Георге Георгиу - Возвращение к любви

• Название: Возвращение к любви
• Автор: Георге Георгиу
• Издательство: Литература артистикэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

Первая книга романа-дилогии называется «Весенний снегопад», вторая носит название всей дилогии — «Возвращение к любви». Действие романа происходит в современном молдавском селе в период больших перемен социального и психологического характера. В центре повествования — крупный организатор, сильная личность, генеральный директор агропромышленного объединения Максим Мога. Вернувшись туда, где прошла юность, Максим вновь обрел и любовь, и жажду полнокровной жизни.

---

— Что это на тебя напало?

— А вспомнил, что и в министерстве меня спросили точно так же: «Михаил Лянка, говоришь? Так он же не больше, чем твоя тень, хочешь вместо себя оставить тень?» Как же мне не смеяться?

— Не придирайся к каждому слову! Может быть, это была шутка? — сказал Веля, вынимая из ящика стола пачку сигарет и закуривая.

Мога знал, что Андрей Веля никогда не курил в кабинете, у него даже не было пепельницы, и он использовал сейчас вместо нее клочок бумаги. Не спеша мастерил, прилежно загибая концы, а думал о Михаиле Лянке. Он знал его очень хорошо и, как это ни странно, именно поэтому как бы опасался чего-то. Лянка порядочный человек, опытный специалист, любит свою работу. Все это прекрасно, и таких людей немало… Но что же выделяет его из сотни других, таких, как он?

Андрей Веля не мог бы с ходу ответить на этот вопрос.

— А что скажут в селе? Народ? — спросил он, притушив сигарету пальцем.

— Думаю, народ согласится, — ответил Мога. — Лянку у нас любят и вполне доверят ему…

— А может, это идет от Моги? — Андрей Веля посмотрел председателю прямо в глаза. — Народ доверяет Моге и, зная, что агроном — его правая рука во всех хозяйственных вопросах, переносит это доверие и на Лянку?

— Рассуждая так, мы снова договоримся до тени, — возразил Мога.

— Хорошо! Будем рассуждать иначе. А что думает сам Лянка? Какова его позиция в этом вопросе? Это очень важно, чтобы знать, как поступать в дальнейшем… Ведь у нас есть кандидатура. Никуляну из сельхозотдела.

Мога знал этого Никуляну — опытный экономист, очень расторопный человек, Веля дорожит им. Вполне естественно, думал Мога, Веля хочет иметь во главе колхоза своего человека.

Однако у Андрея Вели были и другие мотивы. Многочисленные жалобы, которые присылал Мирча, бросали тень не только на Могу, но и на близких ему людей. С уходом Моги ситуация разрешилась бы сама собой, если руководить колхозом будет нейтральное лицо.

— Что скажешь о нашей кандидатуре? — спросил Веля, скорее всего ожидая от него совета.

Несколько секунд Мога задумчиво глядел на секретаря. Он понимал, что судьба Стэнкуцы заботит Велю не меньше его самого. Но помнил и другое: окончательное слово в выборе председателя остается за жителями Стэнкуцы. А он, Мога, отлично знает своих односельчан, и более чем вероятно — они выберут Лянку. Таким образом, шансы Никуляну снижались до минимума.

Мога высказал свое мнение Веле и повторил:

— Лучшей кандидатуры, чем Лянка, я не вижу. Правда, вполне возможно, что он будет упираться — нелегкое все-таки дело… Откровенно говоря, у меня самого бегают мурашки по коже, когда думаю о Пояне… — Мога невольно насупился.

При расставании Веля пообещал:

— На днях приеду к вам…

На улице не видно было ни Горе, ни машины. Мога закурил и задумчиво стал прогуливаться перед белым трехэтажным зданием райкома партии. Пройдет еще несколько дней, он приедет сюда попрощаться с теми, с кем проработал вместе восемь лет, с кем спорил, боролся, с кем решал большие и малые проблемы, оставит тут друзей и недругов…

Возле Моги затормозила «Волга», и из нее вышел Георге Енаке, директор совхоза из Кымпины.

— Что поделываешь, Максим? — Он протянул ему руку.

— Ничего, — сухо ответил Мога.

— Меня вызвал первый, сам не знаю зачем, — сказал Енаке и направился к дверям.

«Ничего». Мога действительно в эту минуту бездействовал. Ждал Горе, которого впервые не оказалось на месте. И это словно сбило с толку Могу. Он медленно ходил туда-сюда, заложив руки за спину, как бы считая шаги. Но не мог сосредоточиться на чем-нибудь определенном, хотя и было о чем поразмыслить. Пытался думать о Лянке, о предстоящем разговоре, но что-то мешало ему… «Оставишь вместо себя свою тень…» Он отгонял эту мысль, понимая, что именно это и мешает ему собраться. Тень. Михаил — его тень!.. Какой абсурд!

«Черт побери! И где ты только мотаешься? — Мога перевел свою досаду на шофера. Видимо, разнюхал каким-то образом о моем уходе и теперь своевольничает!»

