Соломон Перел - Гитлерюнге Соломон

• Название: Гитлерюнге Соломон
• Автор: Соломон Перел
• Издательство: Книжники
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-9953-04140-2

На страницах книги Соломона Перела оживают трагические эпизоды Второй мировой войны. Более 40 лет ждал автор, чтобы поведать свою историю читателям. Молодой человек, вынужденный по воле обстоятельств скрывать свое истинное происхождение, следует заповеди своей матери: «Ты должен жить!» Он проходит множество физических и моральных испытаний для того, чтобы выстоять. Книга посвящена жертвам Холокоста и является уникальным свидетельством эпохи.

---

— Где находится Пайне?

Очень вежливо он мне ответил:

— А, недалеко отсюда. Примерно в двадцати километрах от Брауншвейга. В один из следующих выходных я приглашу тебя в гости. Я уверен, что мои родители рады будут с тобой познакомиться, а ты сможешь осмотреть город.

Эту беседу я закончил благодарностью и пожеланием спокойной ночи.

Я зарылся с головой в подушку, надеясь заснуть. Я думал о будущем, о том, что оно мне готовит. Быть может, в этот самый момент Герхард повернет ко мне голову и возбуждение на моем лице вызовет у него подозрения. К счастью, он смотрел в потолок.

Добрый день, Германия! Доброе утро, школа! Я очень хорошо спал первую ночь в постели, подаренной мне Третьим рейхом. После безмятежного сна я чувствовал себя отдохнувшим.

По-видимому, новоиспеченный гитлерюнге Юпп чувствовал себя хорошо в новой роли, в отличие от Шлоймеле времен гродненского детдома, где он был вынужден сушить простыни. Он всецело принадлежал к элите молодых немцев. Юпп редко вспоминал Соломона. Он спрятал его глубоко, пытаясь забыть прошлое единственно ради того, чтобы спасти жизнь Шлоймеле Переля, сына Исраэля и Ривки, внука мудреца из Вилкомира[17] и ребе Эли Гальперина. Глубоко внутри я иногда вспоминал об этом, то была негасимая искра прошлого.

На улице светило весеннее солнце. Пьянящий аромат зелени и цветов проникал через открытые окна. Я встал с кровати и осмотрел мой новый мир. Красота ландшафта укрепила меня. Я дал себе обещание не падать духом до тех пор, пока жизнь и свобода не восторжествуют вновь.

По дороге в умывальную комнату я напевал популярную тогда мелодию «Лили Марлен». Вежливо улыбаясь, отвечал на приветствия, сыпавшиеся со всех сторон: «Доброе утро» или «Хайль!» Потом с особой аккуратностью надел на себя форму. Для нашего утреннего марша в храм «Силы через радость»[18] она была безукоризненно выглажена.

На своих знаменах нацисты писали «Сила», а соседний город Вольфсбург называли «Город KdF» (Kraft durch Freude — «Сила через радость» означал нацистский лозунг и пропагандистское название будущего автомобиля). Там находился главный завод фирмы «Фольксваген». Его следовало регулярно посещать, так как мы были с ним связаны. Вкусный завтрак вновь сопровождался искусственным медом, а последовавшая за ним неожиданная и веселая беседа с комендантом подняла мое настроение. Я больше не беспокоился.

Меня занимал этот искусственный продукт, на вкус и цвет его можно было принять за натуральный мед. Позже мне кто-то объяснил, что его добывают из угля. Определенные ингредиенты, после рафинирования выпадающие в осадок, по составу походили на мед. Я полюбил эту странную пасту. Теперь до меня дошел смысл плаката «Не воруй уголь! Экономь энергию и выключай свет!», прикрепленного рядом с каждой электрической розеткой. Надпись сопровождалась карикатурой: некто с лицом, покрытым сажей, несет на спине мешок угля.

После завтрака я должен был зайти в главную канцелярию к фрейлейн Кехи. Это известие заставило меня вздрогнуть, у меня сразу же заболел живот. Что еще они от меня хотят? Я заправил постель и, когда мои товарищи разошлись по классным комнатам, отправился искать фрейлейн Кехи. Давящая тишина стояла в здании, в котором я впервые встретил нашего коменданта. Лишь звук хлопающих дверей и отдаленные голоса указывали на присутствие здесь людей. Справа от вестибюля я наткнулся на белую дверь со знаком немецкого Красного Креста «Санитарная зона». Я остановился, меня внезапно пробрал холод: впереди ожидала новая опасность — медицинский осмотр. Как я об этом не подумал!

Любой начинающий врач обнаружил бы во время осмотра мое обрезание. Если я войду в эту дверь, то, вероятно, и выйду из нее, но уже в свой последний путь.

