Александр Забусов - Кривич

• Название: Кривич
• Автор: Александр Забусов
• Жанр: Фэнтези

Рукопись можно отнести к разряду славянской фэнтэзи. Все персонажи из настоящего времени имеют реальных прототипов живых или ушедших в Ирий. Рукопись рассчитана на людей, которым интересна история Руси, жизнь, быт и мифология средневековых славян, интересны приключения, встреча с непознанным и некоторые подробности жизни и менталитета нашей армии.

Что побудило написать фантастическую историю? Прожит большой отрезок жизни, вереница событий осталась в памяти, навсегда ушли люди, принимавшие участие в судьбе офицера, но еще остались друзья и сослуживцы, о которых хотелось бы рассказать, вот только многого рассказывать еще долго будет нельзя. Поэтому жанр фэнтэзи, история Руси и приключения персонажей дают возможность познакомить с теми, кто дорог или встречался на жизненном пути. Что может быть главным в книге профессионального военного, кроме как рассказ о том, что есть такая профессия — Родину защищать, даже за ее пределами, даже спустившись на десять веков назад. Оригинальность, в том, что на протяжении всего повествования о деятельности наших современников в 10-м веке, параллельно дается информация о жизни армии в нашей действительности, о ее проблемах, мыслях и разного рода высказываниях военнослужащих в адрес руководителей державы, которой они служат. В повествовании присутствует разумная доля юмора, т. к. в наше время без юмора жить сложно.

Итак, о самой рукописи. Время и место действия: 2000-й год — Подмосковье; 10-й век н. э. — княжество Черниговское, Переяславское, Ростовское, Полоцкое, Киевское, царство Болгарское, Дикое поле, полуостров Крым.

Словарь терминов и слов имеется в конце рукописи.

---

— Ага.

— Это ихний князь и есть. Как только наши сигнал подадут, ты его стрелами всего и истыкай. Понял?

— Понял.

— Он живым быть не должен, так боярин распорядился.

— Стрельну, не сомневайся.

— А я и не сомневаюсь, сынку, иди, выбери место посподручней и жди сигнала.

— Ага.

Бой на стенах кипел. Резервов не было ни у одной из сторон, только вот численность армий была разной. Уже печенежские стрелковые сотни завязли у стен, уже все воины с южных ворот проливали свою и чужую кровь.

Вдруг Стегги увидел в небе красную полоску. Сигнал.

— Стрела! Пошли — и! — чуть повысив голос, подал он команду.

Сорок бойцов, натянув луки, выступили из лесной чащи на лесную опушку. Затренькали луки, полетели стрелы, выпущенные в конных печенегов. Лук, не арбалет, скорость стрельбы его превышена вчетверо. Уже даже первый залп принес свои плоды, в ставке врага появились убитые и раненые.

Белояр выпустил свою стрелу одним из первых, она прошелестев, вошла князю Кулпею в спину, на два пальца пониже шеи. Пошатнувшись, тот тут же поймал в правую лопатку вторую стрелу. Кольчуга под халатом прорвалась, словно фольга под напором иглы. Подручники подхватили своего князя, потащили внутрь стоявшей неподалеку юрты. Со стороны леса раздалось восторженное «Ура!», привитое попаданцами в дружине у кривичей, а навстречу засадникам уже мчались хлипкие остатки княжеской охраны, на ходу тоже пуская стрелы из луков.

Столкнулись!

Короткий бой. Численность пешцев победила силу всадников. Закрывая ладонью рану на животе, полученную от копья печенега, подвел невовремя сломавшийся костыль, поэтому и увернуться от удара не смог, весь перепачканый струящейся кровью, Стегги хрипло позвал:

— Рагнар! Рагнар, сучий потрох, поджигай княжескую юрту! Хай, все видят — ставки больше нет. Нет! Ха-ха-ха, — изо рта у Стегги обильно, толчками выступила густая темная кровь. Сидя на земле, поддерживаемый Белояром руками, Стегги с улыбкой глядел на то, как со стен крепости, словно тараканы, спрыгивают и разбегаются печенеги, издали узревшие гибель ставки князя. Хорошо горела юрта. Старый варяг, восковой рукой сжимал рукоять меча, губы почти беззвучно шептали. Белояр разобрал слова: «Ворон, я иду к тебе, встречай».

Тело старого вояки, прожившего жизнь по законам предков, извернулось в конвульсии, хрипло вырвался на издохе последний в его жизни крик призыва:

— О-один-н!

Держа на коленях голову умершего, сам перепачкавшись его кровью, молодой Белояр плакал. Он оплакивал человека, учившего его искуству войны, искуству защиты своего дома, своего рода, слепившего из деревенского смерда воина.

Исход врагов был сумбурным и бестолковым. Лишенные в большинстве своем командования, почти все сотники погибли при штурме, люди рвались побыстрее покинуть место разгрома. Табуны бесхозных лошадей бегали по полю, шарахались от трупов, запаха свежей крови и чужих людей. Их отлавливали и, вскочив в седло, сломя голову неслись в сторону реки. Этому бегству хозяева долины не препятствовали, не было сил. На северных воротах подняли решетку, открыли настежь створы дубовых ворот. Плотным заслоном славяне, закрывшись щитами, стояли за мостом уже на внешней стороне вала. Окровавленные, обессиленные, но не сломленные, они наблюдали за бегством врагов.

Печенеги группами и поодиночке, галопом въезжали в воду реки. Попав на глубину, соскальзывали с седел и, держась за конские хвосты, переправлялись на другой берег. Уйти в родную степь, вырваться из замкнутого пространства долины — вот все желание, которое испытывали оставшиеся в живых. Кому-то это удавалось, многих река несла по течению, и кто знает куда оно вынесет.

