Михаило Лалич - Облава

• Название: Облава
• Автор: Михаило Лалич
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: О войне
• Год: 1969

---

— Гавро, ты видишь человека, что спускается с голой горы? — спросил Качак.

Бекич вздрогнул, будто и в самом деле спал, протер глаза и крикнул:

— Что?

— Не кричи! Старик какой-то идет с Кобиля, он, наверно, что-нибудь знает.

— Это не старик, — сказал Гавро. — Клянусь богом, это Арсо Шнайдер.

— Почему Арсо? Не ходит так Арсо и не спускался бы он по открытому месту.

— Звездануло его пулей, потому он так и идет, — сказал Гавро и встал. — Сам не знает куда. — И пошел.

Они двинулись за ним по лесистому склону горы к подножью. Крутогор, на который раньше они поднялись без особого труда, сейчас казался бесконечным. Они готовились услышать недобрые вести и от волнения дышали часто и прерывисто. Ими овладел страх — хотелось оттянуть встречу, и они инстинктивно противились этому желанию, подогревая в себе нетерпение. Перебегая от дерева к дереву и обгоняя друг друга, они часто закрывали глаза, чтобы не видеть двойную бездну, к которой приближались. Они чувствовали себя как в бою, где любая отсрочка граничит с трусостью, а опоздание ведет к поражению. Они не опоздали — человек лежал немногим дальше того места, где они видели его в последний раз. Лежал он как колода, закрыв рукой глаза, и разговаривал сам с собой. Его бормотание, по мере того как они подходили ближе, слышалось все громче и походило на перебранку, полную злых слов, повторяющихся по два, по три раза сряду. Им стало неловко, словно они подслушивали. Гавро кашлянул.

— Это ты, Арсо? — спросил он.

Тот медленно убрал со лба руку и сказал:

— Да… Я… Я убежал…

— И хорошо, что убежал. Главное, ты жив.

— Резвые ноги выручили — на дерево, потом вниз с горы, и сюда.

— Остался ли еще кто-нибудь в живых?

— Не думаю. Куда там! Как навалились драконы и вороны!

Гавро наклонился к нему.

— Куда тебя ранили? В голову?

— Нет, внутри. Отведите меня в землянку, холодно.

— В землянку? — Момо усмехнулся. — Погоди немного, сразу нельзя.

«Почему сразу нельзя, — подумал Арсо, — что он надо мной насмехается? Здесь Поман-вода, недалеко Тамник и Орван, я знаю теперь, где нахожусь! Как только заговорил Гавро Бекич, тут же все узнал, я и раньше догадывался по небу и деревьям. Землянка недалеко, ее не видно, зато я слышу ручей, который протекает мимо нее, он один так журчит, пробираясь среди корней и камней под снегом. Еле-еле дошел, дальше не могу, пока не отдохну. Сам не знаю, как мне удалось на них набрести; повезло, конечно, тут легко заблудиться. А они вместо того, чтобы обрадоваться, даже не хотят пустить меня внутрь. Как странно, все вдруг сразу охладело — и земля и люди. Должно быть, у них какая-то тайна в землянке. Или Байо приказал никого не пускать, или им кажется подозрительным, что я один спасся. Поторопился я сказать, что удрал, болтаю что попало без нужды. Этот Гавро чудак какой-то! Просто свинья. Чего он там ищет у меня под рубахой и еще пуговицы отрывает? Пальцы у него узловатые, ногти острые, ворочает меня, как мешок, — хватит, наконец! Вообразил, что я ранен в живот, как Видо Паромщик, надо ему сказать…»

— Я не Видо Паромщик, — простонал он. — И не ранен.

Гавро приостановился и спросил:

— Разве Видо ранен?

— Где ты его видел? Куда он ранен? Откуда ты знаешь, что он ранен? — забросал его вопросами Момо.

— Он умер. Турки его… Турки на обман мастера, им ни в чем нельзя верить.

— А Байо тоже погиб? — спросил Качак.

— О Байо не знаю, я не видел его. Разве он не в землянке?.. Турки сволочи, все лукавят! И Гару они убили, внезапно, из засады, и Зачанина в ногу ранили. Я убежал, не мог смотреть, как Зачанин ножом отрезал себе пальцы на ноге. — И он закрыл глаза рукой.

— Был ли еще кто-нибудь, когда Видо умер?

— Были, все мы были: Раич Боснич и Гладо.

— Какой Гладо?

— Черный, тот, что ракию здорово пьет. Он наверху остался, не захотел вниз, у костра сидит.

