Генри Джеймс - Повести и рассказы

• Название: Повести и рассказы
• Автор: Генри Джеймс
• Жанр: Классическая проза

В сборник входит девять повести и рассказы классика американской литературы Генри Джеймса.

Содержание:

ДЭЗИ МИЛЛЕР (повесть),

СВЯЗКА ПИСЕМ (рассказ),

ОСАДА ЛОНДОНА (повесть),

ПИСЬМА АСПЕРНА (повесть),

УРОК МАСТЕРА (повесть),

ПОВОРОТ ВИНТА (повесть),

В КЛЕТКЕ (повесть),

ЗВЕРЬ В ЧАЩЕ (рассказ),

ВЕСЕЛЫЙ УГОЛОК (рассказ),

ТРЕТЬЯ СТОРОНА (рассказ),

ПОДЛИННЫЕ ОБРАЗЦЫ (рассказ),

УЧЕНИК (рассказ),

СЭР ЭДМУНД ДЖЕЙМС (рассказ).

---

Главное неудобство, которое я из-за них терпел, заключалось в том, что первое время я не решался огорошить их известием, что мой ловкий коротышка слуга начал позировать мне для «Рэтленда Рэмзи». Им было известно, что я немного чудаковат (к тому времени они уже были готовы признать за художником право на чудачества) и взял к себе в дом бродягу с улицы, хотя я мог бы иметь камердинера с бакенбардами и с рекомендациями; но тогда они еще не знали, как высоко я ценю его достоинства. Они уже не раз заставали его позирующим, но были твердо уверены, что я рисую с него шарманщика. Вообще они о многом не догадывались — в частности, о том, что, когда я работал над одной эффектной сценой, в которой фигурировал лакей, мне уже приходила в голову мысль использовать для этой роли майора. Я все откладывал и откладывал исполнение этого замысла: мне не хотелось заставлять майора надевать ливрею; я уже не говорю о том, как трудно было бы подыскать что-нибудь на его рост. И вот однажды в конце зимы, когда я трудился над презренным Оронте (любую мою мысль он схватывал на лету), подогреваемый ощущением того, что я на верном пути, в мастерской появились они, майор и его супруга; по своей светской привычке они смеялись неизвестно чему (хотя поводов для смеха у них было с каждым днем все меньше) и имели беспечный вид визитеров, приехавших к своим соседям-помещикам (они мне всегда напоминали сцены в этом роде); гости уже побывали в церкви, прогулялись по парку, и теперь хозяева уговаривают их остаться на ленч. Время ленча уже прошло, но было еще не поздно выпить чашечку чая, — я знал, что они бы не отказались. А между тем я только что работал с таким жаром, и мне не хотелось, чтобы этот жар остыл, пока мой натурщик будет готовить чай, а я буду ждать его; к тому же день быстро шел на убыль. И тогда я обратился к миссис Монарк, — не может ли она взять на себя эти обязанности? Услышав мою просьбу, она вспыхнула, на миг вся кровь бросилась ей в лицо. Она кинула быстрый взгляд на мужа, словно телеграфируя ему что-то, и получила такой же безмолвный ответ. Еще мгновение, и они опомнились: должно быть, никогда не унывающий и более сообразительный майор просигнализировал жене, что капризы здесь неуместны. Должен признаться, что их уязвленная гордость отнюдь не вызвала у меня сочувствия — наоборот, мне даже захотелось проучить их поосновательнее. Они засуетились, стали вынимать из шкафа чашки и блюдца, поставили на огонь чайник. Я знаю: у них было такое ощущение, будто они прислуживают моему слуге. Когда чай был готов, я сказал: «Налейте ему чашечку, он так устал». Миссис Монарк принесла ему чай на то место, где он стоял, и он принял чашку из ее рук, — ни дать ни взять джентльмен на приеме, прижимающий локтем свой шапокляк.

Тогда я понял весь смысл происшедшего: чтобы угодить мне, она пересилила себя, причем сделала это красиво, и теперь я должен как-то отблагодарить ее. Встречаясь с ней после этого, я каждый раз спрашивал себя, что же я могу для нее сделать. Приглашать их на сеансы я больше не мог, я чувствовал, что, продолжая использовать их, я делаю большую ошибку и обрекаю себя на неудачи. Да, да, я стал работать плохо, очень плохи были все те шаблонные рисунки, для которых они позировали, — об этом теперь говорил не только Хоули. Я послал в издательство целую серию иллюстраций к «Рэтленду Рэмзи» и услышал в ответ куда более убедительную критику, чем его дружеские предостережения. Художественный консультант фирмы, для которой я работал, считал, что во многих из них совсем нет того, чего от меня ожидали. Это были по большей части иллюстрации как раз к тем сценам, в которых фигурировали супруги Монарк. Я не стал уточнять, чего именно от меня ожидали; надо было смотреть правде в глаза: заказы на другие тома могли от меня уплыть. В отчаянии я накинулся на мисс Черм и перепробовал ее на всех ролях и во всех ракурсах. Я объявил во всеуслышание, что главным героем отныне будет Оронте; мало того — в одно прекрасное утро, когда майор заглянул ко мне с намерением узнать, не нужен ли он, чтобы закончить рисунок для «Чипсайда», начатый на прошлой неделе, я сказал, что передумал и буду делать рисунок с моего слуги. При этих словах майор побледнел и уставился на меня.

— Неужели таким вы представляете себе английского джентльмена? спросил он.

Я был недоволен собой, я нервничал, а работа стояла, и я ответил с раздражением:

— Не разоряться же мне по вашей милости, дорогой майор!

