Михаил Найман - Плохо быть мной

• Название: Плохо быть мной
• Автор: Михаил Найман
• Издательство: Время
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9691-1260-5

Добрый, наивный, влюбленный, неприкаянный русский американец Миша входит в нашу реальность как бы из небытия, из-за прикрытой судьбой двери — роман Михаила Наймана публикуется посмертно. Обидно, конечно, что автор, не доживший до сорока, никому не даст интервью и не подпишет книгу, но издательство уверено, что ей и без того суждена широкая известность. Так проносится реактивный самолет — уже скрылся за горизонтом, а звук только нарастает. Начитанные люди заметят родство героя с Холденом Колфилдом из романа Сэлинджера. Это хорошо: Холдену будет не так одиноко за горизонтом, ему будет приятно сознавать, что у него есть такой способный братишка в русской литературе.

---

Девять часов утра, а я уже в Манхэттене. Меня постоянно мутит, и чувство, что вот-вот вырвет. Искать работу в Нью-Йорке в таком состоянии — как спасательной шлюпке участвовать в параде лайнеров.

Начал, понятное дело, с Пятой авеню. Ведь я из Англии, красавец. Мое предназначение — быть предметом зависти ограниченных, пропитанных буржуазным духом американцев.

Смело захожу в магазин «Кристиан Диор». Охранник — вылитая модель, в костюме, по всей видимости, от Диора. Перегораживает путь.

— Можно поинтересоваться, что вам здесь нужно, сэр?

— Просто посмотреть, — небрежно отвечаю.

Как же я хитер! Знаю правила игры.

— У нас так просто не смотрят.

— А эти люди в магазине?

— Хорошо, уточню: такие люди, как вы, у нас так просто не смотрят.

На улице оборачиваюсь и через витрину обдаю охранника, а заодно и весь магазин, Америку, да и современный мир в целом волной презрения. Буржуа! Для тебя я опасность, чувак. Ты боишься таких, как мы. Я твой кровный враг.

Шествую по Пятой авеню как победитель. Идущие навстречу кажутся мне не людьми, а людишками. Презренные тараканы, подобострастно заглядывающие в витрины магазинов. Ваша жизнь сводится к фланированию по этой улице и ощупыванию дорогих шмоток, думаю я. Вы мне противны. Вы, вы… Хочу найти подходящее слово для жителей Пятой авеню, но не справляюсь со своим желудком, уже второй день ведущим независимую жизнь, и меня выворачивает наизнанку и тошнит на стену «Донны Каран».

Какое-то время я стою в совершенном замешательстве. Меня вытошнило на Пятой авеню! Можно сказать, начало революции, о которой я говорил Малику и его жене! И какое блистательное! Только мне сейчас так плохо, что не находится сил, чтобы отпраздновать победу. Единственная мысль, которая крутится в голове, — это что меня сейчас заметут. Через витрину вижу служащих магазина, глядящих с откровенным отвращением.

Удаляюсь с Пятой, и, несмотря на мое безапелляционное торжество над американской буржуазной системой, в душу закрадывается бес сомнения. Такой ли это триумф, каким он предстал перед моим внутренним взором? Может, Пятая авеню меня не приняла? Может, не считает, что мне уготованы лучшие сокровища и самые сладкие плоды этой жизни, не замечает, что Нью-Йорк лежит у моих ног? Потом я опять вижу всех этих обывателей, шагающих кучками и заглядывающих в магазины, и уже продолжаю идти с гордо поднятой головой. Она не достойна меня, Пятая авеню!

Направляюсь все дальше к нижнему Манхэттену. Тридцать Вторая, Тридцать Первая улицы. Захожу во все офисные здания и заполняю аппликации. Конечно, это слегка подрезает мне крылышки, здесь я уже не могу быть курчавым купидоном, беспечно целующим в уста богинь Олимпа, но зато здесь больше реального общения с реальными индивидами. Тем более что офисные костюмы сидят на отдельных женского пола служащих высшего звена вполне эротично. Вакансии в основном на должность курьера или клерка. На вопрос, есть ли у меня диплом, отвечаю, что жду его по почте из-за границы. Всем говорю, что это мой первый день в Нью-Йорке. Не знаю почему, но уверен, что это мне поможет. И хотя на самом деле это мой третий день, у меня нет чувства, что я обманываю. Ощущение, будто действительно это первый. И мне это было очень важно. Как ни странно, многих это трогало. Особенно произвело впечатление на пухлую чернокожую девушку-секретаршу. Она взяла домашний телефон Малика и обещала позвонить, если что-нибудь придумает.

— Ты подумай, — качала Она мне вслед головой, — первый день, надо же…

(Честно говоря, не первый. Не первый и не третий. Был я уже в Америке. В Пенсильвании. И в Нью-Йорк я тогда ездил раза три, и в Русской школе целое лето провел. Но то было в доисторические времена, и я был доисторический, и мой английский тоже.)

От нее я — на юг, на юг. Вот уже Нижний Ист-Сайд. Где-то недалеко отсюда китайская подружка Джазмин с большого корабля горбатилась посудомойкой. Два года. Но сейчас ее здесь нет — она изучает искусство и занимается единоборствами, обвязанная подушками. С корабля, набитого людьми, сплошь настроенными на успех.

