Мордехай Рихлер - В этом году в Иерусалиме

• Название: В этом году в Иерусалиме
• Автор: Мордехай Рихлер
• Издательство: Текст, Книжники
• Жанр: Публицистика
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-7516-1117-0, 978-5-9953-0214-8

Замечательный канадский прозаик Мордехай Рихлер (1931–2001) (его книги «Кто твой враг», «Улица», «Всадник с улицы Сент-Урбан», «Версия Барни» переведены на русский) не менее замечательный эссеист. Темы эссе, собранных в этой книге, самые разные, но о чем бы ни рассказывал Рихлер: о своем послевоенном детстве, о гангстерах, о воротилах киноиндустрии и бизнеса, о времяпрепровождении среднего класса в Америке, везде он ищет, как пишут критики, ответ на еврейский вопрос, который задает себе каждое поколение.

Читать эссе Рихлера, в которых лиризм соседствует с сарказмом, обличение с состраданием, всегда увлекательно.

---

Притом нельзя не признать, что «Бесконечность зеркал» весьма читабельна и богата романтическими деталями из жизни высшего общества. Что мистеру Кондону удалось, так это подать приход Гитлера к власти гламурно и сексуально. Наличествует в романе и побочная линия комического толка о приключения тайных агентов, выдержанная в лучших традициях английского кино. Так что я в претензии к мистеру Кондону главным образом не за то, что он написал плохой роман, а за то, что он написал роман аморальный.

С тех пор как вышли «Бесконечность зеркал» и другие романы средней руки, эксплуатирующие тему Холокоста, наметился новый поворот в этой теме. Шестидневная война 1967-го. Метаморфоза. Евреев или, во всяком случае, израильтян уподобляют нацистам.

В 1970-м выпуск периодического информационного бюллетеня «Евреи Восточной Европы», издающегося Эммануэлем Литвиновым[120], был целиком отдан под карикатуры из советских газет — в них сионизм уравнивают с фашизмом и уподобляют «змею, нацелившемуся проглотить весь мир». В очень характерной карикатуре — в данном случае перепечатанной русским журналом из «Берлинер цайтунг»[121] — Даян, нависший над пустыней, одной рукой вцепился в Газу, другую запустил в Иерусалим, его науськивает заляпанный кровью оборванный Гитлер: «Даян, ты — способный ученик». В тех случаях, когда Израиль олицетворяет не одноглазый генерал, он предстает в образе пузатого, злобного солдата с крючковатым носом. Цель таких карикатур куда как ясна: возбудить гнев человеколюбивых левых и устыдить евреев, однако в моем случае эти карикатуры не сработали. По правде говоря, я был польщен. Подумать только — при нашей-то истории — это хрупкое ребро, исторгнутое из тела Аравии, вселяет страх, поэтому сначала я от души порадовался и, лишь пораскинув умом, возмутился тем, что нас так не понимают.

И опять же легковесная карикатура Хорнера[122] в «Нью стейтсмене» от 17 апреля 1970 года взбесила меня лишь по зрелом размышлении — на ней бедный старик египтянин, опершись на палку, беспомощно взирает на приближающиеся бомбардировщики, а позади него у палаток сгрудились женщины и дети. Подпись к карикатуре вопрошает: «Кто же теперь еврей?» И вот что я вам скажу: если альтернатива такова, я за то, чтобы на этот раз у нас были бомбардировщики, а у них палки, хотя бы потому, что так можно с некоторой долей уверенности надеяться — если нам понадобится разрушить железные дороги, ведущие в лагеря смерти, бомбардировщиков нам хватит.

Да-да, снова шесть миллионов.

Я охотно верю, что неевреям, не говоря уж об изгнанных арабах, а перед ними есть за что держать ответ, так же опостылели разговоры о шести миллионах, как мне разговоры о том, что все чернокожие по определению люди прекрасной души и что они были бы очень рады, если бы на эту тему наложили запрет, но факт есть факт — шесть миллионов погибли. И от этого не уйти. Однако должен признать, что кое-какие из наиболее сомнительных дел, совершаемых в память о них, стоят у меня поперек горла. Когда они были живы, им нигде не было места, но теперь, когда их убили, с их горя стали собирать урожай, объявлять себя их наследниками. В 1960-м в Монреале я слышал, как небогатого ума раввин, уговаривая евреев своего пригородного прихода жертвовать на банкетный зал при синагоге, взывал к памяти шести миллионов. Спустя несколько лет в Лидсе, куда я поехал по заданию «Санди таймc», мне попалась на глаза передовица в «Джуиш газетт», направленная против смешанных браков, заканчивалась она так: «Изверг Гитлер приложил все силы, чтобы стереть еврейский народ с лица земли. И если не остеречься, мы, по всей видимости, завершим за него эту задачу»; как будто женитьбу на йоркширской шиксе можно приравнять к путешествию в газовую камеру.