Это было ужасное замечание. Он еще немного постоял, а затем, не говоря ни слова, вышел из мастерской. Когда он ушел, я вздохнул с облегчением: я был уверен, что больше не увижу его. Я не сказал ему определенно, что мою работу могут забраковать, но меня раздражало, что сам он не почувствовал приближения катастрофы, что наше бесплодное сотрудничество не послужило для него уроком и он не постиг вместе со мной ту истину, что в обманчивой атмосфере искусства даже самые высокие достоинства объекта могут оказаться бесполезными из-за своей невыразительности.

Я был в расчете со своими приятелями, и все же нам довелось увидеться еще раз. Через три дня они снова пришли ко мне, на этот раз вместе, и после всего случившегося их появление не предвещало ничего хорошего. Оно свидетельствовало о том, что никакой другой работы они найти не могут. Должно быть, они уже собирали семейный совет и обсуждали свое невеселое положение во всех подробностях; они уже успели переварить дурные вести о том, что в собрании сочинений им не бывать. Теперь, когда они не могли мне быть полезны даже в работе для «Чипсайда», их обязанности стали уж очень неопределенными, и я был вправе считать, что они пришли просто из вежливости и в знак примирения — словом, с прощальным визитом. В глубине души я даже обрадовался тому, что мне сейчас некогда возиться с ними: мои натурщики позировали вместе, и я корпел над композицией, которая обещала принести мне славу. Идея композиции была навеяна сценой, где Рэтленд Рэмзи, придвинув свой стул поближе к сидящей за роялем Артемизии, собирается сказать ей нечто чрезвычайно важное, а она с показным равнодушием смотрит на свои пальчики, извлекающие из инструмента какую-то сложную пьесу. Мисс Черм за роялем мне доводилось рисовать и раньше — это у нее всегда получалось безукоризненно поэтично и грациозно. Теперь мне надо было, чтобы обе фигуры «компоновались», не уступали одна другой в напряженности переживания, и маленький итальянец отлично вписался в мой замысел. Влюбленные из романа стояли у меня перед глазами как живые, рояль был выдвинут; мне оставалось только уловить очарование юности и робкой любви, разлитое в этой сцене, и запечатлеть его на бумаге. Гости заглядывали мне через плечо; я обернулся и приветливо посмотрел на них.

Они ничего не сказали в ответ, но я привык общаться с людьми без слов и продолжал работать, ободряемый ощущением, что я наконец нашел единственно правильное решение, и лишь слегка расстроенный тем, что мне так и не удалось избавиться от них. И тут я вдруг услышал где-то рядом или, точнее, надо мной приятный голос миссис Монарк: «По-моему, ей надо немного привести в порядок прическу». Я поднял голову и с удивлением увидел, что она как-то особенно пристально разглядывает мисс Черм, сидевшую спиной к ней. «Я только чуть-чуть подправлю, вы не возражаете?» — продолжала она. Услышав эти слова, я неожиданно для самого себя вскочил на ноги, по-видимому, подсознательно опасаясь, как бы она чего-нибудь не сделала с моей юной героиней. Она меня успокоила взглядом, которого я никогда не забуду — должен признаться, что я был бы счастлив, если бы мне удалось нарисовать _эту_ сцену, — и подошла к моей натурщице. Склонившись над мисс Черм и положив ей руку на плечо, она ласково заговорила с ней. Девушка быстро сообразила, что хочет сделать миссис Монарк, и с благодарностью согласилась. Та сделала несколько быстрых движений, и непокорные кудри мисс Черм легли так, что она стала теперь еще очаровательней. Никогда еще мне не доводилось видеть, чтобы человек оказывал услугу своему ближнему с такой героической самоотверженностью. Миссис Монарк повернулась, глубоко вздохнула и пошла, посматривая по сторонам с таким видом, будто искала, что бы ей еще сделать; затем она нагнулась с благородным смирением и подняла с полу тряпку, выпавшую из моего этюдника.

Тем временем майор тоже подыскивал себе дело и, отправившись в другой конец мастерской, увидел перед собой посуду и столовый прибор — следы моего завтрака, забытые и неприбранные. «Послушайте, а в _этом_ я могу вам помочь?» — крикнул он мне, безуспешно пытаясь скрыть дрожь в голосе. Я согласился со смехом (боюсь, что смех вышел неловкий), и в течение ближайших десяти минут моя работа шла под аккомпанемент нежно звенящего фарфора и стекла и брякающих чайных ложечек. Миссис Монарк помогала мужу они вымыли посуду, убрали ее в шкаф. Затем они отправились в мою маленькую буфетную, и после их ухода я обнаружил, что все мои ножи начищены, а скромный запас посуды блестит так, как не блестел с незапамятных времен. Должен признаться, когда я почувствовал, как красноречиво говорило за себя то, что они делали, — контуры моего рисунка на мгновение смазались, и изображение поплыло. Они признали свою несостоятельность, но не могли смириться с мыслью о грозящей им гибели. Они в замешательстве склонили головы перед жестоким и противоестественным законом, в силу которого реальность могла оказаться намного ниже в цене, чем иллюзия; но они не хотели умирать с голоду. Если мои слуги ходят у меня в натурщиках, почему бы моим натурщикам не пойти ко мне в услужение? Можно поменяться ролями: те будут позировать, изображая леди и джентльменов, а _они_ будут за них работать, и тогда им не придется уходить из мастерской. Это был безмолвный, но страстный призыв, — они взывали ко мне не прогонять их. «Разрешите нам остаться, мы будем делать _все_», — вот что они хотели сказать.