Михаил Найман - Плохо быть мной

• Название: Плохо быть мной
• Автор: Михаил Найман
• Издательство: Время
• Жанр: Современная проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9691-1260-5

Добрый, наивный, влюбленный, неприкаянный русский американец Миша входит в нашу реальность как бы из небытия, из-за прикрытой судьбой двери — роман Михаила Наймана публикуется посмертно. Обидно, конечно, что автор, не доживший до сорока, никому не даст интервью и не подпишет книгу, но издательство уверено, что ей и без того суждена широкая известность. Так проносится реактивный самолет — уже скрылся за горизонтом, а звук только нарастает. Начитанные люди заметят родство героя с Холденом Колфилдом из романа Сэлинджера. Это хорошо: Холдену будет не так одиноко за горизонтом, ему будет приятно сознавать, что у него есть такой способный братишка в русской литературе.

---

В руках он держал скомканную десятидолларовую купюру. По его лицу — так я видел — катилась невероятных размеров слеза, которую он не замечал. Прошел через бар и остановился возле сцены, на которой возвышалась, как колокольня, прекрасная девушка. Одного с нами роста, но на сцене представлявшаяся мне гигантской. У нее было совсем молодое хорошенькое личико, и лет ей было не больше двадцати — двадцати одного, но я испытывал к ней почтение, как дети ко взрослым.

Она стояла к нам спиной, полусогнувшись. Над копчиком был вытатуирован крест, а на правой ягодице готическими буквами надпись по-английски: «Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» — и стрелочка, указывающая на противоположную ягодицу[2].

Морисси потоптался около сцены, затем дотронулся до ее ноги. Девушка посмотрела на него сверху вниз, как наездница с высоты лошади на конюха у стремени. Как кентаврица на нас грешных.

— Благослови тебя Бог! — Морисси протянул девушке купюру. — Благодаря таким, как ты, полунищенское скотское существование, которое я влачу, перестает казаться бессмысленным.

— Десять! — посмотрела девушка на деньги. — Благодаря таким скупердяям, как ты, мои затраты на новую грудь начинают казаться бессмысленными. — Она небрежно заткнула купюру за стринги.

От шеста Морисси вернулся в отличном настроении.

— Пойди купи нам и себе выпить, Миша. Хочу поднять тост за американские войска, проливающие свою кровь в других странах. Если бы наших солдат грела мысль, что дома их дожидаются женщины вроде таких, Америка стала бы сверхдержавой еще пару веков назад.

Я потащился к бару. Я чувствовал, как у меня за спиной танцовщица Морисси делала свое дело. Хоть я и не мог ее видеть, но был уверен, что она стягивает с себя стринги. Хотелось прибавить шагу. Я рухнул на барную стойку.

— Лонг Айланд Айс Ти? — у барменши был сильный испанский акцент.

— Водки.

Она пошла за бутылкой.

— Вам нравится? — пробубнил я. Она показалась мне милой.

— Что именно?

— Это.

— У меня хорошая работа, — она посмотрела на меня серьезно. — На предыдущей я получала в полтора раза меньше. Правда там не было таких агрессивных мужчин. Я была нянькой в госпитале в Помоне, больные все тихие.

— Нет. Я имею в виду — девушки.

— Мне нравятся парни, приятель. Причем сильно.

— Да нет. Вам нравится, как они танцуют? Вернее, то, что они танцуют?

— Приятель, я давно бы работала за шестом, если бы не это. — Она вышла из-за стойки. Я ничего не увидел. — Ноги слишком короткие…

— Нормальные ноги.

— И ляжки слишком толстые. — Она повернулась спиной. — А задница…

— Отличная.

— Висит, — безапелляционно отрезала она. — Висит, висит, даже не спорь. Ноги бы постройней и попу потверже — мое место на сцене. Гораздо лучше платят.

— А я, когда подошел к бару, то подумал, что вы красавица. — Я поднял в ее сторону рюмку.

— Грудь у меня хорошая, — согласилась она и снова встала за стойку. — Потому меня и поставили за бар.

— Из-за этого?

— Из-за этих — левой и правой, — показала она подбородком себе за пазуху. Она произнесла это отстраненным безличным тоном, как о новой подвеске на машине.

— Я не о том спрашивал. — Мне не удалось сдержать гримасу скуки.

— Ты хочешь знать, что происходит в этом заведении? — таинственно сверкнула она на меня глазами.

(Тут я на некоторое время отключился. Вероятно, просто от усталости. На полминуты, не дольше. Вернулся к реальности, когда она повторила вопрос. Пока отсутствовал, она, вероятно, протирала посуду, за чем я, вероятно, наблюдал.)