У меня просто не было права на болезни. С трудом я нашел кабинет фрейлейн Кехи и представился. Ей было примерно лет 25, она носила очки и производила, в общем, приятное впечатление, но была при всем том страшненькой и абсолютно неженственной. Позже я называл ее «стиральная доска». Ее улыбка и любезность мне сразу же понравились. До сих пор нас связывают взаимные симпатия и дружба, мы многократно встречались. Она до сих пор не замужем и сейчас, кажется, красивее, чем в юности. Она предложила мне присесть. Я обрадовался, услышав, что мое военное прошлое произвело на нее впечатление. Ее сердечные слова успокоили меня и даже польстили.

Причина вызова к ней обрадовала меня меньше. Мне следовало предоставить персональные данные дополнительно к тем, что были указаны в моих документах, а также пройти психологические и технические тесты. Я был уже наслышан о мастерских, но не знал, что там происходит. Фрейлейн Кехи дала мне исчерпывающую информацию. Школа отважилась на первый в Германии эксперимент подобного рода. Политические и естественно-научные предметы изучались в сочетании с работой на соседнем заводе «Фольскваген».

Я хорошо овладел навыком дополнять свою биографию новыми «подробностями», к тому же этот допрос не требовал от меня особого напряжения. Но следующий вопрос прозвучал для меня словно удар обухом по голове: «Имя и происхождение родителей?» Мне уже задавал его известный вам гауптман, и тогда я выпалил ответ словно из пушки, а теперь замешкался и покраснел.

Вопрос внезапно проткнул толстую оболочку, за которой я укрывался, моментально вызвав ужасную боль. Не шевеля губами, я промямлил: «Мама… папа… где вы?» В горьких слезах я произнес: «Сожалею, но я не могу ответить на ваш вопрос. Я еще в раннем возрасте был отдан в детский дом. Я никогда не видел своих родителей… Я один». Ее лицо выразило необыкновенное сочувствие, она внесла мой ответ в документы.

И снова я удивился тому, как ложная информация просто и без проверки была принята и записана. Никто из педантичных чиновников полиции, гестапо или внутренней безопасности не потрудился проверить мои данные даже в гродненском ЗАГСе. Их доверие ко мне остается для меня загадкой. Может, правы те, кто считают, что все в нашей жизни предопределено?

Симпатичная секретарша не заметила моего замешательства. Слава Богу! Разговор проходил гладко. «Да, я говорю еще на других языках, русском и польском». Я не упомянул, что в Гродно еще учил идиш, это сокровище Соломона я держал в тайне. И так, в качестве регулярного ученика я был принят в эту единственную в своем роде часть гитлерюгенда — Бан 468, Нижняя Саксония, Север, Брауншвейг.

Прежде чем фрейлейн Кехи послала меня в соседнюю комнату на психотехнический тест, мы обменялись парой любезностей. Я чувствовал, что она за мной наблюдает. Прежде чем покинуть кабинет, я, конечно, не забыл произнести: «Хайль Гитлер!» — щелкнув каблуками. Живя в тоталитарном режиме, невозможно было узнать, что в действительности происходит в головах у других. Поэтому абсолютно разумным было не пренебрегать установленным ритуалом. Малейшая оплошность могла разрушить созданный мною образ. В кабинете рядом я должен был разобрать металлическую деталь на более мелкие фрагменты и в течение определенного времени снова собрать. Это небольшое задание мне следовало выполнить без ошибок, тогда успех обеспечен. Я сделал все возможное…

Я числился среди лучших. Я получил книги и учебники, о которых прежде знал лишь понаслышке, среди них были «Майн Кампф» Адольфа Гитлера и «Миф 20 века» Альфреда Розенберга, шефа по идеологии НСДАП. Следующие три года я до тошноты зубрил эти произведения, занимавшие в национал-социалистической идеологии ключевое место и служившие основой расовой теории.

Обычные дисциплины, которым обучают в школах всего мира, не сильно меня напрягали. Наоборот, занятия ими давали мне моральную поддержку и удовлетворение, я быстро схватывал все, чему меня учили. Один воспитатель в Лодзи сказал мне, что я стану профессором. В Гродно я тоже числился среди лучших в учебе и дисциплине, мое фото висело на доске почета старшеклассников. А вот что действительно угнетало меня до ужаса и почти что физической боли, так это расовая теория.

Теперь, спустя четыре десятилетия, мне, чтобы вновь выцарапать из памяти то, что я тогда вынужден был зубрить, приходится напрячь свою память. Для этого я погружаюсь в себя, отстраняюсь от внешнего мира, закрываю глаза, провожу пальцем по подбородку. И так возвращаюсь в классную комнату, сажусь на свое место в среднем ряду. Судорога и боль сводят живот. Все как тогда. Мне опять 17 лет, я, в форме со свастикой, сижу среди других, напряженно ожидая, что будет.

Сейчас откроется дверь и войдет учитель расовой теории. Он молод, светлые, коротко подстриженные волосы, тонкие очки в желтой металлической оправе. У него коричневая униформа СА и черные сапоги. Ученики встают навытяжку и орут как один: «Хайль Гитлер!» — опускают руки, снова садятся.

Все сидели неподвижно, вытянув шеи, вперив в учителя глаза. Особенно невыносимым было для меня минутное молчание. От напряжения мои кости похрустывали.