Линкольн Стеффенс - Мальчик на коне

• Название: Мальчик на коне
• Автор: Линкольн Стеффенс
• Жанр: Проза

---

Когда он направился в конюшню, я сел на пони и поехал домой. Когда я добрался до конюшни, уже совсем рассвело. Я обтёр и накормил пони, затем стал на колени прямо в стойле и начал молиться за г-жу Нили. Такое большое удовольствие быломолиться, что я продлил его так, что совсем впал в состояние блаженства.

Взволнованный, я пошёл в дом, поднялся в комнату и попытался уснуть, но безуспешно. Я помолился ещё и обнаружил для себе нечто новое: радость молитвы.

Очевидно свет её отражался на моем лице, когда я пришел к завтраку. Все уставились на меня, и все, кроме отца, что-то сказали.

- Как...? - начала одна из сестёр, - почему...? - протянула вторая. Что у тебя болит? - воскликнула матушка.

- Ничего, - буркнул я, но немного спустя не удержался и рассказал всё: о болезни г-жи Нили, о ночной поездке, о докторе и...и молитвах. Установилось всеобщее восхищение мной, как я заметил, кроме отца. Он строго посмотрел на меня и, наверное, сказал бы что-либо, если бы мать не перехватила этот взгляд и не прервала его: "Ну, Джозеф". Он подчинился, схватил утреннюю газету и стал читать.

Следующие несколько дней были великолепны. я то ликовал, то был меланхоличен, беспокоился о состоянии г-жи Нили, которое было серьёзным. Доктор лишь покачал головой и рассказал мне об этом по возвращении оттуда в первый раз. Он послал туда сестру с лекарствами и сам собирался поехать туда в тот же вечер (в субботу). Я же хандрил в воскресенье утром и скорбя направился в церковь, где молился от всей души и даже всплакнул.

- Да он просто упивается этим, - услышал я как отец буркнул матери, когда мы выходили из церкви. Она же расстроилась, рассердилась и велела ему заткнуться. Я тоже оскорбился, но постепенно понял, что так оно и есть. Что же это было? Я был несчастен, мне было очень плохо и всё же... и всё же я был счастлив. Я молился, чтобы г-жа Нили поправилась, я хотел, чтобы она выздоровела, и всё же... всё же я видел и стал перед фактом, что ни за что на свете не хотел бы, чтобы она не заболела.

Днём я собирался ехать на ферму. Сначала зашёл к доктору, который был действительно встревожен. "Она очень, очень больна, - сказал он, - но мы должны спасти её. И спасём. Ты ведь молишься? - Я ответил, что да. - Ну вот и хорошо, -продолжил он, - я ей так и сказал. - Он дал мне какие-то лекарства, и я проехал долгих семь миль с возвышенным чувством, что я, наконец-то, действительно приношу кому-то пользу.

Джим был одет в воскресную городскую одежду и выглядел испуганно. Я не видел ни г-на Нили, ни, разумеется, пациентку. Сестра же была на кухне и тоже не видела меня. Она даже не посмотрела в мою сторону. Я же остался с Джимом, которыйнакормил и вычистил мою лошадь. Пока мы сидели на верхней доске забора загона для скота, он так хорошо рассказывал о г-же Нили.

- А мне казалось, что она тебя недолюбливает, - заметил я.

- Гм, - отозвался он, - да она всегда делает вид, что сердится. Уиллу понадобились годы, чтобы поверить, что она любит его, даже ему. А ты. Вспомни, как она вроде бы рассердилась на тебя за то, что ты хочешь просто питаться здесь. Я же тебе доложу, что эта женщина настолько преисполнена любви, что ей приходится притворяться сердитой, злой и холодной. Эта женщина из тех лицемеров наоборот... ну совсем не так как мы.

Он посматривал на дорогу и время от времени вставал с забора. - Ну вот, едут, - сообщил он. Я глянул и увидел Хьялмара Бергмана на Черной Бесс, который махал нам с конца аллеи. Джим объяснил, что условился, что ребята заедут за мной, когда поедут обратно с ранчо.

Он уже подготовил мне пони и подсаживая меня на коня, сказал:

- И ещё. Сестра говорит, что кризис у г-жи Нили наступит сегодня ночью. Доктор без сомненья будет здесь в это время. Думаю, что было бы хорошо, если бы ты сегодня вечером сделал то, о чём она тебя просила... помолиться.

- Я молюсь всё время, - ответил я.

- Знаю, - сказал Джим, - но на молитву сегодня может быть отклик, и если г-жа Нили поправится, она будет радоваться этому.

Я пообещал. И затем почти сразу же забыл об этом. Когда я встретился с Хьялмаром и мы пока мы ехали к главной дороге на встречу с остальными, у нас завязался разговор о том, как они провели время на ранчо. Наверняка прекрасно. Выехав, они хорошо поохотились и добыли четырнадцать зайцев и много птицы. Приняли их хорошо, ковбои возились с ними почти весь день, пока они отбирали молодых бычков для рынка. В субботу вечером у них был большой обед, вся ватага пила и веселилась, а в воскресенье - игры, скачки, лассо, стрельба, - всё что угодно. И меня там не было!