А не так давно шесть миллионов призвал на помощь Джеймс Болдуин[123]. Болдуин адресовал открытое письмо «моей сестре мисс Анджеле Дэвис[124]», в нем он писал: «Ты нескончаемо одинока — одинока так же, как еврейская домохозяйка в вагоне, направляющемся в Дахау…»

Сопоставление, увы, истеричное, возмутительное и до крайности неточное. В силу чего оно сослужило мисс Дэвис — а я не исключаю, что ее обвинили облыжно, — плохую службу. Еврейские домохозяйки, которых везли в Дахау, были отнюдь не одиноки, напротив, их сотнями заталкивали в наглухо законопаченные вагоны, и они стояли там впритык друг к другу со своими детьми много дней кряду, изнывая от жажды и дыша запахом собственных испражнений. И на станции их не приветствовали ни фоторепортеры, ни активисты. И «Ньюсуик»[125] не посвящал им главный материал номера. И не светил им также прогремевший во всем мире процесс, на котором присутствовали бы — или не присутствовали — советские наблюдатели. И о них не кричали бы заголовки всех газет, как в случае мисс Анджелы Дэвис, по той вполне понятной причине, что в отправке еврейских домохозяек в газовую камеру ничего необычного не было. И имен их никто не знал, лишь номера.

Номера эти вроде бы отчасти оплачены. Потому что израильское правительство, испытывающее жестокую нужду в деньгах, приняло (увы, никак не к чести его) компенсацию за погибших, оценив их поголовно. Какая, хотел бы я знать, prix fixe[126] мальчику, утопленному в нечистотах, и во что встанет счет за младенца, сваренного в жире, вытопленном из его родителей?

И вот что еще.

Задним числом легко оценить все, так сказать, здраво, и в конце концов мы пришли вот к какому выводу: если евреи в массовом порядке повлеклись на смерть, не иначе как тут (с точки зрения психологии) не обошлось без какого-то умысла с их стороны, а раз так, в их гибели никто не виноват. Или наоборот, сами они и виноваты. Ушлые евреи, вознамерившись во что бы то ни стало покончить с собой, чтобы уйти из жизни, использовали немцев в своих целях: обвели их вокруг пальца. А немцев — теперь-то нам это ясно — предали Чемберлен, Папа, Рузвельт и бессердечные политиканы, которые в желании заполучить тот самый пресловутый фунт мяса не пошли в 1944-м на капитуляцию на условиях противника. А ведь в таком случае немецкое сопротивление, то бишь сотня аристократов и генералов, было бы спасено. Циник мог бы на это сказать: если таков масштаб немецкого сопротивления, притом весьма запоздалого, значит, оно было неизмеримо меньшим, чем еврейское сопротивление в Варшаве, Белостоке, Гродно, Треблинке, Собиборе и даже Аушвице. «Существуют подлинные документы, свидетельства очевидцев, — пишет Эли Визель, — и они рассказывают, как воевали эти бедные сорвиголовы, когда их читаешь, не знаешь — ликовать ли от восторга или рыдать от ярости. И удивляешься: как они — эти оголодавшие юнцы, эти загнанные мужчины, эти замордованные женщины, — как они решились, как они смогли с оружием в руках выступить против нацистской армии… Мы говорим: с оружием в руках. С каким таким оружием? Да у них его можно сказать, что и не было. За один-единственный револьвер им приходилось платить чистым золотом».

Да-да, понимаем — что ж мы не понимаем? — для немца участвовать в Сопротивлении в военное время означало стать изменником. Евреям не приходилось брать такой грех на душу.

О чем говорить, широта нашей души сегодня такова, что даже телевизионные сериалы начали освещать эту тему более глубоко. «Не менее захватывающий, пользующийся еще большим успехом во всем мире сериал, — оповещает „Гид квалифицированного зрителя“ к телепрограмме на неделю в одном из последних номеров „Санди таймc“[127], — „Охота на человека“ (Ай-ти-ви[128]). Его также отличает неожиданное решение заезженных тем: сержант абвера[129] в нем — не приевшийся злодей, а симпатяга; бежавший из лагеря офицер британских ВВС — истерик и разгильдяй; участница Сопротивления — наполовину еврейка — шлюшка».

А почему бы и нет? Это же свежий подход. Все равно как исполнение Шекспира нагишом.

Теперь еврейское наследие не ограничивается Талмудом, с одной стороны, и — пусть себе Лесли Фидлер[130] (притом что в прозорливости ему не откажешь) шутит сколько влезет — гефилте фиш, с другой стороны. Теперь у нас есть еще и Холокост: Холокост — вот стержень самой серьезной послевоенной еврейской литературы. Холокост — вот что объединяет Маламуда и Беллоу: «Мастер» Маламуда — серьезный нравственный шаг, Беллоу продолжает писать роман о размышлениях и самооправданиях выживших. И это роднит их обоих с Исааком Башевисом Зингером, который унес с собой Варшаву такой, какой сохранил в памяти, и с документальным рассказом о Катастрофе, в особенности с «Истреблением европейских евреев» Рауля Хильберга, и в итоге со свидетельствами Эли Визеля. Роман Эли Визеля «Ночь» о его опыте выживания в Бухенвальде, на мой взгляд, и есть та книга о Холокосте, прочитать которую должен каждый, вместе с тем к другим книгам Визеля у меня сложное отношение. Возможно, беда в том, что бремя его опыта и нашей вины непереносимо, и это чрезвычайно повредило ему, как писателю. Что я имею в виду: хвалить его стиль, его мастерство, значило бы умалить его, да и вообще совсем не о том речь. По правде говоря, когда Визель отклоняется от своего непосредственного опыта, опыта штетла, лагерей смерти и т. д., когда он пускает в ход воображение — вольность, вполне позволительная нашему брату писателю, — меня берет досада. Возможно, я несправедлив, и тем не менее это так.