Синклер Льюис - Том 7. Гидеон Плениш. Статьи

• Название: Том 7. Гидеон Плениш. Статьи
• Автор: Синклер Льюис
• Издательство: Правда
• Жанр: Классическая проза

В седьмой том вошел роман «Гидеон Плениш» в переводе Е. Калашниковой и М. Лорие и статьи.

---

Вот поистине замечательные здания — Художественный институт Миннеаполиса, Капитолий штата, Публичная библиотека Сент-Пола и очаровательная церковь Ральфа Адамса Крэма. А вот на берегу Озера островов итальянский дворец, построенный спекулянтом пшеницей. Вот великолепные бетонные дороги, пришедшие на смену глинистым проселкам.

Вот крошечный городок, «типичный городок прерий», который только что построил превосходное поле для гольфа. Один из жителей этого города стал миссионером в Сиаме, другой — профессором истории в Колумбийском университете.

И наконец, о некоторых миннесотских писателях. Вы, конечно, знаете, что представляют собой среднезападные писатели: это неотесанные, но пышущие энергией ребята, они незнакомы с классиками и бургундским, но слышат биение человеческих сердец. Они пишут о жизни на фермах и носят фланелевые рубахи. В подтверждение этого обобщенного портрета я хочу назвать одиннадцать писателей, родившихся и выросших в Миннесоте:

Чарльз Фландро, автор «Гарвардских эпизодов» и «Вива Мексика», который одно время преподавал в Гарварде, а сейчас странствует по Испании (по отзыву Агнес Репплие, самый быстрый клинок из всех американских эссеистов); Скотт Фицджеральд, типичный миннесотец, пророк Ритца, идол всех молодежных лиг; Алиса Эймс Уинтер, до недавних пор президент Всеобщей федерации женских клубов; Клод Уошборн, автор «Одинокого воина» и еще нескольких романов, в которых чувствуется европейский дух, хотя их действие и происходит в Америке (он много лет жил во Франции и Италии); Маргарет Баннинг, автор «Чародеев»; Томас Бойд, написавший великолепную книгу о молодежи «Через пшеницу»; Грейс Фландро, из-под пера которой вышли «Респектабельные» и другие подлинно изящные романы; Вудворд Бойд, своим первым романом «Легенда о любви» бросивший вызов сентиментальным певцам семейных идиллий; Карлтон Майлс, театральный критик, сообщающий своим миннесотским читателям последние новости театральной жизни на континенте (он только что вернулся из Европы, где провел год в обществе таких людей, как Шоу, Дринкуотер и директор миланской оперы Ла Скала); Бренда Юленд, которая живет в Гринвич-Вилледж и сотрудничает в «Атлактик Мансли»; Синклер Льюис, известный ругатель и критик, но на самом деле (о чем свидетельствуют чувствительные стишки, которые он писал в колледже, пытаясь подражать Тенниссону) тоскующий по идиллии «прелестных» — как он, возможно, выражается в кругу знакомых — «увитых плющом домиков».

Семьдесят пять лет тому назад — пустыня, в которой беспрепятственно носился чиппева. Сегодня — сложная цивилизация, будущее которой — несет ли оно радость, огорчение или то и другое — мы не можем предугадать. Чтобы понять Америку, надо всего-навсего понять Миннесоту. Но чтобы понять Миннесоту, надо быть одновременно историком, этнологом, поэтом, циником и дипломированным пророком.

1923

ГЛАВНАЯ УЛИЦА ЗАМОЩЕНА

Предложение редакции журнала «Нейшн» отправиться в Гофер-Прери (штат Миннесота) и выяснить, за кого собираются голосовать на предстоящих президентских выборах «настоящие мужественные американцы», отнюдь не привело меня в восторг. Из всех жителей этого городка, где я много лет назад провел студенческие каникулы, мне был лучше всех знаком доктор Уил Кенникот, но в его обществе я чувствовал себя — да и сейчас чувствую — малышом, с трепетом внимающим взрослому брату. Он всего лишь сельский врач, немногим выше среднего уровня, но принадлежит к той категории громогласных, самоуверенных, развязных людей, которые никогда ни в чем не сомневаются и у которых чудаки, подобные мне, вечно доискивающиеся до смысла окружающего нас мира, вызывают лишь снисходительную усмешку.

Я послал доктору телеграмму, спрашивая, не собирается ли он уезжать: иногда летом он усаживает в автомобиль жену и троих сынишек и отправляется на две недели в Канаду удить рыбу. В ответ я получил письмо: он никогда не тратит денег на телеграммы. До середины августа он никуда из Гофер-Прери не уедет; он будет рад со мной побеседовать; Кэрри (его жена) тоже горит желанием повидаться со мной и поболтать о книгах, психоанализе, опере, гландах и прочих новейших проблемах, которые волнуют нью-йоркскую интеллигентную братию.