Они переглянулись. Плохие вести сыплются из Арсо, и они молча, взглядами, убеждают друг друга, что все это не внушает доверия. Рехнулся от страха, бредит, выдумывает, всерьез нельзя принимать. Лучше вообще ни о чем его не спрашивать. Словно это и не Арсо Шнайдер, а злой дух страха и поражения в его обличье. Гавро и Момо поставили Арсо на ноги, Качак понес его винтовку. Тащат его, толкают чуть ли не как пленника к лесу. Как только он пытается что-то говорить, его прерывают: потом, мол, расскажешь, в другой раз. Арсо в смятении терпит и силится вспомнить, что такое он сболтнул. Раскаивается, что помянул Видо и Гару; зарекается не говорить о погибших, чьи имена уже перепутались у него в памяти. Они все шли и шли, лес все тянулся и тянулся, и ему кажется, будто его ведут в землянку у Дервишева ночевья. Его это радует: там тепло, мягко и все знакомо. Когда он снимет обувь и приложит ступни к горячей каменной плите под печкой и закроет глаза, морок мигом исчезнет, и сразу станет ясно, что все эти смерти лишь дурной сон.

Подойдя к початому одонью листовняка, Гавро взобрался на него и стал сбрасывать охапки веток. Уложив на них Арсо, они сняли с него обувь, рубашку, завернули штаны до колен и принялись его тереть и месить, как тесто в квашне.

— А сейчас холодно? — спросил Качак.

— Н-нет, хорошо. А еще лучше будет, если вы мне вздохнуть дадите.

— А теперь скажи: почему Раич Боснич оказался у вас? Ты уверен, что его видел?

— Да, видел, он заблудился.

— Раич и с завязанными глазами не может заблудиться.

— Он привел этого, — не знаю, как его зовут, какое-то чудное имя у него, он еще отбил чужую жену.

— Уж не Ладо ли он привел? — спросил Момо.

— Верно, Ладо. Его надо было привести к Байо, на Поман-воду, а метель помешала.

Качак больше не слушал — все стало ясно. Арсо не бредит, просто люди, когда становится туго, изворачиваются и сходят с ума везде и всюду…

Перед глазами встал Суходол — серое мрачное песчаное ущелье между двумя длинными голыми горами. Однажды налетела вдруг гроза с градом и дождем и загнала в обветшалое строеньице косарей, чабанов, крестьян, отправившихся на базар, двух охотников с собаками, женщину с больным ребенком, и каких-то таможенников, которые шли ловить контрабандистов. Когда люди устроились и разожгли огонь, чтобы обогреться и высушить одежду, вздувшийся от ливня поток в мгновение ока смыл всех, не спаслись даже собаки. Несколько дней тщетно разыскивали мертвых и спорили о месте, где находился дом. Тогда-то и пошли разговоры, будто дома вовсе и не было, был морок — мышеловка, которую использовала со сверхъестественным коварством сама Беда, чтобы заманить в нее как можно больше жертв. Васо Качаку кажется, что и землянка у Дервишева ночевья тоже была такой мышеловкой — заманила их и усыпила, а лазутчики тем временем вынюхали их, и облава собрала свои разбросанные силы. «Есть на свете чудеса, — заметил он про себя, — неверно говорят, будто их нет. Чудо совершается, как только повернешься к нему спиной, чуть упустишь его из вида, оно тут как тут, потому и чудом называется, что отводит глаза».

— Не пойдем больше в землянки! — вырвалось у него вдруг.

— И я сыт ими по горло, — пробормотал Момо. — Осточертело сидеть внизу.

— А куда же? — спросил Гавро.

— Сыра дубрава наша мать!

— Не мать, а мачеха.

— Выбирать не приходится. Стоит обнаружить одну землянку, тут же налетят на все прочие. Теперь надо ждать их, откуда бы они не появились.

IV

По дороге снизу показались безоружные мусульмане — озябшая голь в посконных чикчирах. Шли они друг за другом, согнувшись, встревоженно прислушиваясь к стрельбе, что разгоралась на горе, и время от времени останавливались и раздумывали, что делать. Ладо подпустил их совсем близко и, неожиданно поднявшись из кустов на излучине дороги, привел в замешательство. Тот, что шел впереди, закрыл глаза, побледнел как смерть и схватился за дерево, чтобы не упасть. Другой, с большим зобом, попробовал было что-то сказать. Зоб под горлом запрыгал, словно он проглотил живую курицу, которая трепыхалась в горле, стараясь стать на ноги. И только третий сохранил присутствие духа, прижал руки к груди, выставив вперед землистого цвета щит из мозолистых ладоней, и пролепетал:

— Пощади, прошу тебя!

— Дай мне твою шапку, — сказал Ладо.

Ладо вдруг пришло в голову, что белая феска могла бы кого-нибудь и обмануть. Правда, не наверняка, белая феска не очень подходит к офицерскому кителю, и все-таки надо сделать все, что можно.

— Бедняки мы, — сказал человек с мозолистыми ладонями. — Пощади нас.

— Зачем мне ваша жизнь, мне нужен чулаф! Дай-ка его мне!

Вместо того чтобы протянуть свой чулаф, мусульманин сказал:

— Вон твой товарищ внизу.