Я не уверен, ищу ли я сейчас работу или просто гуляю, — уж слишком этот район полон странной урбанистической поэзии. Взгляд блуждает по толпе в поисках хорошеньких девушек. Найти таких нетрудно: каждая вторая — моя будущая жена. Я готов связать с ними остаток жизни. Особенно вон с той. На белой майке, сквозь которую просвечивает пара упругих грудей, выведено слово «Я», потом сердечко, потом «New York». Да, она совершенно права, — я тоже уже люблю Нью-Йорк, уже для меня загадка, как можно его не любить.

Где-то совсем-совсем близко море. Я совершенно отчетливо чувствую его присутствие. Наверное, это потому, что Ист Ривер рядом с местом, где я сейчас стою. Или, может, это запах гниющих рыбных остовов в помойных пластиковых мешках на задах ресторанов Чайна-тауна.

Впечатление, что все в этом районе города отбрасывает тень. Например, тень от черных волос и черных глаз Розарио Доусон — актрисы, к которой я испытываю нечто вроде влюбленности. Я мало знаком с ее биографией, но знаю, что детство она провела в заброшенном здании где-то здесь. Одна мысль, что Розарио правда была здесь, заставляет меня любить этот район еще больше.

Мать родила Розарио в семнадцать. Через четыре года, когда ей стукнуло двадцать один, они с мужем залезли в необитаемый дом на Лоуер Ист-Сайде, собственноручно провели водопровод и электричество. Когда Розарио было шестнадцать, она сидела на ступеньках своего сквота, может думала то-се или не думала, и тут к ней подвалили фотограф Ларри Кларк и сценарист Хармони Карин. Карин сказал, что она идеально подходит на роль из его сценария. Так появился фильм Ларри Кларка про отвязную, бешеную нью-йоркскую молодежь девяностых — «Kids». Его действие происходит тут, неподалеку от места, где я сейчас верчу головой. В частности, в Вашингтон Сквер Парке. Сумасшедшая нью-йоркская тусовка — я тоже имею к ней отношение, потому что я здесь.

После этого Розарио стала актрисой независимого кино. Недавно Спайк Ли снял ее в одном из своих джоинтс — так он величает собственные творения. Я знаю, какая она популярная актриса и знаменитость, а для меня все равно продолжает сидеть на ступеньках, под дверью дома, где жила в детстве, — красивая, отстраненная и чуть небрежная, и именно за это я всегда любил Нью-Йорк, даже когда был в России.

Я зашел в ресторан недалеко от Деланси Стрит и спросил, есть ли у них для меня работа. Мне понравились стулья в этом ресторане — они были из черного металла, с витыми спинками, прямо как в кафе на Пьяцца Навона в Риме, где я пил кофе со странствующим жонглером, который научил меня сворачивать косяки из пяти бумажек сразу. Металлические спинки опять почему-то навели меня на мысли о Розарио и о том, что я действительно в Нью-Йорке. Все, что сейчас происходило, наводило меня на эти мысли.

Девушка за стойкой посоветовала наведаться в филиал ресторана на Брум Стрит.

— Там хозяин кафе как раз принимает аппликации. Вам очень повезло, сэр. Сегодня последний день. Если поторопитесь, то точно успеете…

— А работать я буду с вами?

— Зависит от того, возьмет ли он вас на работу вообще.

— Мне очень хотелось бы.

— Брум Стрит, двенадцать, — и очаровательная улыбка нью-йоркской победительницы мне вслед.

Толкаюсь в дверях кафе на Брум Стрит с компанией таких же шалопаев, ищущих работу, а с ней и улыбку американской фортуны. Кафе еще не открылось — пустая зала со свежевымытым кафельным полом, химический запах от моющих средств. Блестящие окна с разводами порошка, и такие же, как в ресторане на Деланси, стулья, горой сваленные в углу. Рядом со мной переминается с ноги на ногу существо, напоминающее скорее мужчину, в короткой маечке и обтягивающих шортах.

Входит владелец заведения, говорит, чтобы каждый взял по стулу из кучи. Классный нью-йоркский типаж. За сорок, небрит, лысый, полный, а все равно классный. Мне:

— Есть опыт работы в кафе?

Я перечислил названия всех пабов, баров и кафе, в которых периодически напивался в Англии.

— Оба мне подходите, — показал на меня и сидящее рядом женоподобное существо. — К сожалению, не осталось бланков. Сходите за ними на Деланси и вернетесь сюда.

— Сэр? — окликнул я его, когда мы были уже у двери.

— Что?

— Это мой первый день в Нью-Йорке…

— Формальный адрес — Эссекс Стрит. Рядом с Деланси. Куда вам идти.

Я и тип вышли на залитую солнцем улицу. Тип шел и вертел задницей.

— Сколько дней в Нью-Йорке? — осклабился на меня.

— Я же сказал: первый! Не слышал — я говорил хозяину?

— Это тоже мой третий день в Нью-Йорке. — Он меня не слушал, полностью был поглощен собой, я его совершенно не интересовал. — Третий день без физической любви. Мне этого не выдержать! Моя бедная голова раскалывается. Если не выйдет с этим кафе, пойду работать в мазохистский центр для сексуальных меньшинств. — (Неожиданно.) — Буду рабом, вернее рабыней. За день до того, как уехать в Нью-Йорк, я признался семье, что люблю мужчин. Это было мое мщение за все, что от них натерпелся. В каком они были шоке! Моя семья очень консервативна. Мой отец не гнушался физического наказания. Снимал ремень с пояса и бил меня. Лупцевал прямо по попе!