— Когда принимают на работу, — говорила она, — то спрашивают, есть ли у тебя в прошлом судимость. Если есть, могут и не взять. Хозяин этого клуба ровно наоборот — берет только тех, кто имеет судимость. Что-то вроде рекомендации. Такие будут держаться за работу, девчонки готовы, в общем, на все. Наши посетители очень довольны, что они подрабатывают на стороне. Почти все побывали в тюрьме. Кроме Лисы: она снималась в порнофильмах с четырнадцати лет, и у нее был такой плотный график, что не находилось минуты выйти в магазин за молоком к утреннему кофе, не то что влипнуть в историю. А так у нас практически все девушки отбыли срок. Дальше, — продолжила она. — Существует еле заметная грань между классной задницей и толстой. Но она играет решающую роль и может поставить жирную точку на твоей карьере, а кто послабее мозгами, так и вообще в жизни. Я тому иллюстрация. Я за стойкой, а Делишис трясет — за шестом, и получает такие чаевые за день, какие я не приношу домой за неделю. Ты спрашиваешь, нравится ли? — Она смотрела дружелюбно, на ум лезло «по-матерински». — Это вопрос не для меня. Если бы я руководствовалась тем, что мне нравится и что нет, я бы не выходила из дому, а лежала лицом к стенке и ждала, пока газ заполнит квартиру. Главное, чтобы это нравилось тебе. — Она испытующе на меня взглянула. — Главное, чтобы тебе здесь нравилось так же сильно, как всем остальным.

Даже не ее слова, а то спокойствие, с которым она их произнесла, подействовало на меня хорошо.

— Так тебе здесь нравится? — повторила она свой вопрос с какой-то интимной нежностью.

— Мне здесь нравится, — благодарно подтвердил я. — И мне очень нравятся девушки. Особенно когда они читают книги. Но и когда танцуют — тоже. И водка здесь отличная. А противно.

— И я, представь себе, скажу: согласна. У нас клуб хороший и бар хороший. А все вместе полное дерьмо на сто процентов. Вокруг же ни одного жилого дома! Вот и приходят уроды. Чаевые оставляют полтора бакса макс. Светомузыка полный отстой.

Я опустил голову на стойку, задел стакан, остатки водки пролились.

— Да что с тобой? — она даже подпрыгнула. — Тебе что, плохо?

Вдруг ее как будто осенило:

— Удостоверение личности можно посмотреть? Тебе нельзя здесь находиться.

— Нельзя? — я спросил как совета. — Вы, наверное, правы. Да, мне здесь не очень. В вашем клубе. И в этой треклятой стране.

Я пошел обратно к своим. Воздух оседал на теле, как роса ранним утром. У нашего столика стояла девушка в розовых стрингах. Сама ее стойка означала то, что она занята делом. Она работала. Ничего такого она не делала, просто она сама уже была работой.

— Как тебя зовут? — спросил Морисси. Низким голосом, с отеческой интонацией.

— Хани, — ответила она нежно, и детское масло, которым щедро были облиты ее ягодицы, выглядело «хани» — медовым.

— Ее зовут Хани, — осторожно объяснил испанцу Морисси, допуская, что тот ее не расслышал.

Оба склонились над выпуклостями и впадинами Хани и трепетно рассматривали ее изгибы, словно только что вылепленную ими самими скульптуру. И с опаской — не испортить бы творение. Оба скульптора были им очень горды.

— Вау, Хани! Как красиво! — крякнул крэк-хед. Он смотрел на нее с товарищеской деловитостью, а о красоте сообщал незнакомому человеку. Ученый, оторвавшийся от своей работы, чтобы объявить об открытии.

— Правда? — пропела Хани, как будто до сих пор жила, не зная о своих выдающихся размерах и синусоидах. — Господь улыбался мне в день, когда я родилась. — Я бы поклялся, что ее голос записан на магнитофонную пленку.

— Господь благословил тебя этой бути[3], — со знанием дела согласился испанец.

— Да уж точно не дьявол. — Она повернула свой хорошенький профиль к Морисси и сказала с угрозой: — Ты должен понять это для себя раз и навсегда. Я трясу ею во имя Господа — запомни это! Если сомневаешься, скажи сразу: я развернусь и уйду.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы ты стала президентом, Хани! — возгласил Морисси. — Только люди такой красоты могут отстаивать в этой стране интересы угнетенных людей вроде меня. Ты мне напоминаешь мою племянницу. Такая же самоотверженная и мужественная, — у него дрогнул голос. — Но она вышла за еврея — то, чего я боялся больше всего. Больше всего на свете я боялся, что кто-нибудь из моей семьи свяжет себя кровными узами с евреем или членом ку-клукс-клана. Она меня прокляла. Теперь я мечтаю сказать ей, что простил ее, потому что сам уже два месяца занимаю деньги на крэк у раввина.

Испанец спросил Хани, пьет ли она текилу. Она покачала головой и с достоинством ответила, что не пьет.

— Тут меня один поил весь вечер коктейлями, и я дала себе слово, что буду пить только неразбавленные напитки.

Нам принесли виски с ликером, испанец предложил ей, она посмотрела жидкость на свет, кивнула — не нам, а стакану, — и залпом осушила его. Я восхитился профессионализму и сделал то же.

Хани сражала наповал своим презрением к человечеству. Отвечать на расспросы полных идиотов входило в ее обязанности точно так же, как освобождаться от стрингов во время танцев в этом баре.