся Сарафанов. — Твоя жена — член нашей бригады, она часто плачет, мы видим это…

— Расскажи про свои амурные дела с Барохтой, — попросил Гришоня не без ехидства.

— Барохту я знаю, — вмешался Антон. — Разбить чужую семью для нее ничего не стоит. Она считает это как бы делом чести. Поэтому я предлагаю просить комсомольскую организацию механического цеха обсудить ее поведение.

Дарьин молчал, только вздрагивающие ноздри выдавали его крайнее напряжение. Таня подождала немного, потом спросила Олега:

— Ты знаешь, что такое мертвая точка? Так вот, сейчас ты стоишь на ней. Почему ты бросил курсы мастеров?

— Бросил, потому что бросил… — сквозь стиснутые зубы процедил Дарьин. — Трудно учиться, со временем неувязка.

— А мне, думаешь, легко? — откликнулся Сарафанов и шумно вздохнул. — Для меня учеба — дорога ухабистая, в колдобинах и рытвинах. А я все равно тяну, брат…

— У нас многие учатся, это факт, — подтвердил Гришоня и добавил намекающе: — У Дарьина, должно быть, другая трудность.

И Олега прорвало. Краснея и жестикулируя, он яростно стал выкрикивать беспорядочные слова:

— Надоели мне ваши вопросы, ваши намеки! Что вы лезете ко мне в душу? Учеба, учеба… Кто хочет учиться — учись, не хочет — живи так, работай! Я работаю и не приставайте ко мне со своими расспросами.

— Позволь, Олег…

— Не хочу! — прервал он и топнул. — К чортовой матери всех! — расталкивая сидящих, он устремился к выходу, сильно хлопнул дверью, вызвав в комнате вихрь негодующих возгласов:

— Вот это распалился!

— Оч-чень интересно!

— Обсудить его немедленно!..

— Исключить из комсомола, и все тут!

— Вернуть и устроить головомойку, чтоб всю жизнь помнил…

— Сам придет, — сказала Таня и подняла руку, призывая к порядку. — Тише. Успокойтесь.

— Зачем спешить с решениями? — сказал Фома Прохорович. — Погодите. Куда он от вас уйдет? Никуда. Вернется. Вот ветерком его обдует, кураж из головы выветрится, и придет. Тогда вы и поговорите с ним терпеливо, по-дружески…

— Так он вам и вернется, так и выложит! — выскочил Гришоня со своим словцом. — Ждите, Фома Прохорович! Вы еще мало знаете этого субъекта, а я его до тонкостей изучил; он сейчас только коготки показал, покажет и клыки…

Дарьин не вернулся. И Сарафанов заключил с несвойственным ему глубокомыслием:

— Да, с такими людьми о коммунизме и не мечтай. Кузнецу передовой не сделаешь! Разве что на скачках играть…

2

Проходя по заводу, Антон часто замечал, как над воротами какого-нибудь цеха вдруг появлялась надпись, выведенная, пожалуй, уж слишком крупными, кричащими буквами: передовой цех. Эта надпись как бы заявляла всем с гордостью о дружной рабочей семье, о высокой культуре труда, о мастерстве и изобретательности. И у Антона всегда рождалась мальчишеская ревность, зависть. Конечно, кузница не какой-то механический или сборочный, где чистота, как в фойе Дворца культуры, и за людей многое выполняет машина — стой у конвейера и делай, что тебе положено. В кузнице работа другая, тяжелая, — белоручки туда не суйся, — и народ там особый, суровый, и текучесть рабочих большая. Но чем настойчивей и упорней борьба, тем значительней и радостней победа.