Но больше всего меня огорчило известие о том, что "херцог" уехал. Я больше его не увижу, и "вина в этом моя". Он рассказал остальным работникам о нас, ребятах, устроил так, чтобы нас приняли и развлекли, а затем, примерно за неделю до нашего приезда, сам снялся и уехал. Ему удалось попасть на корабль, который шёл из Сан-Франциско в Англию, там оказался знакомый капитан. Но когда его спросили, почему он так внезапно решил уехать, ответил: "Тут нечто такое, что мне сказал тот пацан".

- И что же он сказал? - спросили его.

- О, - ответил тот, - пацан сказал, что романтика есть везде, даже дома.

Это меня изумило, то же самое стало с Хьялмаром и с остальными ребятами.

- Так и сказал? - переспросил Хьялмар.

Я даже не понял, что он имел в виду. - А что это такое, романтика? спросил я, но остальные тоже не знали этого. Все мы призадумались, но вскоре отвлеклись от этой проблемы и погнались за зайцем, который попался по пути. Он бежал впереди собак и лошадей и дважды перемахнул через забор, прежде чем собаки поймали его.

Когда мы добрались до города, было уже темно, и я опоздал к ужину. И всё время думал, что же имел в виду герцог. Что же это такое, что есть везде, даже дома?

Вот эта романтика? И с чего это вдруг герцог уехал домой? И почему не отправился в плаванье? Почему он не заехал повидать меня перед отъездом? Он что, обиделся на меня? А главное, что же это такое, романтика? И я совсем забыл о г-же Нили и об обещаниимолиться за неё. Засыпая, я думал о герцоге и романтике. В понедельник я пошёл в школу, и там было всё так интересно, у нас было столько разговоров о ранчо. Нас пригласили приезжать снова. А после обеда я с болью вспомнил о том, что нужен г-же Нили. Я зашёл к доктору, но его не было в кабинете, вероятно, он вернётся только к вечеру, уехал к пациенту за город, и кризис там будет вечером.

- Так вот, - подумал я - кризис, оказывается был не вчера, а будет сегодня.

Так что можно ещё молиться. И размышляя об этом, о своём легкомыслии, я сам впал в кризис, стал молиться верхом на коне, молиться в конюшне. К ужину я оказался в таком состоянии набожности и покаяния, что даже матушка встревожилась. Она постаралась выяснить у меня, в чём дело. Но я не стал говорить. Я ушёл к себе в комнату, и там, став на колени, долго, долго молился и плакал. В конце концов я заметил, что мать подсматривает в щель двери.

Я с негодованием вскочил и уже готов был что-то крикнуть, как она обняла меня и рассказала, что доверяет мне, молитвам, в частности моим молитвам. Она была так откровенна, так взволнована и так сочувствовала мне, что я рассказал ей, о чём молюсь: о г-же Нили, у которой в тот вечер был кризис.

"Может быть, как раз в это время", - предположила она, и у меня сдавило горло. Я снова упал на колени и стал молиться вслух, а матушка была рядом.

На следующий день я зашёл к доктору. Он уже выходил из кабинета, торопясь к пациенту, уже другому пациенту.

- Г-жа Нили? - откликнулся он. - Ах да, г-жа Нили, прекрасная женщина, у неё всё в порядке. У неё был острый кризис, я был у неё и почти отчаялся, но примерно в девять часов у неё вдруг всё прошло и она уснула. А теперь, вчера ночью и сегодня утром она уже стала полностью выздоравливать.

Девять вечера! Именно в тот час. Я сообщил об этом матушке, и мы с ней порадовались вместе. В девять вечера я как раз ложился спать, именно в это время и молился. Мы так подружились с матушкой в тот день, разговаривали о моём будущем, о церкви и о тех добрых делах, которые я совершу для человечества. Это было великолепно. Я полагал, что отец присоединится к нам. Он ведь знал о наших молитвах, матушка наверняка ведь говорила с ним об этом. И когда он вернулся домой вечером, то сказал, что видел доктора г-жи Нили, и что она уже поправляется.

- Знаем, - добавила матушка, - и кризис случился в девять часов, как раз тогда, когда Лэнни молился.

- Да-а-а, - протянул отец, - час был тот, но только врач сказал, что дело было в воскресенье...

- О, Джозеф, - прервала его мать, и тот замолчал. Никто из нас больше не упоминал об этом, ни тогда, ни позже, но как у нас дома, так и на ферме с тех пор считают, что именно я спас г-жу Нили своими молитвами. И это была прекраснаямысль, приятная вера, к которой даже отец относился с уважением.

Потому как, помнится, когда я однажды размышляя о последних словах герцога, спросил отца за столом, что же хотел сказать тот ковбой, утверждая, что романтика есть везде, даже дома, отец ответил: "Так ведь так оно и есть, не так ли?"