Дождавшись, когда последние степняки преодолеют реку, Монзырев отправил конных разведчиков по дорогам вверх и вниз по реке, проверить, не остался ли кто из врагов на этом берегу. Из сотников выживших после боя, остались только Андрей с Мстиславом. Хромая, подошел Улеб.

— Что, старый, укатали Сивку крутые горки? — невесело улыбнулся Монзырев.

— Ничего, хевдинг, кости целы, а раны зарастут.

— Андрей, пройди по периметру крепости, добейте раненых печенегов, кормить и лечить их мы не в состоянии. Посчитайте потери.

— Сделаем, Николаич.

— Мстислав, ты со своими займись нашими ранеными и убитыми, помогите бабам и юнцам обиходить их.

Люди занялись делами, отложить которые, было никак нельзя, раненым требовалась помощь, мертвым — упокоение, все это, несмотря на усталость, ложилось на плечи уцелевших.

Непокоренная крепость сама по себе представляла жуткую картину. На внешней и внутренней стороне валов, лежали сотни погибших людей и лошадей, ров был завален трупами, особенно много их было у северных ворот и у восточной стены. В крепостных стенах, утыканных стрелами, в некоторых местах предстояло менять обгоревшие стеновые бревна. Крыши над галереями, не обгорели только на южных воротах. Для начала, люди Мстислава сбрасывали за внешнюю сторону стен трупы кочевников, тем самым проводя очистку территории. В самом селище сгорело часть изб у западной и восточной стен, складской ангар и еще ряд хозяйственных построек.

Мимо Монзырева пробегала стайка ребятишек.

— Боярин, угощайся. Тетка Даромила приготовила, мы всех воев обходим, кормим, — бойкая с длинной русой косой девушка, сунула ему в руки одну из деревянных мисок, вторая сноровисто положила из ведра черпак каши, наверху которого оказался кусок мяса, совсем мелкая достала из холстины лепешку и подала ему.

— Спасибо, красавицы. Поклон Даромиле от меня передайте и благодарность.

— Передадим, — удаляясь, крикнули в ответ.

Только сейчас, поднося ко рту первую ложку каши, Монзырев почувствовал, как сильно он проголодался. Спокойно поесть ему помешал подбежавший от ворот Рагнар Рыжий. Его доклад об уничтожении ставки кочевников, перемежался очень знакомыми Монзыреву выражениями и словами из лексикона Горбыля: «Конь педальный, бык театральный», с предлогами «в» и «на». Доклад закончился не менее литературным предложением:

— Все, и картина маслом!

— Постой, постой, Рагнар. Я, конечно, понимаю, что общение с сотником Горбылем привнесло красок в знание русского языка, но можно ведь и попроще изъясняться?

— Так, я и говорю. Их князя, Белояр двумя стрелами в унитаз слил, а подручников его, мы как редиску пучками повязали. Что с ними делать прикажешь?

— А Стегги, что говорит?

— Стегги повезло, он уже пирует в дружине у Одина.

Лицо Монзырева омрачилось.

— Как это произошло?

— В бою, с оружием в руках. Хорошая смерть. Волки позорные на нас налетели… — дальше пошел весь арсенал Сашкиных крылатых выражений.

— Все, все, я понял. Давай-ка ты их в поруб пока, он, слава богам, не сгорел. Потом разбираться с ними будем.

— Я тебя понял, хевдинг.

— Постой. Сколько людей у тебя осталось?

— Двадцать восемь уцелело, есть раненые.

— Запрягай лошадей в телеги и со своими бойцами начинай с южных ворот вывозить двухсотых печенегов к реке. Снимай с них оружие, верхнюю одежду. Тела в реку. Хоронить врагов не будем, нынешним летом откормятся раки и рыба у нас на реке. И пленникам поруб отставить, пусть эти мудозвоны тоже потрудятся на общее благо.

— Не переживай, сделаем красиво, как в Одессе.

— Рыжий, ты хоть знаешь, где та Одесса?

— Сашка объяснял, только я не понял, но что сделаем красиво, не сомневайся.

«Надо что-то делать, пока не поздно, эти два лоботряса, мне весь люд своими погаными языками испортят. Уже половина поселка, погрязла в словах из их слэнга, и ведь никто не удивляется, откуда, что берется», — озабоченно подумал Монзырев.

— Толя, Толечка! — из вестимировского ангара, где содержались и сортировались раненые, выбежала простоволосая Галка с ребенком на руках, завернутым в пеленку. Увидав его, вцепилась словно клещами. — Живой, любимый мой.

Монзырев нежно обнял обеих, стараясь не придавить дочь.

— Галчонок, ну, ты чего? Живой, конечно живой. Что мне сделается?

— А говорили, что на северных много народа полегло. Я, ждала, ждала, а тебя все нет.

— Так, ведь сейчас работы-то как раз выше крыши. Копченых побили и жизнь продолжается.

— Ох, я так счастлива, спасибо богине Ладе, молила ее о тебе.

«Дурдом на колесах, славяне Сашку цитируют, словно Мао Цзедуна, а от наших девок вестимировщиной стало попахивать. Не, ну точно надо что-то делать».

— Ты, давай, иди с девчонками терем в порядок приводите, совещание-то мне проводить где-то надо, а у меня дел за гланды.

«Б…ский род, по-моему, и из меня горбылевщиной поперло».

— Андрей-то жив? — вспомнила об Ищенко Галина.

— А, что этому языковому террористу сделается? Коптит небо, все больше ненормативной лексикой.