Я прибыл в Гофер-Прери экспрессом Спокейн Флайер № 3. Наверно, многим будет небезынтересно узнать, что этот экспресс теперь отправляется из Миннеаполиса в 12.04, что он больше не останавливается в Сен-Доминике и что ветеран-проводник Майк Лембке, любимец всех коммивояжеров из Миннеаполиса, после замужества дочки, переехавшей в Тюдор, перешел на линию Ф.

За истекшие десять лет Гофер-Прери сильно изменился. Три квартала Главной улицы покрылись бетоном. Клуб коммерции и прогресса теперь располагается в аккуратном новеньком здании, где есть специальная комната для отдыха или банкетов; в ней стоят столики для игры в карты, бильярд, роскошный радиоприемник. Здесь же по торжественным случаям, например, по случаю визита конгрессмена или выступления Шайнеров — духового оркестра Гуин-сити — деятельницы баптистской общины устраивают мужчинам традиционный общегородской обед. Перед домами стало больше цветов; многие старинные особняки — постройки чуть ли не 1885 года — омолодились и похорошели, одевшись поверх дощатых стен слоем штукатурки; а Дэйв Дайер построил себе прямо-таки потрясающий калифорнийский коттедж с карнизами в швейцарском духе и самой высокой антенной из всех, какие я видел к западу от Детройта.

Не менее разительная перемена произошла и в приемной доктора Кенникота. Стены его кабинета отделаны каким-то новым материалом, который очень похож на кафель и имеет лишь тот недостаток, как пояснил мне доктор, что к нему прилипают корпия, бинты и т. п. Комната для ожидания со вкусом обставлена удобными мягкими стульями на плетеных ножках. На длинном узком столике разложены журналы: «Вог», «Литерари дайджест», «Фото плей» и «Бродкастинг тайдингз».

Когда я пришел, доктор был занят с пациентом, а в комнате для ожидания сидела женщина лет сорока, небольшого роста, в роговых очках, которые придавали ее лицу что-то детское, хотя это была неуверенная в себе, усталая и почти робкая детскость. Она, по — видимому, когда-то была изящной и хорошенькой, но теперь располнела, утратила подвижность и вообще выглядела преждевременно увядшей.

Сначала я не узнал ее, хотя в свое время много с ней беседовал. Это была Кэрол, супруга доктора Кенникота.

Зато она меня узнала сразу — по моему неистребимому румянцу и костлявости — и выразила надежду, что я загляну к ним вечером после ужина. К сожалению, они не могут пригласить меня на ужин: их новая прислуга очень скверно готовит, и ее трудно чему-нибудь обучить, поскольку она полька и не понимает ни слова по — английски. Но вечером они будут меня ждать. Сегодня по программе ВКЗ будут передавать замечательный концерт; конечно, по радио бывает ужасно много чепухи, но тут настоящий народный музыкант играет на скрипке старинные народные танцы — все знакомые мелодии, и даже слышно, как он отбивает ногой такт. Соседи каждый четверг приходят его послушать. Да, она хотела меня спросить… они тут на днях поспорили в клубе Танатопсис, что сейчас dernier cri в литературе? Марсель Пруст, или, может быть, Джеймс Джойс, или «Такой большой»[172] Эдны Фербер?

— Однако мне пора идти. Будьте добры, передайте доктору, чтобы он не забыл принести домой термос — он понадобится для пикника Кивани-клуба, — прошелестела Кэрол на прощание и исчезла, задержавшись, как мне показалось, на минуту в дверях.

Через некоторое время из кабинета вышел доктор Кенникот — крупный подтянутый мужчина. Он похлопывал по плечу испуганную старушку и успокоительно рокотал:

— Ну-ну! Не слушайте этот вздор — они вам наговорят. Все будет хорошо!

Его голос внушал уверенность, сознание, что у тебя есть могущественный защитник, но одновременно и сознание своей слабости, беспомощности и глупости по сравнению с этим человеком, в общем, то самое трепетное благоговение малыша перед взрослым братом.

Я стал, запинаясь, объяснять ему цель своего визита.

— Меня послал сюда один нью-йоркский журнал, доктор. Может быть, вы о нем и не слышали, но помнится, миссис Кенникот одно время его выписывала — до того как она переключилась на «Крисчен сайенс монитор».[173] Он называется «Нейшн». Мне поручили поговорить с людьми, узнать, как здесь проходит предвыборная кампания, и я подумал, что вы…

— Послушай, Льюис. Кажется, я знаю, что тебе от меня нужно. Ты ко мне хорошо относишься, может, даже позволил бы мне себя врачевать. Но ты считаешь, что вне медицины я дурак дураком. Ты надеешься, что я начну пороть какую-нибудь несусветную чушь о книжках, писателях, политике, а ты себе возьмешь и преспокойненько все это напечатаешь. Ну что ж. Я не возражаю. Но прежде чем ты привяжешь меня к мачте и разоблачишь как махрового реакционера — так вы, салонные социалисты, кажется, выражаетесь? — прежде чем ты спровоцируешь меня на все те высказывания, которые ты уже заранее мне приписал, давай съездим со мной на несколько вызовов, а?