Моге не терпелось поскорее вернуться в Стэнкуцу, встретиться с Михаилом. С Михаилом Лянкой, главным агрономом, а не со своей тенью.

И тут появился Горе. Остановил машину прямо перед Могой, открыл правую дверцу и застыл за баранкой. Он сидел нахмуренный, с крепко сжатыми губами, с окаменевшим лицом и сверкающими из-под черных бровей глазами.

— Где ты мотаешься, милейший? — накинулся на него Мога.

Горе вздрогнул. Голос Моги показался ему чужим. Может, потому, что давно, очень давно он не обращался к нему таким тоном, да и вообще это было всего один раз, в самом начале их знакомства. Они ехали тогда из Кишинева. По дороге заглох мотор, и Горе мучился почти час с починкой. Мога потерял всякое терпение и саркастически произнес: «Ну, что, милейший, сколько еще ждать?»

— Куда? — спросил Горе, не отвечая на его вопрос.

А произошло вот что: инструктор райкома попросил подбросить его до районного стройобъединения, затем он повез его в дорожное управление, на самую окраину Мирешт. Прощаясь, инструктор потрепал его по плечу и сочувственно сказал:

— Значит, так, товарищ Горе, покидает вас Мога? Перебирается в другой район, в Пояну.

Это известие так ошеломило Горе, что, возвращаясь в райком партии, он чуть не налетел на автобус, идущий из Кишинева. Он резко затормозил, и скрежет тормозов заставил его очнуться. А тут как из-под земли вырос милиционер и, хоть узнал машину и самого Горе, все же оштрафовал его.

Не о рубле сожалел Горе. Он с горечью думал, что и милиционеру, должно быть, известно, что Мога покидает их район, раз он разрешает себе быть таким строгим и штрафовать его, Горе, как рядового шофера.

А он-то думал, что возвращение домой будет более веселым.

Мога молчал, держа в губах потухшую сигарету, молчал и Горе, устремив взор на серое шоссе, похожее на мутную реку. Такая же муть была у него на сердце. «Ты, как верный пес, всей душой привязываешься к человеку, а он в один прекрасный день собирается бросить тебя и даже не заикается об этом…»

Сказал бы сам: «Вот что, Горе, такие вот дела…» Ничего бы, естественно, не изменилось. Но если сказал бы по-человечески, не огорошив его, как тот инструктор, было бы ему легче, могли бы вчера в пути поговорить об этом. И Мога, возможно, не переживал бы так всю дорогу, и — кто его знает? — может, увидев огорчение Горе, предложил бы ему: «Не хотел бы и ты, Горе, переехать со мной в Пояну?» И может быть, поехал бы — ничто его не держит, ни жены, ни детей, забрал бы свои манатки — и в путь!

Горе стало так жалко себя, словно неожиданно осиротел, остался без всякой поддержки… Сколько лет подряд он хранил тепло своей души для одного-единственного человека, для Моги, — «и не женился из-за него, и не парубковал, как все холостяки».

Эх, жизнь — копейка, судьба — индейка!

Расстроенный такими мыслями, Горе резко рванул баранку вправо, словно хотел толкнуть Могу, и машина стремительно взмыла передними колесами, чуть не влетев в придорожную канаву.

Мога инстинктивно ухватил руль рукой.

Но в последнюю секунду машина выровнялась и покатилась вниз по самому борту канавы.

— Что это значит, парень? — спокойно спросил Мога.

Горе молчал.

— А если бы мы сломали себе шею?

— Мы могли это сделать еще вчера вечером! — простонал Горе и вздохнул, словно ему в самом деле было жаль, что это не случилось вчера.

— Ну хорошо, успокоился? Кати дальше.

Горе в самом деле пришел в себя. Он продолжал путь, снова почувствовав себя хозяином машины, и подумал, что как бы ни велика была досада, но она не стоит того, чтобы сворачивать себе шею!

11

Небо чуть-чуть посветлело, и сквозь расходившиеся тучи стали пробиваться солнечные лучи. Мога глядел в сторону Стэнкуцы, которая кокетливо выставила свои домики, окрашенные в разные цвета, с крышами в высоких снежных шапках. Ему пришла на память прежняя Стэнкуца с хатенками, похожими на стайку серых перепелок…

Когда-то бабушка рассказывала ему, что село назвали Стэнкуца по имени молодой, прекрасной, как огонь, девушки, с длинными, до пят, косами, с черными, как уголь, глазами, с румяными, как заря, щеками. Говорили, что она чудом спаслась от татарского плена. Ее звали Станка, и она пряталась в землянке, вырытой в склоне холма, который в те времена был покрыт густым и темным, как ночь, лесом. Прошел год, может, два или более, никто толком не знает, рассказывала бабушка, но однажды на землянку наткнулся гайдук Новак, тяжело раненный в бою с басурманами, и Станка не дала ему уйти, пока не вылечила травами. «Но сдается мне, скорей всего ласки Станки излечили того храбреца», — говорила бабушка, гладя своей мозолистой ладонью голову крепкого рослого мальчонки, которого ласково называла Максимаш.